Пути Господни неисповедимы -1.2

Окончание. Начало здесь

История — это не то, что в данный момент вершит тот или иной правитель. История — это совокупность глубинных и тончайших социальных и биологических факторов, которые в свою очередь формируются исходя из географических, климатических, торговых и прочих особенностей; это результат сложнейших переплетений на протяжении множества веков, а то и тысячелетий, в то время как правитель — не более чем инструмент в руках этих факторов. Не Эдисон изобрел лампочку. Создателем лампочки является растянувшаяся на долгие веки цепочка случайностей, совокупностей и закономерностей, ввиду чего лампочка бы появилась вне зависимости от того, родился бы Эдисон на свет или нет. Причем появилась бы аккурат в то время, когда ее «изобрел» Эдисон. Не Гитлер начал войну, ровно по той же причине. Чтобы отменить революцию в России, необходимо перекроить всю ее историю, начиная с Ивана Грозного, и все равно ты потерпишь фиаско — ты не сможешь переделать географические особенности региона, под влиянием которых эта цепочка изначально и сформировалась. Поэтому что бы и как бы ты ни перекраивал, все вернется в то русло, в котором пошло изначально. История не знает сослагательного наклонения не только при взгляде из будущего, но и при взгляде из прошлого. Странно, что мало кто в своих исследованиях уделяет внимание географическо-климатическому фактору на формирование истории.

Негры такие не потому, что они негры, а потому, что при их климате невозможно развиваться — чрезмерная жара чрезмерно расслабляет, изобилие же фруктов и дичи снижает потребность в развитии; афганцы такие не потому, что афганцы, а потому, что торговых путей нема, выхода к морю нема, климат сухой жаркий, что не способствует особому плодородию, основная часть территории — горы. С чего бы им не быть дикарями? В России уже все намного лучше, но климат, опять-таки, далек от идеального, что делает количество хороших пахотных земель резко ограниченным. Огромные территории не способствуют единству русских (а с ним и формированию гражданского общества, наоборот, поскольку большинство русских никогда в жизни даже отдаленно не пересекались с большинством русских, формируется легендарная русская нелюбовь и недоверие друг к другу). Чтобы держать такие огромные территории в узде (а также чтобы вынудить одни регионы кормить другие), власть становится деспотичной, а ее взаимоотношения с простолюдинами приобретают формы исключительной эксплуатации — обратите внимание на то, что при любой власти Россия всегда возвращалась в исходную точку деспотизма и эксплуатации. Сперва Иван Грозный с опричниной, потом Петр Первый реформировал-реформировал, да не выреформировал, и все вновь скатилось во мглу, теперь уже крепостничества. Большевики решали этот вопрос, но очень скоро сами скатились в оголтелую имперщину и даже в некотором роде вернули крепостничество в лице колхозов. Потом были демократы, но и они продержались недолго, вернувшись к истокам.

Наиболее же удачное географическое и климатическое расположение оказалось у Европы — тут тебе и выход к морю, и мощнейшие торговые пути, и скученность населения — неудивительно, что именно Европа становится передовым регионом планеты, хотя переход к индустриализации внес анархию и на ее земли.

Да что там говорить об истории, если климат и география коренным образом влияют даже на разрез наших глаз, кучерявость голов, цвет кожи, размер носов (следствие разреженного горного воздуха) и даже половых членов (чем южнее и жарче, тем меньше думают, чем меньше думают, тем сильнее отбор по признакам маскулинности, чем сильнее отбор по признакам маскулинности, тем больше члены). Поэтому точно так же, как у жителя Кавказа предопределен большой нос, заведомо предопределена и история.

На это можно возразить: "Как это история предопределена? Как это личность в ней не играет никакой роли? А разная судьба двух Корей, это разве не следствие роли личности? В случае с Северной - личности Сталина, в случае с Южной - личности Трумэны? Ведь именно эти двое задали разный вектор развития двух Корей!". Вы знаете - нет. Корея никогда не была единой, и незримая граница между севером и югом была очерчена задолго до официального нанесения на карту. Противоречия между югом и севером Корее всегда были столь же остры, как противоречия между Лювовом и Донбассом. Я никогда не был в Корее, не знаток ее истории, и даже с корейцами никогда не общался, поэтому полностью положусь в этом вопросе на мнение зарубежных специалистов. Во избежание неточностей перевода, приведу несколько цитат на английском, а для тех кто английского не знает, ниже вкратце опишу суть.

