«Однажды кто-то увидел, как эти люди садятся в дорогущую иномарку»: как священник испытал жуткий стыд
Как-то раз решил я своему духовнику помочь. К нему каждый месяц стали приходить и просить денег одни погорельцы. Семейная пара. Достаточно благообразного вида: с небольшой бородкой мужичок, лет около шестидесяти, и женщина, может быть, чуть помоложе, в длинном платье и в платке. Все чин по чину. Если бы не одно «но».
Как-то раз решил я своему духовнику помочь. К нему каждый месяц стали приходить и просить денег одни погорельцы. Семейная пара. Достаточно благообразного вида: с небольшой бородкой мужичок, лет около шестидесяти, и женщина, может быть, чуть помоложе, в длинном платье и в платке. Все чин по чину. Если бы не одно «но».
Кто-то, не помню уже кто, из наших «бдительных» прихожан увидел однажды, как эти люди садятся в дорогущую иномарку, и их увозит человек, невероятно на них похожий, скорее всего, сын. Причём происходило это действие неоднократно. Отсюда был сделан вывод: «мошенники, клянчащие деньги». А у самих сын отлично зарабатывает и запросто может их содержать.
Вот со всем этим я пришел к батюшке. Так сказать, чтобы и батюшке помочь, и «избавить мир от этих мерзопакостных людишек».
Духовник внимательно выслушал меня и молвил: «Что ж я, Дима, тебе плохого сделал? Почему ты меня Царствия Божьего лишить хочешь? Мало того, что сам в ад себе дорожку своими “благими” намерениями выстелил, так еще и меня за собой тянешь. Во-первых, пусть бы даже они меня обманывали. Так Господь-то их намерения видит. Да, главное, что видит Он и мои. Во-вторых, сын их действительно работает на алюминиевом заводе — шофёром, какого-то начальника возит. Но при этом ребенок у него с ДЦП. Так что все, что зарабатывает, все на больное дитя и тратит. Да еще родителям старается чем может помочь. А отец после шунтирования, как ни пытался работать, не получается у него, ослабел очень. Жена за ним ухаживает. У которой у самой болячка на болячке, болячкой погоняет. А тут еще домик их сгорел. Я ведь сам на пепелище ходил. Так что иди, Митя, с Богом. И запомни! Не верь ни глазам своим, ни ушам своим тем более. Потому что дьявол так все вывернет, что ты из доброго христианина, которому Бог для спасения души таких вот людей посылает, в мерзость осуждающую да сплетни и домыслы разносящую превратишься. Ну, что тут непонятного? Даёт нам Бог добрые дела вершить. Вот и твори их без ропота, с благодарностью к Нему. Даже за то, что окажется, что нас люди обманывают и предают, за это тем более благодари. “Просящему у тебя — дай. А занявшего у тебя не отвращайся!” Для всех сказано, Митя, для всех. Так что иди с Богом».
Вышел я от батюшки. А во двор собора крутая иномарка въезжает. Получилось, что вот он я — в подряснике посреди двора стою. И «крузак» на стоянке припарковывается. Выходит из него сын просителей. Потом папа его. Сын к задней двери подошел и нежно-нежно так, за руку маму взяв, помог ей из машины выйти. Потом из багажника инвалидную коляску вытащил. И уж в конце мальчика лет девяти из салона достал, на руках понес и в коляску посадил. Я как это увидал, такой дрянью несусветной себя почувствовал, не приведи Господь. Подбежал к ним, представился и предложил ребенка на коляске в храм на причастие подвезти. Он меня увидал, на меня немощной своей рукой показывает и спрашивает у бабушки, коряво и еле выговаривая слова: «Это святой»? А та в ответ: «Да, Глебушка, это святой». Кстати, Глеб его звали. Он до 15 лет не дожил, умер от болезни.
Так вот! Везу его, «святой» весь такой, стыдно мне очень, а в голове лишь одно. «Прости, Господи! Глебушка, прости! Простите меня, люди».
Причастили мальчика. Папа его достал кошелек. Как сейчас помню, такой обыкновенный кошель на замочке из двух металлических «пимпочек». Вынул оттуда 200 рублей одной бумажкой и мне настоятельно так в карман прямо положил. Не смог я ему отказать, что-то или Кто-то мне подсказывал, мол, бери. Я потом все это духовнику рассказал. И по его совету очень долго эта купюра у меня хранилась. А батюшка ее «совестливой» назвал.