Фронтовые гастроли
В конце июня 1942 года Казанскому Большому русскому драматическому театру было поручено сформировать фронтовую концертную бригаду. Узнав об этом, я сказал директору театра Григорию Давыдовичу Ригорину о своём желании поехать на фронт. Он предложил мне взять на себя руководство бригадой. Кроме меня, в неё вошли актрисы Ольга Ананченко и Александра Прудникова, актёры Николай Александрович Зорин (самый старший из нас), Филипп Евгеньевич Борисенко и Николай Спиридонов.
Перед нами встал трудный вопрос: выбор репертуара.
Пьес на военную тематику в тот период было крайне мало. Поэтому пришлось искать материал в периодической печати, журналах. Я отобрал два рассказа – «Встреча» и «Дурак» (имён авторов уже не помню) и на их основе сделал две инсценировки. Кроме того, мы включили в репертуар сильную драматическую сцену из спектакля «Полк дальнего действия» по пьесе Водопьянова и Лаптева. И для разрядки – финальную сцену 4-го акта «Ревизора» и водевиль «Спичка между двух огней». Когда репетиции подходили к концу, мы обратились к руководству Татгосфилармонии с просьбой подкрепить нашу бригаду артистами эстрады. В результате в неё также вошли певица Зита Измайлова, обладавшая сильным и красивым голосом, молодая талантливая чтица Эсфирь Файнтих, танцевальный дуэт Никонова и Макаров и баянист Косырев.
В Москве при Центральном доме Красной Армии была создана комиссия, которая отсматривала и утверждала репертуар всех фронтовых бригад.
…Мы очень волновались во время просмотра. Трудно было выступать в большом концертном зале в отсутствие зрителей, перед строгими членами комиссии. Мне казалось, что мы играем много хуже обычного, что репертуар наш малодейственный и вообще всё это кончится позорным провалом. После нас выступала фронтовая бригада МАЛЕГОТа. Я остался в зале, чтобы сравнить. В их программе было много музыкальных номеров, а весь концерт продолжался чуть более получаса.
К моей радости, нашу программу всё-таки утвердили. Сомнение у двух членов комиссии вызвало только включение водевиля. Они посчитали, что в дни, когда обстановка на фронте была очень напряжённой и тревожной, включение в репертуар легковесной и смешной комедии не отвечало духу времени…
Наконец мы получили направление – на северный участок Карельского фронта, в Заполярье, в распоряжение политотдела 14-й армии, штаб которой находился в Мурманске.
…Уже летом 41-го гитлеровское командование с целью захвата Мурманска направило в Заполярье шестидесятитысячную армию, в которую входили части горных егерей, имевших большой военный опыт и отличившихся ещё при захвате Крита и Нарвика. При этом гитлеровцы имели преимущество в артиллерии, танках и особенно – в авиации. Трижды начинали они наступление в районе Кольского полуострова и трижды были отброшены частями 14-й армии на исходные позиции.
В первых числах августа наша бригада выехала в Мурманск. В Беломорске была двухдневная остановка. Мы дали несколько концертов в частях местного гарнизона. Здесь уже чувствовалась близость фронта.
Но больше всего нас поразил Мурманск… Мы представить не могли, что война может нанести такие разрушения. От города мало что осталось… В немногих уцелевших домах разместились штаб армии, клуб, армейская столовая, казармы. Люди в штатской одежде встречались очень редко.
Нас поселили в Доме Красной Армии, где вечером состоялся концерт для командования. Зал был переполнен. Мы показали всю программу, включая водевиль. Принимали нас горячо. А на следующий день на небольшом пароходике переправили через пролив на Кольский полуостров.
…Август в Заполярье – самый тёплый месяц, разгар лета. Большая часть наших выступлений проходила под открытым небом. Но Заполярье есть Заполярье. Погода здесь капризна и изменчива. Были и тёплые солнечные дни, но были и такие, когда погода менялась по нескольку раз. То светило солнце, то набегали тучи, и с неба сыпалась какая-то изморось. Трудней всего приходилось нашим женщинам. Они выступали в лёгких шёлковых платьях и в перерыве между концертами едва-едва успевали отогреться, кутаясь в шинели.