"Despite current circumstances now, historically, residents of the Norther half of the peninsula were more open and accepting to influence from other countries. There are two main reasons for this. This first is more obvious in that they were simply closer in proximity to the rest of mainland Asia. When others invaded, it was those in the Northern half of the peninsula who where hit first and risked being hit hardest. So when invaders came, residents there were generally more willing to accept the invaders in order to survive rather than die for nationalism. For example, during the Mongol invasion, Koreans in the North willingly began to assimilate with the Mongols, often playing host to them during times of peace. The region also produced several traitors who would side with the invaders, one of the most notorious being Hong Bok-won, a General of Goryeo who joined the Mongols.

That said, there was a reason for this beyond its proximity to the rest of Asia. As most capitols of Korea had generally been located in the South or Center regions of the peninsula, the Northern half of the peninsula has often neglected by Korean rulers, with even those from the yangban (aristocrat) class struggling to obtain higher administrative posts in the government compared to their southern counterparts. As far as I know, it wasn’t so much as overt discrimination as it was just general oversight. But this generally create a sense of resentment in the North as they felt that they could not count on the government to support or protect them. So you could say that, it least in pre-modern history, there was significantly less nationalism present and more of a willing to compromise with invasive forces."

- Майкл Л. Бетт, доктор социологических наук.

"Surprisingly, however, Korea has a very large environmental diversity despite its small size. Bordered by the current border, the north is a cold climate, and the south is a temperate and subtropical climate. So the tree in the north half is mainly coniferous, and the half in the south is hardwood.

In the topography, there are many mountains with large mountains in the north and mountains with beautiful rocks in the south. The northern people orient the continent but the southern people are good at maritime activities.

That is why a considerable cultural difference existed even during the days of unification." - Донг Юн Ли

В этих двух цитатах говорится о историческом разделении социо-эволюционного пути корейцев под влиянием внешних факторов. На севере - холодный климат, на юге - умеренный, субтропический. Природа на севере главным образом хвойная, а на юге - лиственная. Отсюда одни больше ориентированы на сельское хозяйство, другие - на промышленность. Плюс, влияние соседей - одни граничат с Китаем, Россией и Монголией, с которыми у них исторически более тесные торгово-рыночные взаимоотношения. Другие (юг) большой акцент делают на работу с морскими путями, а порт - это открытость миру, тесное с ним взаимодействие, обмен культурным опытом, а стало быть и открытость миру. Все один в один, как с Львовом и Донбассом. И если юг Кореи в первую очередь ориентирован на западный мир, то север - на азию. Юг Кореи всегда к северу относился как к быдлу, а те их в свою очередь ненавидели как пятиколонных предателей. Юг ориентировался на демократические ценности, Север откровенно тяготел к коммунизму. При этом столицы Кореи традиционно размещались на юге, и правили Кореей южане, к своим северным сородичам относясь также, как горожане во времена РИ к жителям деревень. Так две группы населения работали исключительно во вред друг-другу, и при разделе Кореи одни всецело поддержали демократию, другие коммунизм. Так что Сталин и Трумэн в данном споре носили лишь номинальный характер. Там все сложилось уже и без них. Если бы северокорейцы не тяготели к коммунизму изначально, то никакой Сталин и Ким Ир Сен не смог бы их сделать коммунистами. Как, например, коммунисты так и не смогли обратить в свою веру запад Украины, Польшу и Прибалтику, которые вели бесконечные партизанские войны против власти, а если и затихали, то лишь для того, чтобы уличив момент вонзить нож в ее спину, что и произошло в 1991 году. Поэтому, пути двух Корей были предопределены заранее, и Сталин с Трумэном в этом не сыграли никакой роли.

Но вернемся к войнам начала ХХ века. Численность населения всегда растет по одним законам и, достигая конкретного предела, как это модно говорить, «обнуляется». При помощи войны, которая с одной стороны ликвидирует излишний элемент, а с другой — становится двигателем прогресса, переводя человечество на новую ступень социальной эволюции.

