Интервью с бывшим политзаключенным Украины: о событиях 2 мая, аресте и будущем страны

Влад больше четырех лет провел в одесском СИЗО по обвинению в терроризме, диверсионной деятельности и хранении взрывчатых веществ.

Мы сидим с Владом на ступеньках черного хода донецкого андеграундного клуба. Внутри молодежь играет в beer-pong, это американская забава — участники кидают мячики над столом, уставленным стаканами с пивом. Когда мячик попадает в стакан, пиво выпивается. Владислав Долгошея не пьет спиртное с семнадцати лет. Он стрейтэджер и русский националист. А еще Влад больше четырех лет провел в одесском СИЗО по обвинению в терроризме, диверсионной деятельности и хранении взрывчатых веществ. Худощавый молодой человек с интеллигентным лицом – пытливые темные глаза, очки в тонкой оправе, Влад родился в Одессе в 1996-м, уже после развала Союза. Я спрашиваю, как получилось что человек, рожденный на территории незалежной Украины, стал русским националистом. – Я родился в русской и православной семье. По отцовской линии мы из черноморских казаков, маму записали украинкой, хотя у нее польские корни. Так или иначе, мы люди давно уже русские. Мой дед воевал в Приднестровье. У отца тоже соответствующие убеждения. Он никогда на меня не давил, но учил думать, сравнивать… Положит передо мной, например, три книги по истории — советскую, русскую и украинскую, и говорит — прочти, сравни, сделай выводы. Я делал. В школе в то время история уже преподавалась в определенном ключе — так, говорилось что Киевская Русь не просто так была Киевская, а потому что там жили украинцы. Я понимал, что это, так скажем, неправда». – То есть домашнее образование входило в противоречие со школьным? – Можно сказать и так. Вообще украинизация в школе начиналась постепенно. В младших классах это было еще не так заметно. А вот после 2004-го, после прихода к власти Ющенко, все пошло по нарастающей. И Янукович, когда потом стал президентом, этого никак не изменил. Три сферы были отданы на Украине на откуп украинским националистам практически полностью — это СМИ, образование и культура. В Одессе было много школьных учительниц с Западной Украины, их к нам направляли, я думаю, специально. Они проводили свою линию. Я спрашиваю, в чем еще проявлялась украинизация в образовании. Влад рассказывает, что в лицее, где он учился на матроса-моториста, им как-то задали выбрать строевую песню для смотра. – Почти все ребята были русскоязычные у нас. Поэтому мы выбрали пять русских песен, представили список классному. Там были «Катюша», «На поле танки грохотали», какие-то морские, конечно… Он сказал нам — это не подходит, песня должна быть украинской. Часть учеников не согласилась, последовали угрозы их отчислить. В итоге большинство прекратили сопротивление. Но на смотре все равно половина ребят шли молча. А я пел «Катюшу», даже иной раз перекрикивал хор — у меня голос был уже тренированный, я же футбольный болельщик… Футбол, влияние семьи, необходимость отстаивания своих прав русского — все это уже к тринадцати годам привело Влада в политический активизм. Сначала было увлечение левыми, анархистскими идеями, затем — русская идея и правый движ. Я делюсь с собеседником своим взглядом на национализм, далеким от восторженного. Одно время я работала по теме Донбасса для портала АПН, в бытность там главным редактором Константина Крылова, русский национализм которого носил выраженный интеллектуальный характер. В остальном российский «правый движ», на мой взгляд, не очень сочетается с традиционным для нас имперством. – Ты же знаешь, что в России крайние националисты не сильно отличаются от украинских нацистов — та же тяга к нацистской символике, ксенофобия, вплоть до того что ряд российских правых воевали на Донбассе в националистических украинских батальонах? – спрашиваю Влада. – Да, знаю. Но все эти поклонники Гитлера, Муссолини, Дэвида Лейна (американский неонацист, идеолог «белого общества», один из учредителей группировки «The Order», совершавшей ограбления и убийства, – прим. авт.) – они не националисты никакие, они… просто космополиты. Поскольку они не руководствуются интересами своей нации, своего народа, а руководствуются только ненавистью и еще у них к известным символам тяга определенная… Они даже и не фашисты, они фетишисты. Это касается и российских, и украинских наци — это просто фетишисты, которым нравится немецкая форма, они хотят себя чувствовать крутыми, а по факту они попросту наймиты олигархических групп. По крайней мере на Украине это именно так». – Кто же тогда воюет за Украину в рядах нацбатов и ВСУ? На этот мой вопрос Влад невесело усмехается. – Дело в том, что если в нацбатах