Палочная система? Уроженцы Кавказа – в экстремистских списках
В феврале в список тех, кого российские власти подозревают в причастности к экстремизму и терроризму, были внесены 174 человека. Это рекордная цифра с августа 2018 года. В документе упоминаются как уроженцы ближнего зарубежья – Таджикистана, Узбекистана, Туркменистана, так и российских регионов, включая Дагестан, Чечню, Ставрополье.
У попавших в список Росфинмониторинга блокируют все счета и банковские карты. Они лишаются таких прав, как, например, вступить в наследство или оформить доверенность у нотариуса.
Рост числа фигурантов реестра не означает увеличение количества приговоров по "экстремистским" и "террористическим" статьям, говорит руководитель Информационно-аналитического центра "Сова" Александр Верховский (российские власти внесли Центр "Сова" в список "иностранных агентов", Центр с этим не согласился).
"Не было резкого прироста приговоров за терроризм или за участие в незаконных вооружённых формированиях за последний год. Скорее всего, туда попали несвежие приговоры. В этот список людей вносят неравномерно, это чисто бюрократическая штука. Такое ощущение, что там в какой-то момент кто-то спохватывается и добавляет накопившееся", – полагает собеседник.
Больше всего осужденных за высказывания и попавших впоследствии в список Росфинмониторинга было в 2017 году, с тех пор эта цифра снижалась, добавляет Верховский: "Основной массив тех, кто в прежние годы пополнял список Росфинмониторинга, – это осужденные по статье 282 УК РФ ("Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства" . – Ред.). От этой статьи почти ничего не осталось – буквально единичные приговоры".
По данным портала правовой статистики Генпрокуратуры РФ, в Дагестане на декабрь 2020-го зарегистрировано 723 преступления террористического характера и 69 преступлений экстремистской направленности (в прошлом году – 523 и 54 соответственно). В Ингушетии – 17 преступлений экстремистской направленности и 99 – террористической (в 2019 году – 8 и 46). В Ставропольском крае – 15 экстремистских преступлений (в 2019 году – 6) и 60 – террористического характера (в 2019 году было 46). В Чечне показатель по зарегистрированным преступлениям террористического характера остался на уровне позапрошлого года: 143 против 149 в 2019 году. По части зарегистрированных преступлений экстремистского характера в Чечне также все стабильно: по одному в 2019 и 2020 годах.
Подозреваемые и осуждённые по статьям такого рода и оказываются в списке Росфинмониторинга. Например, в 2020 году в него попали: восемь лидеров ингушского протеста, выступавших против соглашения о границе с Чечней; ковид-диссидент и вдохновитель апрельского митинга против ковид-ограничений в Северной Осетии Вадим Чельдиев; журналист из Ингушетии Рашид Майсигов; 90-летняя свидетельница Иеговы из Ставропольского края и еще семь её единоверцев из общины Невинномысска.
"На Северном Кавказе, особенно в его восточной части, где местные правоохранительные органы заняты, условно говоря, боевиками (пусть даже вымышленными, но боевиками), они как-то на Свидетелей Иеговы не размениваются, а там, где не хватает серьезного материала (или того, что можно за него выдать), начинаются такие преследования", – добавляет Верховский.
"Палочная система никуда не ушла"
Есть масса случаев, когда людей в список Росфинмониторинга включают абсолютно необоснованно, говорит адвокат Виталий Гочиев. Он был защитником по делу Георгия Гуева – 28-летнего выходца из Северной Осетии, признанного виновным в финансировании терроризма и приговоренного к шести годам лишения свободы за две транзакции на сумму в 7201 рубль.
"Высокие цифры в списке Росфинмониторинга я связываю с активностью госорганов в расследовании таких дел. Палочная система никуда не ушла, каждый год надо показывать лучший результат, – говорит Гочиев. – Люди, которые участвуют в спецоперациях, получают премии, и им самим надо иметь какой-то ежегодный показатель, чтобы их не лишиться".
Случай Гуева может привести к увеличению числа подобных уголовных дел на Северном Кавказе, считает адвокат.
"В деле Гуева – настоящий ящик Пандоры. Нет свидетелей, которые бы подтвердили, что он участвовал в каких-то организациях или намеренно направлял деньги [экстремистам], – говорит Гочиев. – Есть единственный свидетель, которому две-три тысячи человек скинули деньги на карту как пожертвование для обустройства колодцев в Африке. И если приговор Гуеву устроит вышестоящую инстанцию, то это будет просто кладезь для ФСБ – повод по накатанной сажать людей по статье о финансировании терроризма".
Cправка: средства на рытье колодцев в Африке собирал благотворительный фонд "Ансар", созданный Абу-Умаром Саситлинским. По версии следствия, на самом деле он использовал пожертвования для нужд запрещенной в России экстремистской группировки "Исламское государство". У Саситлинского и его сторонников другая версия: по их мнению, обвинения против проповедника сфабрикованы.
Все те, кто переводил деньги на колодец (а это популярный вид благотворительности на Северном Кавказе), находятся в "подвешенном состоянии": уголовные дела могут возбудить и против них.
"Это такая рулетка – кого захотят, того и выхватят. Органы работают, но никто не отсеивает тех, кто действительно финансирует терроризм, и тех, кто по незнанию финансирует какие-то организации, которые подпадают под финансирование терроризма. Я думаю, списки Росфинмониторинга будут пополняться", – заключает Гочиев.
Ловушка "плана раскрываемости"
"Экстремистские" и "террористические" дела на Северном Кавказе, как и по всей России, зачастую имеют слабую доказательную базу, говорит работающий на Северном Кавказе адвокат, пожелавший не называть свое имя из соображений безопасности.
"Если смотреть в общем, то рост числа внесенных в этот список – это последствие все той же "палочной" системы. Увеличивая планы по раскрываемости, они попали в свою же ловушку: им необходимо раскрывать все больше подобных преступлений. Мы как сторонние наблюдатели не можем на этот счет объективно рассуждать, ведь данные о расследованиях такого рода засекречены. Что власть показывает, то мы и видим", – говорит собеседник.
"В подобных делах, в которых участвовал я, с одной стороны – очень слабая доказательная база, а с другой – суды слабо прислушиваются к позиции защиты и идут в русле гособвинения, штампуя приговоры. Это касается и всей судебной системы, но по этой категории дел особенно сложно людей защищать. Это оказывает "медвежью услугу" органам следствия: они понимают, что какие бы доказательства ни легли в основу обвинения, судебная система их проглотит, проштампует и вынесет обвинительный приговор. Пока я не слышал, чтобы по таким делам были успешные примеры защиты: все, чего удается добиваться, – это смягчение приговора", – заключает собеседник.