Мне запомнилось одно выступление. Небольшая поляна окружена тремя сопками так, что образуется естественный амфитеатр. На одной из сопок метров на пять над землёй выступает самой природой созданная терраса. К ней ведёт вырубленная сбоку лесенка. Внизу, у подножия сопки, – землянки. На полянке расселись бойцы, снятые с передовой. Они в полном вооружении, с автоматами, винтовками, гранатами на поясах. Мы наверху, на террасе. Картина впечатляющая. Вот бы заснять. Редкий кадр и для журналиста, и как документ для истории. Но фотосъёмки на фронте разрешены только военным корреспондентам.
Впоследствии нам не раз приходилось прерывать концерты – то из-за артиллерийского налёта, то из-за того, что прямо над нами в небе возникал воздушный бой. Вначале это вызывало чувство тревоги, но постепенно мы привыкли относиться к таким помехам спокойно
Начинаем концерт. Выступаем с подъёмом. Но проходит полчаса, и начинается артиллерийский обстрел. Звучит приказ рассредоточиться. Нам предлагают спуститься в землянки. Бойцы ищут надёжное укрытие.
Примерно через полчаса артиллерия замолкает, все возвращаются на свои места, и мы благополучно заканчиваем свою программу.
Впоследствии нам не раз приходилось прерывать концерты – то из-за артиллерийского налёта, то из-за того, что прямо над нами в небе возникал воздушный бой. Вначале это вызывало чувство тревоги, но постепенно мы привыкли относиться к таким помехам спокойно.
…В части майора Тарасова мы, можно сказать, жили «осёдло». Благодаря этому у нас появилось много друзей. Самыми горячими нашими поклонниками были ребята из команды разведчиков. Молодые, жизнерадостные, отчаянно смелые, они не раз совершали рискованные рейды в тыл врага. Между прочим, они-то и подарили нашему актёру Николаю Спиридонову немецкий мундир. В инсценировке «Дурак» Коля играл немецкого лейтенанта. Мундир ему сшили в нашей костюмерной. Он не удовлетворил ребят, они сочли его бутафорским. И в один прекрасный день поднесли Спиридонову настоящий, со всеми значками и нашивками мундир немецкого лейтенанта. В этом мундире он играл до конца наших гастролей, а потом отдал его в костюмерную театра.
В 1945 году после Дня Победы трое из наших друзей-разведчиков приезжали в Казань, были у нас в гостях, и мы целый день провели в воспоминаниях о Заполярье, о днях нашей фронтовой дружбы. Все трое были уже лейтенантами морской пехоты.
Была ещё одна воинская часть, где мы безвыездно прожили около недели. Она располагалась в лесу, на берегу большого озера. По обе стороны леса поднимались высокие сопки, а попасть в часть можно было только по узкой дороге, проложенной через болото. Добирались мы сюда на подводах. Тем, кто умел ездить верхом, предложили верховых лошадей. Рискнула сесть на лошадь и наша чтица Эсфирь Файнтих. Мы не торопясь ехали легкой рысью. Не знаю, по какой причине, но лошадь Файнтих вдруг рванулась вперёд, незадачливая всадница не удержалась в седле и свалилась прямо на кочки болота, поросшие осокой. К счастью, она отделалась только испугом.
Встретил нас начальник политотдела части Фарберов. Он оказался редкой доброты человеком, чутким, отзывчивым. Даже его верховая лошадь, когда он спешивался, шла за ним следом, как собачонка, уткнувшись ему в спину. С посторонними же она вела себя строптиво.
Когда мы приехали в часть, Фарберов прежде всего организовал нам баню (удовольствие, которое выпадало на фронте не так уж часто). Потом при мне вызвал начальника хозяйственной части и сказал ему: «Вот что, друг, к нам прибыли дорогие гости, артисты. Так ты прими их как можно лучше, организуй хорошее питание». – «Да ведь как положено – по аттестату». ( А по аттестату мы были приравнены к младшему комсоставу.) «А ты сам-то по аттестату питаешься? Вот как ты сам ешь, так и их корми». Тут мы трое дружно рассмеялись. И начальник хозчасти расстарался, организовал рыбалку, и мы ежедневно ели свежую рыбу. То уху, то жареную форель… Появились за чаем даже сгущённое молоко и бутерброды с колбасой из американских консервов.
Мы давали по два концерта в день, и у нас было достаточно свободного времени. Уже дня через два нас узнавали, подходили с разговорами. Вообще, я заметил, что на фронте люди легче сходятся друг с другом. Чаще всего расспрашивали, как живёт тыл. Рассказывали о близких, с которыми пришлось расстаться из-за войны.
