ДИПТИХ: ПАМЯТИ ВЕЛИКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ
Сложность и благородство поэтического перевода есть дело, схожее с деятельностью миссионера, и отказ от себя здесь даётся проявлением благородства, когда не донкихотством.
МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ЛЕСТНИЦА ВИЛЬГЕЛЬМА ЛЕВИКА
Немало было мастеров-переводчиков, но и не много классиков оного дела, и то, что Вильгельм Левик входит в это блистательное число – очевидно.
Просто перечисление имён титанов мировой поэзии, за каждым из которых разворачивается эпоха, полная символов и знаков, перенасыщенная конкретикой жизни, страданий, борьбы и труда уже выглядело бы своеобразной поэмой.
Первая же большая работа Левика «Германия. Зимняя сказка» точно оживляет Гейне для русского слуха и души – души, которая обладает своеобразным «всеприемством», ибо и Гёте, и Мицкевича русские (когда-то) читали порою так, как не прочитали их соотечественники.
Язык живой разговорный, язык сверкающий, переливающийся драгоценными гранями, насыщенный и дающий гирлянды образов – вот что получили русские читатели, открывая томик Гейне – переведённого Левиком.
За сим последовал Ронсар – и блистательная эпоха благородства, шпаги и розы, галантности и придворной жизни вытянулась роскошной словесной анфиладой.
Лафонтен и Мицкевич, Шиллер и Петрарка, Готье и Ленау открывались по-новому, а часто впервые благодаря мастерству и дару В. Левика.
Полное собрание его переводов – это сундуки искусной работы, наполненные драгоценными камнями: только стоят дороже, ибо это богатство бессмысленно оценивать в эквивалентах, привычных для эпохи холодно-змеиного прагматизма и тотально-слепого эгоизма.
Подвиг переводчика подчас не заметен, но только вдуматься, какими лабиринтами ему пришлось пройти, из скольких тупиков найти верный выход, заставляя собственное сердце биться в ритме переводимого поэта – и дух захватит! Его и захватывает от свершённого В. Левиком.
К сожаленью, переводчиком не ставят памятники – это случай, когда не плохо бы нарушить несправедливую традицию.
СУММА СУММ СОЛОМОНА АПТА
Глобальный роман «Человек без свойств», как модель мозга, какой до конца не постичь искусством нейрофизиологии, и вместе – гигантский музей, где выставлены разнообразные идеи, и – лаборатория по испытанию человеческих качеств.
Как можно было поднять такую махину – осветить её русским языком, перевести так, чтобы Ульрих зажил и у нас, в России? Тайна сия великая осталась тайной блистательного Соломона Апта.
Ранее и долго он выстраивал древнегреческую панораму, данную через величественную драматургию, добиваясь поразительного эффекта: очень древние пьесы оказывали эмоциональное воздействие... вероятно, такое же, как на современников Эсхила, Еврипида.
Разумеется, нам не представить тех людей, они слишком и психологически, и интеллектуально отличались от нас, но ощущение тончайше пойманного впечатления, перенесённого на русскую почву, остаётся, а ощущениям такого рода стоит верить.
Также виртуозно, с тенями смысловых оттенков – а их бесчисленно – представил С. Апт русскому читателю и «Игру в бисер» Германа Гессе и «Иосифа и его братьев» Томаса Манна.
Копи идей, галереи образов, системы ценностей, сложенные в пирамиды, едва ли не более внушительные, чем египетские...
Читателю – рай! Мыслителю – Космос!
А образ самого переводчика – Соломона Константиновича Апта – рисуется тенью на полотнах вечности, сопоставимой с теми, кого он переводил.
Александр БАЛТИН