Морилов Петр Федорович
29 июня 1916 года по старому стилю в Елабужском уезде Можгинской волости родился в так называемый Петров день я, Морилов Петр Федорович. Правда, до меня еще было двое детей, но они умерли. Мое рождение было, видимо, счастливым началом. В мае месяце 1918 года родился сын Федор, который, будучи старшим лейтенантом, помощником командира стрелковой роты 1151 стрелкового полка 97 стрелковой дивизии где-то под Таганрогом в июне 1942 года погиб.
В 1920 году в мае месяце отец Морилов Федор Николаевич от осложнения после сквозного пулевого ранения грудной клетки в боях с Колчаком умирает. Мать 24 лет остается одна с тремя детьми и глухонемым деверем, инвалидом I группы.
Хозяйство от отца осталось довольно справное: хороший дом, клеть, надворные постройки, лошадь, 2 коровы, овцы, куры, свиньи и т.д. 1921 год был годом голодным и, чтобы не умереть с голоду, мы с братом ходили за 3 км летом 2 месяца в Мельниковскую школу за рисовой похлебкой и какао - американская помощь. Мать тоже болела сыпным тифом, но в больницу ложиться отказалась, перенесла на дому.
Жизнь в крестьянской семье, с такой большой семьей была очень сложной и трудной. Деревня Новый Кайшур была всего 10 дворов. Землю в то время распределяли по количеству членов семьи, на каждого родившегося необходимо было добавлять земли, т.е. делать передел. Чтобы справиться с таким хозяйством, пришлось нам, старшим, мне, Феде, Тоне очень рано выполнять сельскохозяйственные работы: пахать, боронить, жать, косить, молотить, дрова заготавливать, лошадь кормить и еще друг с другом водиться и т.д.
В 1925 году я пошел учиться в 1-ый класс Мельниковской школы, которая была в 3-х км от нашей деревни. Зимой нам ходить в школу из-за холодов и недостатка теплой одежды и обуви было трудно. Зная хорошо моего родного погибшего отца, она взяла меня под свое покровительство и приняла жить на квартиру при школе. Моя учеба стоила больших трудов и унижений (транспорт, одежда, питание, квартира и пр.).
Весной 1931 г. я окончил школу. Правда, выпускные экзамены я не сдавал, потому что заболел отчим, мне пришлось пахать и сеять в весеннюю посевную. Иначе семья осталась бы без средств существования. Да плюс к этому у меня рука попала в мялку. Мне очень хотелось учиться, но некому было убирать урожай, жили единолично, земли было на 9 душ.
Осенью 1933 года в Можгу с Ижевска переводится медицинский техникум (фельдшерская школа). Сдав успешно экзамены, я стал учиться на санитарно-профилактическом отделении (помощник сан. врача).
Учась в техникуме, я еще после учебы ходил домой и за ночь ездил с хлебопоставками в город. Днем же учился.
1937 год - год моего призыва в армию. До места назначения ехали 12 суток. Положение тогда на границе было не совсем нормальное, особенно на реке Уссури, на границе с японцами. 3 месяца я служил в полковой батарее помощником наводчика 45-мм пушки. Летом, в августе наш полк по боевой тревоге выезжал на озеро Хасан. Мне пришлось готовить медикаменты, а также санитарную дружину для работы в госпитале. В боях полк не участвовал. Стоял на позиции исходной, справа. Был отдан приказ в случае нарушения границы вступать в бой.
К счастью, японцы быстро запросили перемирия.
За период службы в полку был всегда на хорошем счету. Хотя и не комсомолец, но по результатам на комсомольских стрельбах был помещен на полковую доску почета. За первое место на конных соревнованиях премирован.
В декабре 1938 года демобилизовался.