«Демографический взрыв, экологический кризис, коллапс — еще недавно эти понятия употреблялись в узком кругу биологов, потом вошли в лексикон общественных и государственных деятелей, а теперь упоминаются всеми, причем, как правило, без ясного понимания, что стоит за этими понятиями. А стоит за ними общий для всех видов на Земле экологический закон: взрыв-кризис-коллапс-стабилизация.

Популяции любых видов бактерий, растений, животных, попав в благоприятные условия, увеличивают свою численность по экспоненте взрывным образом. Рост численности с разгона переходит значение, соответствующее биологической емкости среды обитания вида, и продолжается еще некоторое время. Из-за избыточной численности популяция обедняет и разрушает среду обитания. Наступает экологический кризис, в течение которого численность популяции обрушивается, стремительно снижается до уровня, более низкого, чем деградировавшая емкость среды. Это и есть коллапс. За время коллапса среда постепенно восстанавливается, а вслед за этим возрастает и численность популяции. Она входит в фазу стабилизации, когда ее численность будет колебаться на уровне, задаваемом емкостью среды. Человеческие популяции унаследовали эту биологическую особенность» — В.Р. Дольник, главный научный сотрудник зоологического института РАН, «Биологические механизмы регуляции численности людей».

Более того, природой все оказалось настолько продумано, что в каждого человека заведомо заложена, назовем ее так, программа самоуничтожения (но это лишь теория, а поскольку я ее сторонник, буду писать о ней в дальнейшем как о факте), на случай если его существование станет либо откровенно во вред популяции, либо если при помощи самоуничтожения он сможет принести популяции не мешать ему развиваться/избавить от своих плохих генов. Это деструктивная модель поведения, которая ее носителю идет откровенно во вред, а членам популяции — на пользу. Это шахид, взрывающийся в толпе неверного врага; это революционер ценой своей жизни убивающий градоначальника; это разведывательно-диверсионные группы, которые идут на задания, зная, что назад не вернутся (Зоя Космодемьянская, например). А еще это… опустившийся алкоголик и сторчавшийся наркоман… Что-то наподобие аутоагрессии, только с более глубинными корнями.

Ок, шахид-смертник, человек сумасшедший, Зоя Космодемьянская — тоже. А как быть с самыми широкими слоями населения, которые идут в бой, даже невзирая на гарантированную самоликвидацию? Например, боевая пехота, которую не просто так именуют пушечным мясом. Человек, в начале Второй мировой находившийся на передовых позициях, гарантированно не имел шанса на жизнь. Т.е. его проблем война никак не решала, наоборот — утилизировала его окончательно, входя в диссонанс с инстинктом самосохранения. Так почему же люди шли на верную погибель? И прошу вас, не надо рассказывать эмоциональную ерунду про благородство и героизм — в биологии таких терминов не существует. В биологии существует «ген эгоизма» описанный Доккинзом, и в интересы данного гена самопожертвование явно не подпадает.

Когда-то я читал историю легендарной битвы за «Невский пятачок». Там описывался весьма интересный случай, повергший немцев в откровенный шок: русских солдат заставляли переплывать Неву на лодках на противоположный берег к врагу, чтобы идти в атаку. Для немцев эти плывуны были открытой мишенью, и они не верили своим глазам, наблюдая за движущимися к ним колоннами. Вот как об этом вспоминал Вольфганг Буфф:

«Когда плацдарм уже был в наших руках, они сделали безнадежную попытку переправиться через Неву на лодках, чтобы перейти в контратаку. То, что не было уничтожено при переправе, завершено было при высадке. Не знаешь, чему больше удивляться: безумству тех, кто отдал приказ на эту безнадежную операцию, или мужеству смертников, выполнявших его».

Итак, перед нами находится солдат, который идет на верную смерть. И эта смерть отнюдь не во благо отечества, и героического в ней ничего нет, как нет героизма в прыжке с крыши 10-этажного дома. Солдат просто целенаправленно идет и совершенно бессмысленно умирает. Он даже для Родины никакой пользы своей смертью не приносит. Логично, что вместо выполнения такого задания солдату выгодно дезертировать, ибо так у него появится хотя бы какой-то шанс на жизнь. Но он не дезертирует, а просто с разбегу разбивается об стену. Почему?