действительно воюют эти вот упоротые фашисты-фетишисты, то офицеры, контрактники и призывники ВСУ — это, по большинству, русские люди. Это люди с Юго-Востока Украины. Ведь украинизация у нас, например, в Одесской области происходила так — когда у болгарина или еврея спрашивали — кто ты? – они отвечали – «я болгарин» или «я еврей». А русский чесал репу и потом говорил – «ну, я родился на Украине, наверное, я украинец». Так территориальная идентичность становилась национальной. К тому же настоящие этнические украинцы, как народ, не имеющий опыта государственности — это революционная нация, как те же баски. Потому они постоянно и «майданят». А русский человек привык ориентироваться на государство, для него именно государство является объектом приложения сил и сферой самореализации. То, что государство Украина для него чужое, не защищает его интересов, наоборот — ущемляет их, не каждый и разберется… Так это пресловутое «государственничество», «имперство» русского человека на Украине вышло нам всем боком. Влад считает, что здоровый русский национализм ставит целью прежде всего защиту национальных интересов, возвращение русских земель и русских людей, укрепление государственных институтов и церкви, борьбу с коррупцией и укрепление экономики, которое проявляется в том числе и в обеспечении добрососедских отношений с другими народами, в том числе с государствами и народами Средней Азии – Если нам нужны хорошие отношения с тем же Таджикистаном, а они нам нужны, то расистская риторика в отношении тех же таджиков недопустима не только с моральной точки зрения, она еще и нецелесообразна. Молодой человек рассказывает, как еще юношей отказался от алкоголя – «потому что алкоголь, как и наркотики, и курение, делает человека слабым и зависимым». Сейчас Влад курит – «пока не могу отказаться от дурной привычки, но на пути к этому». Пепельница далеко, поэтому Влад, докурив, тушит сигарету и складывает окурки на ступеньку — чтобы потом их выбросить. По его словам, здоровый национализм на практике проявляется в том числе в этом — не мусорить на улицах своего города, ответственно относиться к среде, в которой ты живешь, помогать людям, защищать девушек, к которым пристают хулиганы… – Это ты каких-то тимуровцев описываешь, а не националистов, – не удерживаюсь я. Влад сдвигает брови: – Кроме этого, мы боролись с наркоторговцами. Одесса перед войной была наводнена наркотиками. Сначала мы доводили до сведения правоохранительных органов адреса точек торговли наркотиками, которые стали нам известны — где торговали с машин, где под прикрытием магазина… Но эффекта, как правило, не было. Возможно, милиция сама крышевала эти точки. Тогда мы несколько точек разгромили. Сожгли и наркоту, и выручку — это принципиальный вопрос, деньги тоже уничтожить. Борьба же с «агрессивным украинством», по словам Влада, заключалась в основном в митингах, участии в открытии памятников — основателям Одессы, Александровской колонны, вывешивании флага Победы на железнодорожном вокзале и, иногда – молодежных сшибках с украинскими радикалами. Все изменилось после 2 мая 2014 года, когда произошли столкновения пророссийских горожан с украинскими радикалами, закончившиеся сожжением русских активистов в Доме Профсоюзов на Куликовом поле. – В тот день я находился за городом без связи. О произошедшем узнал, вернувшись в город 3 мая, от девушки… Она, когда все происходило, вышла на Куликово поле. Дом Профсоюзов уже горел, оттуда выпрыгивали люди. В толпе ее заметил знакомый украинский националист. Он улыбнулся ей и сказал: «Ну что, слава Украине?…» После произошедшего Владислав выяснял, что именно произошло на Куликовом поле. По его сведениям, в процессе пожара кто-то из толпы пришел в себя и начал подтаскивать к зданию конструкцию от сцены, чтобы спасти людей. Остальная масса состояла из завезенных боевиков и накачанной ими молодежи — это и были те, кто добивал упавших на асфальт. Влад считает произошедшее второго мая не случайностью, а сознательно спланированной акцией устрашения и геноцида. – Где бы ты находился, если бы второго мая был в Одессе? – Если ли бы — я бы участвовал. Думаю, что был бы там. Два дня спустя после трагедии, 4 мая, Влад с товарищами принял участие в штурме СИЗО, куда были помещены уцелевшие русские активисты. – Нас никто не смог остановить. Мы собрались на митинг, «зарядили» народ, и пошли на штурм. Сначала захватили ворота, затем подсобные помещения, потом мы вошли во внутренний двор. С правоохранителями, которые там находились — это был «Беркут» – мы договорились, что зайдем в здание, просмотрим камеры и выведем всех задержанных активистов. Так и произошло. Я спрашиваю Влада, закончилось