В феврале 1940 года возил отца в поселок Сюрзя работать на лесозаготовки. Зашел в контору лесоучастка и увидел там девушку слегка с раскосыми глазами, которая работала внимательно и серьезно за бухгалтерским столом. Одновременно исподтишка серьезно посматривала на меня. С первого взгляда очень понравилась. Я даже был удивлен, что в лесу у нас работают такие симпатичные девушки. Я был тогда в кавалерийской шинели, поверх в овчинном тулупе. Это было в понедельник, а во вторник я поехал в райздравотдел устраиваться на работу.
Руководство участка в честь женского дня 8-е марта в клубе устраивали вечер. Впервые на этом вечере я познакомился с этой молоденькой скромной девушкой, бухгалтером лесоучастка Тасей.
Правда, в последующее время с трудом мне удалось заслужить ее доверие и взаимность. Мы договорились, что я буду учиться институте, а она работать переедет в Ижевск.
В августе 1940 года я успешно сдал экзамен. Ректор мед. института, Н.Ф. Рубасов. бывший главный врач Можгинской городской больницы, дал нам хорошее общежитие. Нас, можгинцев, поступило 4 человека - Морилов П.Ф., Мухин П.Р., Скрипов А.Г., Евстафьев Ф.И. Для того, чтобы можно было учиться материально, я поступил работать дежурным фельдшером в Ижевскую колонию (ночные дежурства).
К сожалению нашим планам не суждено было осуществиться.
В мае 1941 года меня пригласили в райвоенкомат и предупредили, что, вероятно, скоро возьмут на сборы, на переподготовку в военные лагеря. В то время было опубликовано опровержение ТАСС в газете о том, что Германия сосредотачивает войска на границе с СССР.
Тогда я категорически предложил Тасе пожениться. 21-22 июня была у нас свадьба. Это суббота и воскресение. Был ясный веселый летний день. Свадьбу для родных и близких проводили в доме родителей в деревне Новый Кайшур в 18 км от поселка Сюрьзя.
Телефона в деревне нет, нет и радио. Во второй половине дня получаем письмо от брата Феди, который учился в Тюменском пехотном училище. В письме он писал, что его досрочно выпустили, присвоили звание младшего лейтенанта, погрузили в вагоны и он едет по направлению на Ленинград, а пишет письмо из Перми.
Я, конечно, понял, что все - это война! Тут же скоро приходит старушка Аграфена, соседка, и говорит, что «немнчь войну объявил и наступает, а тебе, Петя, уже в с/совете готовят повестку». Я спросил, откуда она все это узнала. Она ответила, что сообщил председатель колхоза Заиконников В.А. По радио выступал Молотов, Заиконников был в городе и слышал и еще заезжал в с/совет.
Чтобы не было паники, я спокойно потихоньку объявил гостям и они разъехались по домам. Мы тоже срочно запрягли лошадь и поздно вечером вернулись в Сюрьзю. Когда вернулись, то мне была уже повестка явиться в райвоенком для отправки на фронт.
В темноте забрали все свое хозяйство с квартиры Таси и мое, снесли во вновь приготовленную квартиру. Переночевали. Утром на выездном транспорте уехал начальник лесоучастка. Нам пришлось на тяжеловозе и телеге рабочей выехать по лежнёвке - более 20 км. Проезжая мимо сельсовета, решили зарегистрироваться. Зная, что я еду на войну, моя фамилия Морилов, а ее - Соловьева - звучит красивее; если вернусь можно сменить, а если погибну, то останешься, как девушка, на своей. Так и прожили каждый на своей фамилии.
При явке в военкомат всех медиков направляли в Сарапул и Свердловск для формирования госпиталей других медицинских служб, а меня и еще 2-х фельдшеров назначают командирами взводов во вновь формирующиеся части для отправка на фронт. Командиры рот и старше-кадровые офицеры.
Формировалась воинская часть в здании педучилища. Три дня прозанимались на площади против милиции (штыковым боем по макетам - вперед коли - назад прикладом), а в ночь на 26 июня погрузили в товарные вагоны и отправили на фронт.