Другой пример — первая чеченская кампания, в ходе которой подростков из русской провинции пушечным мясом бросали на заклание ваххабитам. Одно дело контрактники, которым деньги платят, и совсем другое дело срочники. Воронежский подросток, оказавшийся в Чечне, не выступал в интересах своей семьи, общины или непосредственно себя, т.е. никакого личного интереса в этом также не имел. Он даже в интересах родины не выступал, т.к. просто шел вперед, попадал в плен и умирал. Зачем? Ведь, учитывая полное распиздяйство российской государственности, ни родители этих подростков, ни они сами не предпринимали вообще ничего для того, чтобы откосить от службы, хотя возможностей в то время было — хоть жопой жуй. И каждый, кто хотел откосить от службы в Чечне, успешно откосил. Как вы могли заметить, косили от армии те, кто поумнее, т.е. выпускники колледжей и ВУЗов, не косили те, кто поглупее — выпускники ПТУ. Что не так с родителями пацана, которые добровольно отдают его на убой в Чечню? Нет денег, чтобы отмазать? Ерунда полная. В такой ситуации всегда можно найти способ. Одни с детства таскали детей по больницам, выискивая у них болячки, и в итоге находили их, другие через знакомых решали вопрос, третьи просто давали взятки, и в этом нет особой проблемы — по такому случаю можно и корову продать, и кредитов набрать, благо я, как заправский косильщик, помню, что ценник был не сильно высоким. В конце концов, можно было просто бегать от военкомата — многие вполне успешно отсиживались таким образом до конца призыва. Выходит, те, кто безропотно шли на смерть в Чечню, а также родители, которые их отдавали… просто тупые? О нет, это слишком простое объяснение. Они шли туда потому, что природой предусмотрен не только инстинкт жизни, но и… инстинкт смерти. То самое стремление к саморазрушению.

Восприятие своей жизни как некоей ценности у каждого индивида, в зависимости от его пользы для общества, разное. Чем ценнее его жизнь для общества, тем бережнее он к ней и относится. Например, как бы ни бесились с этого факта последователи «Мужского государства», но с биологической точки зрения жизнь женщины гораздо ценнее жизни мужчины. Потому что именно на женщине висит основной функционал по вынашиванию и взращиванию потомства. Поэтому инстинкт самосохранения у женщины выражен сильнее, чем у мужчины. Трудно представить себе женщину, гоняющую на скорости под 200 километров в час. Мужика — элементарно. Трудно представить себе женщину, которая решила распилить найденный снаряд времен ВОВ болгаркой. Мужика — легко. Трудно представить себе женщину, которая пытается перебежать железнодорожные пути в двух метрах от мчащегося по ним поезда, мужика — легко. Мужики гораздо чаще злоупотребляют курением, алкоголизмом и наркотиками — все это явления одного звена. Мужик более безразличен к своей жизни как раз потому, что с точки зрения биологии он менее ценен сам по себе. Это проявляется и в базовых поведенческих паттернах. Женщина всегда более внимательна к деталям и лучше концентрирует внимание, что во многом предопределяет и ее предрасположенность к определенным профессиям (недаром же лучшие бухгалтеры — женщины). Женщине во что бы то не стало надо сохранить жизнь свою и жизнь ребенка, и лучше с этим справляется тот, кто более сконцентрирован и внимателен к мелочам. Мужику же часто свойственны распиздяйство и похуизм.

Итак, инстинкт самосохранения — явление объемное, которое у мужчин развито слабее. Но и у мужчин в этом вопросе очень сильный разброс. И разброс этот также напрямую коррелирует с положением мужчины в обществе, т.е. его биологической ценностью в популяции. И чем ниже эта его ценность, тем ниже порог самосохранения, вплоть до включения механизмов самоуничтожения, что в науке называется емким словом «Тонатос», а также его разновидности, такие как Мортидо. Первым это явление описала советская исследовательница Сабина Шпильрейн, после чего развил его небезызвестный Фрейд. Выдающийся физиолог Илья Мечников, наблюдая за подсознательным стремлением к смерти среди стариков, обусловленное их бесполезностью в этом мире, ввел термин «инстинкт естественной смерти», Ричард Доккинз, объясняя глубинную мотивацию всеразличных смертников-саможертвователей, ввел термин «Ген альтруизма».