ли на этом одесское сопротивление. – Одессу в каком-то смысле подвело то, что у нас народ был ориентирован на мирный протест. Это на Донбассе уже в апреле народ захватил администрации, захватил отделы СБУ, оружейки, нашлись лидеры, стали формироваться блокпосты, в Славянске был Стрелков, через границу начали заходить российские добровольцы… А нас подвело и географическое положение, и ориентация на мирный протест, который залили кровью. По словам Влада, сразу после 2 мая сотни одесситов выехали из города и отправились на Донбасс. Сам Владислав, как и его отец Руслан Долгошея, на Донбасс не выехали. А через год с небольшим, 5 июля 2015 года, их арестовали по обвинению в серии подрывов железнодорожного полотна. – Это было реальное обвинение? – спрашиваю я. – Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, – отвечает Влад. – Как происходило твое задержание? – На квартиру, где я жил с девушкой, прибыли бойцы спецназа «Альфа», положили меня в пол, застегнули наручники. Один занес пакет и положил его в тумбочку. Там был тротил. Потом они попробовали получить мои отпечатки на этом пакете, но я себя повел… громко. – То есть? – Стал кричать, брыкаться. Отпечатков на пакете группа не получила. Затем Влада отвезли в здание одесского отдела СБУ на Еврейской улице и допрашивали в течение пятнадцати часов, с побоями. – Чем били? – Бейсбольной битой и толстым Уголовным кодексом. Также меня били в присутствии отца, а его — на моих глазах. Владу на момент задержания было девятнадцать лет. По словам Владислава, показаний ни он, ни его отец на себя, друг друга и других предполагаемых участников группы не дали. – Как проходило твое заключение в СИЗО? – Я не могу сказать, что это были потерянные годы. В чем-то это было полезно. Я прочел много книг, закалялся — там не было горячей воды, и я принимал холодный душ. Бросил курить тогда. Отказался от кетчупа, майонеза — ну, это было легко, с едой там было не очень, хотя одесситы из партии «Родина» нам присылали передачи, спасибо… По счастью, я находился в основном в камерах не с уголовниками, а с такими же политическими, за это время через одесское СИЗО их прошло несколько сотен — активисты, пленные ополченцы, даже те, кого просто поймали на вокзале при попытке уехать на Донбасс. Потом меня и отца выпустили под домашний арест с круглосуточным наблюдением — видимо, хотели установить контакты. А в декабре 2019 обменяли в Донецк. – В полемике с моими либеральными знакомыми я часто слышу такой аргумент — жертвы 2 мая в Одессе предотвратили там войну, как на Донбассе. Что ты скажешь на это? Влад закуривает, нервно. – Войну предотвратила бы только своевременная активность России, как в Крыму. Одесса до 2014 года была самой политически активной на Юго-Востоке и стала жертвой политической целесообразности. Нам просто не повезло… с лидерами, с географией. Недавно я смотрел украинский канал, там сидели так называемые эксперты и ныли, что Одесса ассимилирует «украиномовных». Потому что Одесса — город с такой сильной идентичностью, что это она ассимилирует их, не они ее! Если вы видели, 9 мая этого года, на День Победы, в Одессе у памятника Неизвестному матросу, где у нас народ собирается… Снова собрались люди, несколько тысяч, и скандировали – «Донбасс, мы с тобой!». Вот так чувствует себя Одесса. Тут голос моего собеседника слегка дрожит, чего не было, например, когда он рассказывал о своем аресте и о тюрьме. Закурив одну от другой, Влад продолжает: – Мы, конечно, непримиримые с украинством враги… Украинство построено на анти-русской парадигме, это не национальная идеология, она просто анти-русская, она не несет конструктивного ключа. Русских на Юго-Востоке Украины надо спасать. Надо чтобы у нас было то государство, которое защищает наши интересы, а это только Россия. И когда мы наконец зайдем в Одессу — хотелось бы мирно, но, если потребуется, то и на танках, то Одесса расцветет и будет, как раньше — русской жемчужиной у Черного моря. Мы заходим с Владом пока не в Одессу, а в здание андеграундного клуба, где донецкая молодежь по-прежнему мечет шарики в стаканы с пивом. За столом сидит компания Влада — несколько молодых людей и две девушки. Один из молодых людей мне знаком, я знаю, что он воевал. Молодые мужчины — парнями их уже как-то не назвать, с таким-то опытом, пьют чай и беседуют, девушки в пятницу вечером позволяют себе пиво, их друзья смотрят на это снисходительно. Так или иначе, ни пьяных, ни иным способом подогретых в этой компании нет, как нет и никого, кому больше тридцати. Я ловлю себя на мысли, что это какой-то очень новый русский национализм. И, пожалуй, я не могу найти ни одного аргумента против. Источник