"Глупо это все потерять". Зачем калининградский бизнесмен купил тюрьму

Калининградская область, получив от Восточной Пруссии тысячи крепких каменных зданий – церквей, замков и обычных жилых домов, – до сих пор разбирает их на кирпич. Везет тем, у которых есть собственник – госучреждение или жильцы. Остальные пытаются спасти частные предприниматели средней руки – на свой страх и риск и, как правило, без четкого бизнес-плана. Корреспондент сайта Север.Реалии побывал в гостях у Виктора Салтановского, чтобы выяснить, зачем он купил бывшую немецкую тюрьму и что теперь с ней будет делать.

Салтановский открывает ключом старые деревянные двери бывшего полицейского участка Либенфельда. Поднимаемся по каменной лестнице, идем узкими темными коридорами, мимо окон с хорошо сохранившимися металлическими решетками.

– Немцы ко мне приезжали, которые здесь реально сидели – и месяц, и два, по-разному. Корову украл, коня, какие-то незначительные действия против государства, – рассказывает Салтановский. – Ходили, смотрели, вспоминали.

Было очень его жалко – что на кирпич разберут

Теперь бывшая тюрьма – его собственность. Немецкое здание из красного кирпича находится в центре поселка Залесье, в 70 км от Калининграда. Со стороны дороги кажется, что все в относительном порядке – ну деревья на крыше и мох на черепице, а кирпичная кладка ровная, мансарда и фигурные окна сохранились в целости. Но если обойти с другой стороны, масштаб проблемы понятен – крыша наполовину провалилась, перекрытия рухнули.

– Честно говоря, мне всегда хотелось иметь такое здание. Согласитесь, церквей много, а вот таких – больше нет. Было очень его жалко, что на кирпич разберут, – говорит предприниматель.

Салтановский – владелец двух магазинов и небольшого гостевого дома на хуторе рядом с Залесьем. Бывшую немецкую тюрьму он выменял у предыдущего собственника – местного агропредприятия – на квартиру. На втором этаже сохранились небольшие комнаты с деревянными дверями. Это камеры полицейского участка, куда сажали обвиняемых до суда. На дверях видны цифры – номера камер, дырки от глазков. Рядом с каждой камерой – печи, которые полицейские топили из коридора. 

"Не хотим, чтобы тут католики ходили"

Во времена Восточной Пруссии поселок Залесье назывался Либенфельдом, жило там около пяти тысяч человек. Тут был большой вокзал, школа, церковь, банк, суд, небольшие предприятия, магазинчики и даже своя тюрьма, поселок процветал.

Я понимаю, что вы завоевали, это ваше. Но разрушать-то зачем?

Сегодня прогулки по бывшему Либенфельду приводят в уныние.

– Грязно тут, согласитесь, – говорит Салтановский. – Как один немецкий профессор мне сказал: "Ну я понимаю, что вы завоевали, это ваше. Но разрушать-то зачем? Вы же тут живете!" А другой немец очень хорошую фразу сказал: "Я, когда зашел, мне как будто палкой по глазам ударили". Больно так ему было. Выходит какой-то пьяный мужичишка, все ушатано, двора нет, забора нет, мусор прямо у крыльца вывален. Я не хочу сказать, что все так живут, многие живут нормально. Но если походить по хуторам, такого увидишь, что мама не горюй. Это признак бедности и, да, низкой культуры.

В поселке остались несколько немецких зданий в разной степени сохранности и руины кирхи XIX века, которая еще в 90-х была довольно крепкой. Сейчас руины принадлежат Русской православной церкви.

– Тридцать лет назад эта церковь была в нормальном состоянии. Тогда на ее восстановление нужно было всего 50 тысяч марок. И немцы были готовы вложить деньги. Нет, наши отказали. Мол, мы не хотим, чтобы тут католики ходили. Но самое смешное, мы спрашивали у священника РПЦ, что вы с ней будете делать. И он: "Хотите честно? Разобрать на кирпичи", – вспоминает Салтановский.

Таких поселков в Калининградской области, где ежегодно исторические здания теряются безвозвратно, десятки. Чаще всего владельцы объектов пускают крепкие здания на кирпич или сносят их, чтобы освободить земельный участок. Это две основные причины покупки исторического объекта, говорит координатор "Прусского культурного наследия" Олег Ли.