Несмотря на то, что я служил в армии начальником аптеки и был аттестован, в звании старшего военфельдшера, вернее старшего лейтенанта медицинской службы, совершенно не имел строевой подготовки, не изучал топографию, современного на тот период стрелкового оружия, взаимодействия военных частей в бою и пр.
Следовало, наверное, хотя бы кратковременно кое-чему обучить, но что поделаешь! Приказ есть приказ, пришлось исполнять. Воспитанные в патриотическом духе, ехали с надеждой, что у нас все будет хорошо, что у нас полный порядок, но на деле оказалось все не так. История войн еще не знала такого случая, чтобы когда-нибудь по одному государству был нанесен внезапный удар такой огромной силы с воздуха по нашим тылам.
Мне пришлось быть свидетелем той неразберихи и отсутствия нужной готовности наших войск к отпору.
Наш эшелон в/ч 3 роты по 3 взвода, каждый взвод по 64-70 человек, выехал организационно оформленный на бумаге полностью, но личный состав необмундирован и не вооружен. Совершенно не обеспечен обученным средним командным составом. До Москвы мы ехали хорошо. Должны были быть обмундированы во Ржеве. Не обмундировали. По слухам стало известно, что склады разбомбили немцы. Даже накормить не могли, дали немного рыбы - копченых лещей без хлеба.
Я вновь пытался обьяснить батальонному комиссару, какие из нас, фельдшеров, «командиры стрелковых взводов». Он ответил, что не на парадах командовать, голову надо иметь на плечах. Бывает, что хорошо на параде командует, а в бою проигрывает. Здесь армия: приказы не обсуждают, а беспрекословно исполняют.
Около станции Нелидово нас бомбили, но прямых попаданий не было. Воздушной волной двери нашего вагона покорежило, с трудом их открыли. В ночь с 5-ого по 6-е июля я дежурил по эшелону. В полночь сменился и уснул на средней полке. Утром в 6 часов 6-ого июля моросил мелкий дождик. Был мощный налет вражеской авиации - более 12 самолетов бомбили станцию Великие Луки, где было большое скопление воинских эшелонов с солдатами, конями, автотехникой.
По нашему эшелону была подана команда не выпускать личный состав из вагонов. Меня разбудил командир роты, который бежал вдоль эшелона, но под вагонами. Я встал в дверях, спиной оперся на заложку, т.к. дверь была покороблена и не закрывалась. Бойцы пытались выскочить и 7 человек уже выпрыгнули и побежали на обочину путей и все они погибли - взорвалась фугасная бомба. Правда, один из них из Пычаса, Бондарев, остался жив. Он участвовал в финской войне, был более опытным, не побежал, а залег между рельсов под вагоном, получил много мелких осколков (гравия).
Я вынужден был угрожать оружием, чтобы не выпускать оставшихся. Когда на чистом месте разорвалась авиабомба, то мне тогда влепило в правую ягодицу осколком и отбросило на противоположную сторону вагона воздушной волной. Я упал на кишки бойца, который пытался выскочить, ему, видно, в живот попала земляная глыба.
Осколок мне повредил седалищный нерв и вонзился в тазобедренный сустав. Я как будто и не был без сознания, но когда открыл глаза, то увидел, как напротив пожарные тушили горевший рядом пассажирский вагон. По-видимому, была контузия. 3-ий взвод во главе с командиром взвода все из вагона выскочили и большинство погибли. Командир 2-ого взвода из Воткинска был выброшен из вагона с переломом обеих ног и, не приходя в сознание, умер.
Командир взвода ф-р Лузин Н.К. еще в Можге сбежал с эшелона и остался жив. У меня из взвода погибли 7 человек и я ранен. За сохранение личного состава меня обещали представить к поощрению. Затем позднее наградили орденом «Красной звезды».