Каждый новый день не походил на предыдущий. Менялись люди, обстановка.
Вспоминается концерт в воинской части, которая за день до этого понесла большие потери. Атмосфера в зрительном зале была тяжёлой, напряжённой. Это передалось и нам, исполнителям. Я после сильной драматической сцены отдыхал в палатке. Сюда же вошёл командир части. Бледный, с усталым лицом, воспалёнными глазами. Он подсел ко мне: «Вот ведь как бывает! Второй день места себе не нахожу, заснуть не могу». И он рассказал мне, как из-за одного бойца, у которого не выдержали нервы, была сорвана тщательно подготовленная операция штурма высоты.
В результате часть потеряла почти треть состава. Майор со слезами показал мне запачканные кровью документы убитого рядом с ним политрука, его друга, с которым они плечом к плечу воевали с первого дня войны.
Мы давали по два концерта в день, и у нас было достаточно свободного времени. Уже дня через два нас узнавали, подходили с разговорами. Вообще, я заметил, что на фронте люди легче сходятся друг с другом. Чаще всего расспрашивали, как живёт тыл. Рассказывали о близких, с которыми пришлось расстаться из-за войны
На следующий день мы выступали в полевом госпитале перед раненными в том бою. Здесь моё внимание привлёк молодой боец, почти мальчик, неподвижно лежавший на дальней койке. Бледное до синевы лицо с плотно сжатыми губами выражало крайнюю степень отчаяния. Ему, как мне потом сказали, накануне ампутировали ногу. А на ближайшей койке метался и стонал атлетического сложения парень. Он был ранен в живот. И, судя по воспаленному лицу, у него была высокая температура. Мы вошли в палату вчетвером: я, певица Зита Измайлова, чтица Файнтих и баянист. Растерялись, не зная с чего начать. Врач кивнул нам головой, мол, начинайте. Я решился первым, стал вполголоса читать «Письмо матери» С.Есенина. После меня Измайлова тихо запела знаменитую в те годы «Землянку». Потом под сурдинку баянист сыграл вальс Шопена. Вдруг боец, раненный в живот, процедил сквозь зубы: «Цы-га-ночку». Мы не поняли, переглянулись. «Сы-грай «Цыганочку». Баянист вопросительно посмотрел на меня, потом на врача. Тот кивнул: «Играйте». Тихо, в медленном темпе Косырев начал играть. И вдруг раненый стал отбивать ногой ритм музыки. Все энергичнее и энергичнее. Потом застонал, вытянулся и замер. Видимо, потерял сознание. Мы были в полном смятении. Врач подошёл, пощупал пульс и успокоил нас: «Ничего страшного». Подавленные, мы тихо вышли из палаты.
В конце сентября ночами уже были заморозки. Мы изрядно зябли в дальних поездках. Зато раза два нам удалось увидеть северное сияние. По своеобразию и красоте это зрелище трудно с чем-либо сравнить. Это надо видеть.
Срок нашей командировки подходил к концу. Последние недели мы выступали в лётных частях, расположенных к югу и юго-востоку от Мурманска. У лётчиков это была горячая пора. Используя численное преимущество, немецкая авиация каждый погожий день совершала налёты на Мурманск и на позиции нашей армии. На перехват вылетали наши истребители. На лётном поле шла беспрерывная работа. Одни самолёты вылетали на боевое задание, другие возвращались и тут же попадали в руки механиков. Их чинили, латали, заправляли, и они вновь выруливали на старт. Во всех действиях чувствовались слаженность, точный расчёт.
Накануне нашего отъезда гитлеровская авиация нанесла массированный удар по Мурманску. Для его отражения с нашего аэродрома вылетела большая часть базировавшихся на нём самолетов.
С аэродрома нам была хорошо видна вся картина боя: взрывы фугасок на земле, разрывы зенитных снарядов в небе, мечущиеся в лучах прожекторов самолёты, вспышки ракет, следы трассирующих пуль…
На следующий день мы были уже в Мурманске.
«Хорошо, что вы приехали сегодня. А то вчера нам немцы устроили такой концерт!» – сказал мне при встрече начальник политотдела.
Днём мы побродили по Мурманску, увидели новые разрушения. Но в порт, который был основным объектом налёта, никого не пускали. Там уже шли восстановительные работы. Вечером в бункере был наш последний концерт.
Прощай, Заполярье! Именно здесь я до конца понял, что такой народ нельзя победить.