– Утраты очень большие, но и по сей день есть где разгуляться этим деятелям, – говорит он. – Разборка на кирпич массово практикуется на востоке и юге области, где не очень высокая экономическая активность. В приморских муниципалитетах и в Калининграде, где земля дорогая, такие объекты сносятся под застройку. И предъявить таким собственникам ничего нельзя.

Ежегодно теряются десятки зданий, в том числе старинные кирхи, замки, усадьбы. Год назад собственник буквально за считаные дни снес историческое здание обер-лицея им. Гёте в центре Калининграда, несмотря на протесты. Уже после продажи здания власти попытались присвоить ему охранный статус, но собственник встречной экспертизой доказал, что лицей его не заслуживает. Земельный участок уже продан строительной фирме. 

В 2019 году только в Калининграде было утрачено более 35 исторических зданий, подсчитали активисты "Прусского культурного наследия". При этом охранного статуса ни одно из них не имело. Среди них – военные городки, немецкие виллы, мост, бункер. Сколько всего объектов потеряла Калининградская область, точно неизвестно, поскольку учет не ведется.

Война кончилась, а мы продолжаем каждый год что-то терять

– Сейчас очень много объектов утрачено. Могу привести пример: в Кенигсберге в пределах второго вального пояса сохранилось 30% исторической застройки. Основные утраты были в военный период, но война кончилась, а мы продолжаем каждый год что-то терять, – говорит Олег Ли.

Хостел в тюремном стиле

Немецкие здания спасают предприниматели-энтузиасты, без надежды на компенсацию от государства. В Немане (120 км от Калининграда) предприниматель Иван Артюх взял в аренду у РПЦ руины замка Рагнит XIV века, которые долгие годы стояли без охраны. Артюх хочет сохранить остатки старинных стен от разрушения, но не знает как. 

Что радует, это постепенно становится массовым явлением

Супруги Надежда и Сергей Сорокины из Белгорода вкладывают средства в восстановление замка Вальдау, в 15 км от областного центра. Замку повезло – Сорокины были в командировке в Калининграде и случайно проехали по этой дороге. Остановились, заинтересовались. И решили, что замок, видевший Наполеона, должен сохраниться для потомков. Сорокины взяли детей и поселились прямо в стенах замка, восстановление которого требует миллионы.

– Таких примеров немного, но они есть, – отмечает Олег Ли. – Усадьба Лангендорф была восстановлена и сейчас в прекрасном состоянии, эксплуатируется как рекреационный объект. При этом у нее нет охранного статуса. Иван Артюх пытается ввести в оборот замок Рагнит, чтобы он стал якорным объектом города. Есть примеры, когда люди берут попроще объекты – та же булочная в Зеленоградске, которая была восстановлена на хорошем фундаменте. Что радует, это постепенно становится массовым явлением.

Виктор Салтановский как раз из таких предпринимателей-энтузиастов. В Залесье Виктор приехал в 90-е. Купил хутор, поселился с семьей в старом немецком доме, восстановил его. На своем хуторе он перестроил бывший сарай в гостевой дом и принимает туристов. Приезжают и немцы, из числа бывших жителей.

На здание бывшего полицейского участка 1905–1910 годов постройки, которое тихо разрушалось, Салтановский смотрел долго.

– Здание какое – я аж тащусь! Как тут все сделано! – восхищается он старинными кирпичными сводами. – С самого начала это был сумасшедший проект. Плана никакого не было, если честно. Я живу в старом немецком доме, у меня есть немецкие корни. Хотелось что-то оставить после себя. И, согласитесь, владеть таким интересно!

Отели-тюрьмы в мире есть, а у нас еще не было

Точную цену тюрьмы Салтановский не называет, но говорит, что на эти деньги мог бы купить автомобиль. "Как жена отреагировала? Ну, представляете, вам муж скажет: "Дорогая, я тебе руины купил", – смеется он. Но в целом тут не до смеха: на восстановление здания нужно 4–5 млн рублей.

– Естественно, все здесь разрушено, в том числе и нашим уже поколением. Разбитые окна, решетки – как их на металлолом не сдали, вообще удивительно. Но я уже чувствовал – подбираются к дверям, – комментирует владелец. – Крыша проваленная. Здание, конечно, хорошее, но сил сюда надо приложить очень много. Наша задача – пытаться что-то сохранить.