Через 3 дня раненных постепенно стали отправлять в тыл. А у меня появились очень сильные боли, совершенно нельзя было шевелить ногу и я категорически отказался куда-либо ехать. Ко мне вечером подошла старушка-санитарочка и говорит, что фронт уже близко, жители Великих Лук уже все эвакуировались, кто мог, неизвестно, успеем ли мы… У меня такой же беленький, как вы, сынок, где он - неизвестно. Пожалуйста, не отказывайся, а то можешь остаться, вывозят-то в первую очередь командный состав.
Тогда я дал согласие и 10 июня нас вывезли в г. Подольск, в школу. В Подольске мне провели под общим наркозом операцию по удалению осколка. Но осколок врезался глубоко в подвздошную кость около тазобедренного сустава, долбить кость не стали и осколок оставили (долблением можно нарушить сустав - может быть анкилоз, а также еще больше повредить седалищный нерв).
Рана не заживает, постоянно гноится, сильные каузалгические боли, притом не столько на ране, а в большом, указательном и среднем пальцах. Атрофия мышц - нога стала тоньше. Потерял 11 кг в весе. Все ночи не спал, парез ноги. Пролежал так до 20 июля.
22 июля Москву сильно бомбили, а наш госпиталь находился 40 км от Москвы, был подожжен спирто-водочный завод, толевый завод и т.д. Причем немцы использовали осветительные ракеты и ракеты с воющими сиренами. Казалось, что вся Москва горит, вся в огне.
5 августа из Москвы пришел автобус за летчиками, но они в большинстве ехать отказались. Ну, а мне все равно нужно ехать. Говорят, у нас места только сидячие, как быть?! Я настоятельно стал просить, тогда меня с носилками поставили в проход. Так я оказался в нейрохирургическом госпитале в Больновинском переулке г. Москвы.
Стали лечить грязями, а на ночь вводить понтапон и морфий. И я пошел на поправку. Делали массаж и лечебную физкультуру. Вскоре я стал ходить с костылями. Очень сильно беспокоили в Москве ежедневные налеты и бомбежки. Причем ровно в 21 час Москва подвергалась налету, но не всегда самолетам удавалось прорываться в Москву.
Комиссия на своем заседании 29 сентября признала меня негодным к воинской службе со снятием с воинского учета и признала меня инвалидом II группы.
Так я вновь с палочкой, но без костылей вернулся домой. 3 октября прибыл в деревню к родителям. На 2-ой день Тася на лошадке из Сюрьзи приехала ко мне.
С 10 октября я вновь стал работать зав. врачебным участком на лесоучастке Сюрьзя.
После окончания войны был назначен на должность зав. отделом здравоохранения Можгинского горсовета.
Так я и проработал до 1.07.1976 года, до ухода на пенсию.
Всю жизнь я занимал врачебную должность, а образование имел среднемедицинское. Многому приходилось учиться в ходе работы. Работать приходилось в трудные годы при больших материальных недостатках, при дефиците кадров, при малых ассигнованиях и слабой материальной базе. После Отечественной войны страна львиную долю ассигнований направляла на восстановление разрушенного хозяйства западной части России.
Мне повезло в том, что пришлось работать с очень хорошими людьми, особенно в начале войны и в первые послевоенные годы.
Жили и работали дружно, на судьбу не жаловались и нас готовили и учили сама жизнь, само время.
Были исключительно трудолюбивые, дисциплинированные люди, вкладывались и меньше всего думали о себе. Отличались какой-то внутренней прилежностью, сознательностью, внутренней ревностностью к работе, а не показной активностью.
Лечебные учреждения имели печное отопление, керосиновое освещение, водопровода и канализации не было. Жили хотя и трудно, но не было такого расхищения материальных ценностей. Были во всем бережливы.
Война принесла столько горя, по существу похитила и исковеркала мою жизнь, нарушила молодость и прекрасное время личной жизни. Сделала меня инвалидом. 4 года я имел незаживающий, постоянно гноящийся свищ правой ягодицы, мучительные каузалгические боли в правой стопе (от наличия отколка), судороги, особенно по ночам… При том, если бы не война, я все равно постарался бы повторно поступить в институт.