Ответы на комментарии к последним постам. Продолжение.
Сформировалась такая наша традиция: с чего бы ни начался разговор о Толстом, он всё равно раньше или позже, и чаще раньше, чем позже, превратится в разговор о Софье Андреевне и её отношениях с мужем. Я помню, в 1978 году праздновали 150-летие со дня рождения Толстого. Тогда во всех толстых журналах, а толстых журналов был добрый десяток или больше, появились материалы о Толстом в большом количестве. И почти все эти материалы были посвящены отношениям Толстого с женой. О Софье Андреевне писали даже больше, чем о её муже, и ей сочувствовали. Я помню, кто-то из известных людей тогда сказал: «Ну, юбилей Софьи Андреевны мы уже отпраздновали, в будущем году можем праздновать юбилей Натальи Николаевны». Получается, что мы с вами оказались в плену этой традиции. Я хотела бы этого избежать, но не получилось, комментаторы не позволили, потому что весь компромат на Толстого, всю бочку нечистот, которую они вылили на великого писателя, они ведь не сами придумали. Они почерпнули всё это (всё-всё!!) из высказываний Софьи Андреевны, письменных или устных. Почему-то они сразу ей поверили, даже не попытались стать на точку зрения Льва Николаевича, очевидно, потому, что она им ближе, понятнее, она своя, а он не просто непонятный, а прямо-таки какой-то пугающий.
Почему же Софья Андреевна не ладила с мужем и вот даже потомков сумела настроить против него? Прошлый пост мы закончили разговором о том, как Лев Николаевич сделал предложение и как Софья Андреевна это предложение приняла. Мы говорили о том, что Софья Андреевна не была влюблена в своего жениха, и цитировали её дневник. Через две недели после свадьбы она записала в дневнике: «Как он мне гадок со своим народом». Про её отношение к нравственным страданиям Толстого, в которых главная мысль о народе, всё понятно. Однако, именно слово «гадок» она выбрала не случайно. Муж ей был физически неприятен, когда он к ней прикасался, её охватывала дрожь отвращения. Это можно понять из дневниковых записей. Толстой видел это, но объяснял это её невинностью, наверное, даже умилялся. Он думал, что девственницу пугают близкие отношения с мужчиной, что ей очень страшно. Видно, прежде отношения с девственницами не имел. Это верно только отчасти. Девственнице нравится, когда её обнимает мужчина, которого она любит. Страх легко преодолевается, и девушка хочет этих объятий. Первая ночь иногда бывает откровением. Но у Софьи Андреевны всё было иначе, просто потому, что она своего мужа не любила. Не было желания, не было страсти, но любви тоже не было. Страсть и любовь - это разное, они и в мозгу находятся в разных местах. Если человек женится по любви, то удовлетворение страсти он может искать в другом месте. А если он женится по страсти, то в другом месте ищет родную душу. Иногда и любовь, и страсть выбирают один объект, но это редкая удача. Если бы Софья Андреевна любила мужа, то отсутствие физического влечения к нему не имело определяющего значения. Когда любишь, то легко уступать желанию любимого, даже если сама его не испытываешь. Можно радоваться его радостью, быть счастливой потому, что можешь сделать счастливым любимого мужчину. Но Софья Андреевна не любила, а жить с нелюбимым мужем - тяжелее судьбы и придумать невозможно, любая каторга легче. Он сделал предложение потому, что влюбился без памяти, и эта влюблённость у него не прошла. Он всю жизнь её любил и ревновал. Понял, что она не любит, что её сердце свободно, а значит, она может полюбить другого. И у неё была такая влюблённость – композитор Сергей Иванович Танеев. И Танеев был к Софье Андреевне неравнодушен, она ведь прелестная была. Толстой сходил с ума от ревности, про это «Крейцерова соната». Сам Толстой после того, как женился, на других женщин не смотрел, а до того был большой ходок.
Когда любишь человека, то его достоинства восхищают, а недостатки умиляют. А когда не любишь, то достоинства раздражают, их не хочется признавать достоинствами, а недостатки вызывают ненависть. Софье Андреевне её муж не нравился. Она была красотка, а он красивым не был и не старался им быть. С точки зрения женской и мужской привлекательности они были не ровня. Софья Андреевна сознавала это, считала, что, согласившись на брак с Львом Николаевичем, она снизошла до него и, может быть, даже продешевила. А он этого не сознаёт и не ценит, а он, кстати, даже очень сознавал и ценил. Она хотела, чтобы он изящно одевался, а не носил эту жуткую кофту, которую стали называть «толстовкой», потому что никто кроме её мужа такой уродливой одежды не носил. Хотела, чтобы он красиво стригся, а не позволял бы бороде расти как попало. Вообще хотела, чтобы он был домашним, уютным, понятным и к тому же истинным графом. Чтобы его интересовало и заботило то же, что и её, и никаких других интересов и забот у него бы не было. А он жил в каком-то мире, куда и доступа не было, всё время страдал непонятно от чего вместо того, чтобы радоваться жизни. Всё чего-то требовал от жизни, от себя, от других, чего и в толк взять невозможно. И, конечно, она хотела, чтобы он не только не отказывался от гонорара, но старался бы зарабатывать как можно больше, и всё, что зарабатывал, тратил бы только на семью. Толстой очень хорошо сознавал свою ответственность перед семьёй, перед детьми. Он считал, что каждому сыну он должен оставить по имению, и он мотался по России в поисках имений, которые можно купить.