Самоуничтожение примитивных во имя процветания развитых само по себя является основой клеточного организма: Апоптоз — уникальное явление, программированная смерть, самоубийство одних клеток ради процветания других — в нашем организме ежедневно самоуничтожаются плохие клетки, давая дорогу молодым. Если мы представим наш мир в виде организма, а людей — составляющих его клеток (кто знает — может быть так оно и есть?), то увидим ровно ту же картину: бесполезные клетки самоуничтожаются ради того, чтобы полезные могли жить. В биологии одними лишь клетками этот процесс не ограничивается.

«Если, например, налить на дрожжи перекись кислорода, то они запускают примерно ту же самую программу, что и в клетках человека. Начинают умирать, модифицировать свои митохондрии, делать тот самый контролируемый пожар на электростанции, который в конце концов клетку убивает. Примерно так же, как в клетках человека. Вопрос: а зачем им это надо, зачем нормальной дрожжи специально умирать от того, что на нее капнули немножко больше перекиси? Мы подумали, что, наверное, этот механизм надо включать, чтобы избавляться в популяции, в сообществе дрожжей от слабых организмов. Такая дрожа будет чувствовать полную несостоятельность в этой жизни. Просто личная катастрофа. Поэтому с точки зрения сообщества организмов, в данном случае дрожжей, может быть полезно запустить эту программу апоптоза, в данном случае программу альтруистического самоубийства, убрать, останутся в сообществе только сильные организмы. Интересно, что есть такие амебы в почве, они делают примерно то же самое. То есть у них критерий не половые дела, а голод. Получается, что дрожи абсолютно одинаковые и ведут себя как некий коллектив. Есть такой термин, что биологический, что человеческий — дегенерация. Вот это то, что происходит, если нет селекции внутри популяции. Дрожжи — это эукариоты. У бактерий есть примерно то же самое. То есть эукариоты — это, где есть ядро. А бактерии прокариоты, ядра нет, а программированная смерть у них есть. По-видимому, как только появилась жизнь, появилась и программированная смерть. Нам кажется, что такое альтруистическое поведение свойственно только высшим организмам. Это считается героизмом — пожертвовать собой для улучшения жизни, условно говоря. Оказывается, это абсолютно фундаментальный механизм». — Федор Северин, доктор биологических наук.

Немалый вклад в развитие теории совсем недавно внесли американские ученные под руководством Евгения Галимова (очередной мозг, которого потеряла Россия), которые установили, что формы жизни, неспособные к естественному приближению смерти, такие как черви, в случае бессмысленности своего существования могут… автоматически запускать программу ускоренного старения, чтобы скорее умереть и не объедать более полезных для общины червей (https://onlinelibrary.wiley.com/doi/10.1111/acel.13141).

И если мы будем рассматривать войну сквозь призму всеразличных мальтузианских и прочих теорий, то с удивлением придем к откровенно крамольной мысли, за которую общество вас проклянет: война — это хорошо! Война — двигатель прогресса! Война — самоочищение! Война истребляет своих детей — воинственных дикарей, освобождая нишу для жизни и развития более ценных с т.з. эволюции организмов. Война утилизирует агрессивный и не нашедший себя в созидательной жизни элемент. Бесчисленные войны и революции того времени, в конечном счете, подобно пазлу, собравшись в общемировую, стали скачком перехода от старой модели к новой, к тому миру ванильных единорогов, в котором мы живем сегодня. Вы же ведь замечали, что чем ниже социальный статус человека, тем более он склонен к сокращающим продолжительность жизни вредным привычкам и неоправданно рискованным поступкам (например, непонятно зачем пройтись по краю крыши, прыгнуть с моста в реку в неизведанном месте и т.д.)? А в случае войны все решается еще проще и быстрее: эти самые люди безропотно прут на самое абсурдное задание и массово погибают. А не та ли самая это программа самоуничтожения за твоей ненадобностью в этом мире, как у червей-нематод? Если у стариков из-за никчемности и ненужности активируется «инстинкт естественной смерти», что доказал Мечников, то почему он не может активироваться и у молодых, пользы от которых не больше, чем от стариков? Опять-таки, вы никогда на передовой в пехоте не увидите профессоров, академиков и илонов масков. Зато увидите автомойщика Мотороллу, ебнутого казака Бабая, и т.д. и тп. Что это, как не самоочищение, программное стремление к смерти? По этому вопросу, конечно же, ведутся жаркие дискуссии, но мне кажется, что лежат они не столько в академическом, сколько в моральном аспекте. Дескать, некорректно поведение людей сравнивать с поведением червей. Хотя на мой взгляд, знаете, очень даже корректно.