Заходить в бывшие камеры опасно – пол прогнил, только в коридоре сохранились крепкие перекрытия. В одной из комнат на стене осталась немецкая надпись: "Alles was ihr seid, seid ihr durch mich, und alles was ich bin, bin ich nur durch euch allein!" (Все, что у вас есть – благодаря мне, все, что у меня есть – благодаря вам. – СР)

Салтановский хочет открыть здесь небольшой хостел в "тюремном стиле". 

– В нижней части можно сделать кафе, музей, а верх – комнаты. Сдавать по 200 рублей местным работягам, которые работают в агрохолдинге, – жилья в поселке не так много. Тут есть "камеры" и на четырех человек, и на двоих. Можно сделать "одиночную камеру". Отели-тюрьмы в мире есть, а у нас еще не было, – отмечает владелец.

Пока Салтановский намерен перенести сюда хозяйственный магазин, открыть пивной двор. Для этого он расчистил и утеплил склад в левом крыле здания – раньше там был прогулочный дворик для заключенных.

– Это здание – как ребенок из детдома. Или как инвалида поднимать. Хоть и неживое существо, но жить хочет! – говорит он.

"Мы идем по бурелому"

О новой проблеме Салтановский узнал совсем недавно: вскоре его приобретение может получить статус объекта культурного наследия (ОКН). В областной Службе государственной охраны объектов культурного наследия подтвердили, что процесс запущен. Для владельца это безрадостная новость: статус ОКН означает серьезные ограничения в эксплуатации и требования к сохранению облика здания. Вместо ремонта потребуется реставрация, что намного дороже.

Основная цель – не навредить собственнику, а сохранить здание

Включить здание в реестр ОКН предложила член общественной организации "Прусское культурное наследие" Марина Порсина.

– Здание мне показалось интересным, оно не типовое, с необычным фасадом с крестами. И основная цель была – не навредить собственнику, а сохранить здание, – говорит Порсина.

По ее словам, березы на крыше заставили усомниться, что у собственника действительно серьёзные намерения. Государство и общественность должны более жестко контролировать владельцев исторических зданий, чтобы они действительно сохраняли свои объекты, а не разбирали их, как это происходит сплошь и рядом. Если же зданию присвоен охранный статус, снести его будет уже нельзя.

Сегодня если кто и восстанавливает исторические объекты, так только предприниматели, подчеркивает представитель туристической компании "Хобби-тур" Виктория Корнева.

– Ты должен на что-то покупать стройматериалы, привлекать сертифицированных экспертов для восстановления, а их услуги дорого стоят, – говорит Корнева. – Сейчас есть позитивные примеры восстановления исторических объектов. В Светлогорске, например, семья из России, довольно обеспеченные люди, восстанавливает старый немецкий дом, который был в очень плохом состоянии. Они ездят по России, находят интересные объекты, как правило частные дома. Это их способ потратить деньги с пользой.

На нас и прокуратура наезжает, и налоговая, все хотят денег

По ее словам, далеко не все исторические объекты найдут своего инвестора – не из каждого можно извлечь прибыль. Тем более про большинство из них просто никто не знает – нет единой базы данных о продаже исторической недвижимости.

– Когда людям из других регионов России рассказываешь, что за четыре миллиона можно купить историческое здание, у многих округляются глаза, – говорит Корнева. – Урал богатый, может, они бы купили. Сегодня нужна воля государства – физлицо в одиночку не много может сделать. Госполитика должна быть определенная. Или мы решаем сохранять историю, или нет. Учитывая, что у нас основной вид туризма – экскурсионный, было бы очень глупо это все потерять.

Пока что помощи от государства предприниматели не замечают – ни по восстановлению памятников, ни в части развития новых направлений туризма.

– Мы все, кто занимается сельским туризмом, шизанутые, – говорит Виктор Салтановский. – Мы все первопроходцы, потому что закона по сельскому туризму нет. А в Польше на этом можно жить. На нас и прокуратура наезжает, и налоговая, все хотят денег. И я понимаю, если бы государство сказало: так и так, условия такие – мы вам даем такие возможности, а вы имеете такие-то доходы. Но государство ничего не делает, мы идем по бурелому.