Видный американский социолог Баррингтон Мур в 60-х годах написал фундаментальный труд под названием «Социальные истоки диктатуры и демократии», произведший мировоззренческий переворот во всей мировой социологии. Он вывел теорию, согласно которой переход от варварской (аграрной) эпохи к тому, что принято называть цивилизацией, невозможен для страны без страшнейших потрясений с миллионными жертвами, в то время как сам путь в цивилизацию для большинства стран лежит исключительно через диктатуру. По-большому счету, как раз по причинам описанным выше: индустриализация - прямое следствие нехватки ресурсов, регион перенаселен бесполезными людьми, коих следует уничтожать (а они и сами рады уничтожиться, движимые инстинктом смерти), после коллапса происходит умиротворение со стабилизацией, и свой виток начинает новый мир, с новыми ценностями.

Народы, основавшие государства в наиболее хороших географических зонах, вполне закономерно развиваются ощутимо быстрее всех остальных, а потому и через данные явления они прошли раньше всех остальных. На нашей планете было три таких государства: Великобритания, Франция и США. То, через что прошли Германия или Россия в ХХ веке, они по праву старшинства в той же мере испытали в веке XIX. Во Франции это происходило по такой схеме: диктатура бонапартизма с завоевательными войнами — революция — промышленный бум — цивилизация. В США цивилизация с индустриализацией пришла через лютую гражданскую войну с миллионными жертвами. И лишь Великобритания прошла этот путь без особых потрясений, на что также есть свои причины: будучи величайшей страной мира, она могла себе позволить, с одной стороны, даже создавать новые страны (такие как США), сплевывая в них немало человеческого материала, и тем самым защищать себя от внутреннего перегрева, а с другой — могла себе позволить вести масштабную колониальную деятельность, что позволяло и занять, и прокормить оставшихся.

Франция, Британия и США, пройдя через кровопролитные смуты истории, к назреванию апокалипсиса ХХ века, уже успели сбросить немалую часть своей биологической выбраковки, были странами с наиболее развитой промышленностью, а вместе с тем — развитым городом и буржуазией. Страны же со слаборазвитым городом были обречены на погружения в красные и коричневые диктатуры. Что нам и продемонстрировал ХХ век: все страны, ввиду перенаселения чернью и неспособностью ее прокормить, вставшие в тот период на развилке между сельским хозяйством и промышленностью, стали либо фашистскими (Германия, Италия, Япония, Испания и т.д.), либо коммунистическими (Россия, Югославия, Китай, Корея, Вьетнам, Куба и т.д.).

Диктатура/революция/все вместе — неминуемый перевалочный пункт на длинной дороге из варварства в цивилизацию в случае избыточной численности сельского населения. Если Англия в начале эпохи модернизации представляла собой развитую городскую цивилизацию, то в Российской империи по статистике в 1913 году в городах проживало лишь 15% населения, да и города эти часто мало чем отличались от деревень — с одноэтажными разваливающимися домиками и жителями, занимавшимися сельским хозяйством на своих огородах. Лишь 29 российских городов имели население, превышающее 100 000 человек, и только 2 — Москва и Санкт-Петербург — были миллионниками. А ведь к тому времени в несоразмерно меньшей Англии, например, города с населением более 100 000 человек составляли 50% общего числа английских городов.

Капитализм развивается в городах (сельские буржуа — уже вторичный феномен), и преимущественно в больших, «мировых городах», где люди разобщены, оторваны от традиций, предоставлены самим себе, а значит, существуют предпосылки для развития частной инициативы в самых разных областях — от политики и техники до торговли. Страна, 85% населения которой крестьяне, по определению не может быть развитой капиталистической страной с сильной буржуазией и пролетариатом. Так оно и было в России начала ХХ века. Даже значительное количество городских рабочих на деле были крестьянами, которые отправлялись в города на сезонную подработку, а весной, только наступит время сева, возвращались в деревню. Да и российский капиталист был зачастую тот же патриархальный купец, только в цилиндре и лайковых перчатках, и он совсем не был похож на веберовского буржуа с его «протестантской этикой» и «духом капитализма». И это, не говоря уже о том, что значительный сегмент дореволюционного российского капитализма составлял иностранный капитал. К началу Первой мировой войны доля иностранного капитала в российской промышленности равнялась 47%, а в таких областях как горнодобывающая промышленность (каменноугольная, нефтяная, золото-платиновая) западным компаниям принадлежала куда более значительная доля — до 66%. В сфере высокотехнологических разработок все было еще хуже: 90% электротехнических предприятий России начала ХХ века были собственностью немецких компаний. Показателен такой конкретный пример. На знаменитом Путиловском заводе из 32 коммерческих директоров 21 был немцем, также немцами были 60% рабочих, а финансовый контроль над заводом осуществлял французский банк «Унион Паризьен».

Но самое важное было в другом — слишком экзотично выглядели буржуазные европейские либералы с их рассуждениями о конституции, народном представительстве, суверенитете нации в патриархальной, крестьянской России. Вспоминается исторический анекдот о восстании декабристов, согласно которому солдаты, которых вывели на Сенатскую площадь начитавшиеся французских просветителей дворяне, думали, что Конституция — это имя жены царевича Константина… За сто лет в России, полагаю, мало что изменилось, и крестьяне, слушавшие кадетского оратора во время избирательной кампании в Учредительное собрание, понимали мудреные словеса столичного профессора не менее причудливо… Ведь и еще через сто лет, во время избирательной кампании уже в постсоветскую Госдуму 1993 года, простые избиратели, послушав выступление либерала-гайдаровца, после слов «в макроэкономике мы монетаристы», потихоньку покидали зал, твердо решив в душе голосовать за Жириновского, который говорит прикольнее.

Либералы в России даже в наши дни находятся в цивилизационном диссонансе со страной, в которой они живут, но которую так и не хотят понять и принять; а что уж говорить о России 1917 года — стране крестьян-общинников, которые носили бороды, имели фольклорно-религиозное мировоззрение и слыхом не слыхивали о демократии и парламентаризме? Либеральный путь развития той России был абсолютно невозможен. Перед Россией, беременной рабоче-крестьянской, низовой, народной революцией, стоял иной выбор — коммунизм или фашизм.

Основная часть работы Мура посвящена исследованию закономерностей, двигаясь по которым страна приходит либо к фашизму, либо к коммунизму. И он эти закономерности вывел. Итак, для становления в той или иной стране одной из диктатур обязательным условием является избыточное количество примитивных (в социальной системе координат) форм жизни в лице крестьянства на фоне переломного смена устоев. Например, Италия на тот момент — страна, главным образом, аграрная: земледельческого населения в ней вдвое больше, чем связанного с промышленностью. В этом плане она мало чем отличается от России. Почему же в Италии к власти приходят фашисты, а в России — коммунисты? Потому что в Германии и Италии крестьянство строилась по принципу типичного фермерства. Если в стране, испытывающий закономерный кризис, на стыке цивилизаций преобладающая сила крестьянства представлена кулаками/фермерами, то в период неопределенности они гарантированно станут основной опорой идеологии фашизма со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Страну хандрит в неопределенности, всех прокормить уже не хватает ресурсов, в ней огромная прослойка крестьянства, которое до одури боится наступления будущего и из последних сил хватается за прошлое, в котором может и было голодно, но привычно и спокойно. Чтобы сохранить привычный уклад жизни, крестьянин, обладающий наделом земли в частной собственности, всегда поддержит фашизм как средство сохранения сложившегося уклада жизни, а с ним и своей земли. Сохранить его можно лишь путем завоевательных экспансии и угнетения с разграблением всех «чужих». В России же с Китаем кулачество составляло не более пяти процентов от всего крестьянства, и именно это кулачество было основной движимой силой русского фашизма и организатором еврейских погромов, в то время как основная часть крестьянства, не обладавшая частной собственностью, вполне закономерно видела свое спасение в незамысловатой последовательности действий «отнять и поделить», т.е. в коммунизме. Вообще в данном случае и правые и левые, ягоды одного поля. "Отнять и поделить" - это в равной степени относится и к фашизму. Ведь что такое фашизм по-гитлеровски? Убить евреев и отнять у них все. Захватить Россию и отнять у нее все. А поскольку у русских крестьян в этот период ничего и нет, то они те же процессы направляют вглубь собственной популяции: убить интеллигенцию, и отнять у нее все. 

Поэтому именно в фермерстве видел спасение России Столыпин, который планировал провести соответствующие реформы, да слишком поздно. Реформы, предложенные Столыпиным, могли привести Россию к званию страны с фермерским крестьянством лишь в том случае, если бы они начали проводиться сразу после отмены крепостного права, пока крестьяне окончательно не одичали и не расплодились до масштабов, когда, с учетом технологий того времени, их не смогла бы прокормить ни одна земля в Европе. Однако же, как мы видим, даже в случае нормального проведения земельной реформы 1861 года результат от этого оказался бы по сути тем же. Просто в России установился бы не коммунизм, а фашизм. Как итог — все та же глобальная война с гигантскими жертвами.

Зажиточные землевладельцы-крестьяне, а также средние слои деревни вкупе с городскими средними слоями — служащими, торговцами, ремесленниками — и составили социальную базу фашизма. Это признают практически все его исследователи, как марксистские, так и либеральные — тот же Мур. Более того, это хорошо понимали сами фашисты: французский поклонник Муссолини Эймар писал: «Фашизм — это… восстание среднего класса против национального распада». В прошлых частях мы детально расписывали то, что в России все представители данных классов были лютыми фашистами, в Германии представителей этих классов оказалось существенно больше, отсюда и итог.

Не секрет, что Столыпин брал за образец прусский путь капитализма. Как уже говорилось, он хотел создать в русской деревне класс «крепких хозяев», буржуа из народа (союзников таких же городских «хозяйчиков» — лавочников), которые остановили бы лавину крестьянской и городской «интеллигентской» революции. В Германии (а также в Италии, Испании и других странах периферии капитализма) так все и сложилось: к началу 1930-х годов в немецкой деревне окончательно господствовали кулак и середняк. В городе тоже преобладали средние слои (служащие, ремесленники, торговцы), настроенные скорее консервативно. Именно поэтому коммунистической революции на родине Маркса и Энгельса удалось избежать. В 1933 году они проголосовали за Адольфа Гитлера, и это не влияние пропаганды - народ Германии хотел войну, хотел уничтожать евреев и всех остальных. Ибо "Роль личности в истории..." продолжите сами.

А теперь следует задаться вопросом о том, почему в одних странах фашизм носил равномерно-умеренный характер, например, в Италии, а в других — крайне радикальный. Почему Муссолини был в Италии, а Гитлер в Германии, а не наоборот? В-первую очередь на это влияет, конечно же, средоточие капитала в руках нац. меньшинств, а стало быть и их определение коренным населением как врага. Если в Италии евреев было очень мало, и на экономику особого влияния они не оказывали, то в Германии евреев не просто было много, они там давно пустили корни в самые потаенные глубины земли (да так, что их язык идиш по сути был немецким), так что в экономике Германии они занимали доминирующее положение. И, конечно же, существенную роль играет влияние соседей, с которыми ты связан многовековыми торговыми отношения. У Германии был такой сосед в лице России, он и оказал не последнее влияние на формирование крайне нацистской идеологии. С одной стороны, это стало следствием массовой иммиграции «белых» в Германию после революции, белых, которые носили крайне националистическую идеологию после разгрома еврейским коммунизмом, с другой стороны — сама по себе революция 1917 года, заставившая немецких кулаков более подозрительно относиться к своим евреям. Как вы видите, сколь бы активно мы не тасовали нашу историческую колоду, а всякий раз выстраивается та же цепочка неизменности истории, основанная на тесной взаимосвязи биологии, психологии, эталогии, географии, климата. Поэтому легендарный вопрос "А если бы..." - лишен любого рационального субстрата. Не существует никакого "если", существуют лишь запрограммированные биологической и социальной эволюцией закономерности. 

И об этих закономерностях мы поговорим в следующей части, а также на их основе спрогнозируем настоящее будущее. Следующая часть уже доступна по платной подписке на бюсти (100 руб в мес) по этой ссылке. Приятного чтения