Софья Андреевна и Лев Николаевич воспринимали и чувствовали окружающее по-разному. Есть дневниковые записи мужа и жены об одном праздновании Рождества в Ясной Поляне. Софья Андреевна пишет, что в имение съехалось так много гостей, что она беспокоилась, сумеет ли всех разместить, удобно устроить и всем обеспечить. Но всё у неё хорошо получилось, все были довольны, бесконечно благодарили хозяйку и восхищались ею. Словом, праздник удался. Толстой же пишет об этом празднике, что всё было ужасно. Он пишет, что на Татьяну невозможно было смотреть. Его любимая дочь Татьяна была влюблена без взаимности, объект её любви приехал на Рождество в Ясную Поляну, она видела, что он к ней равнодушен, и очень страдала. Толстой страдал вместе с дочерью, и это было основным впечатлением праздника. Толстой вообще видел в жизни больше поводов для страдания, чем для радости, и, конечно, жить рядом с таким человеком было непросто. Здесь Софье Андреевне можно посочувствовать. Но только если бы он был таким, каким она хотела его видеть, то не написал бы того, что написал, а тогда и жить семье было бы не на что.
Вот комментаторы пишут, что Достоевский был лучшим мужем, чем Толстой. Здесь, конечно, имеется в виду второй брак Достоевского и его вторая жена Анна Григорьевна Сниткина. А у него была первая жена, и там он был мужем далеко не безупречным. Я считаю, что с первой женой он поступил дурно. Что же касается Анны Григорьевны, ей никогда бы и в голову не пришло критиковать мужа за что-либо, искать в нём недостатки. Она посвятила себя ему целиком. Если бы он даже захотел с ней поссориться, ему бы это не удалось, потому что она бы ему уступила.
Первый период совместной жизни Софья Андреевна старалась соглашаться с Толстым несмотря на нелюбовь, и помогать ему. Она была так воспитана. В то время девушек всех сословий, от крестьян до аристократов, воспитывали в убеждении, что глава семьи – муж и что жена должна его слушаться. Вот Софья Андреевна и вела себя соответственно этому воспитанию, старалась быть помощницей мужу. Она была его литературным секретарём, от руки переписывала его длиннющие тексты… Но этого согласия хватило ненадолго. Вскоре она решила, что муж её – человек неправильный, и соглашаться с ним, помогать ему, поддерживать его не нужно. Толстой оказал огромное влияние на сотни тысяч людей во многих странах, но его жены это влияние не коснулось нисколько. У неё он вызывал только неприятие и отталкивание. Возможно, потому, что его убеждения, под влиянием которых оказалось великое множество людей, наносили вред материальному благополучию семьи. А обыватель лютой, звериной ненавистью ненавидит всё, что угрожает его добру.
А мне этот трудный и неудобный человек, Лев Толстой, симпатичен как человек. У него были чёткие убеждения, которые я почти все разделяю, и слова не расходились с делом. Правда, иногда он, стараясь во всём следовать своим убеждениям, несколько перехлёстывал. Он считал, что человек должен жить своим трудом, и только своим трудом, никто не должен на него работать, ну он и жил своим трудом, литературным трудом. Именно этот труд приносил деньги, на которые он жил сам, содержал семью, чад и домочадцев, и оплачивал тех, кто работал в имении, от повара до врача. Но Толстой считал, что человек должен обслуживать себя сам. Например, должен сам стелить свою постель. Толстой был человеком очень влиятельным, у него было много последователей, одной из последовательниц была сестра Чехова Мария Павловна. Она сама стелила себе постель, причём делала это с таким видом, как будто делает что-то важное чуть ли не для человечества. Это очень смешило Антона Павловича.
Толстой не только пахал землю, он ещё знал много ремёсел. В частности, он научился шить сапоги, и, так как был вообще перфекционистом, то делал это прекрасно. Он сшил шесть пар сапог и подарил их своим друзьям. Последнюю пару он отдал Фету. Афанасий Афанасьевич, человек основательный, взял сапоги, внимательно их осмотрел, пощупал, помял, понюхал голенище и подошву и сказал, что сапоги прекрасные, сшиты из очень хорошей кожи, пузырь проложен, чтобы не промокали, сработаны на совесть. Только он не понимает, почему он должен эти сапоги у Льва Николаевича взять бесплатно. Лев Николаевич покупал материал за деньги, в поте лица трудился не один день. Такие сапоги на рынке стоят шесть рублей, и Фет возьмёт их за шесть рублей, потому что они ему действительно нужны. И Афанасий Афанасьевич вынул бумажник, достал из него шесть рублей и протянул Толстому. Тот взял эти деньги с великой радостью. Я думаю, это были единственные рубли в его жизни, которые он с лёгким сердцем истратил на самого себя. Вообще тратить деньги на личные нужды Толстой считал безнравственным. Он экономил на всём, даже на бумаге. Ходили анекдоты о том, как он экономит бумагу, подбирает с полу и исписывает со всех сторон каждый клочок.
Толстой всегда был недоволен собой, это недовольство касалось его творчества, всё, что он делал, казалось ему несовершенным, незаконченным. Недостатки бросались в глаза и тревожили душу. Известны сложные отношения Толстого с типографией, в которой печатались его произведения. Из типографии ему присылали на вычитку гранки, так полагалось. Толстой читал гранки, исправлял допущенные типографией ошибки, если они были, и вносил изменения и дополнения. Этими изменениями и дополнениями он исписывал всё пространство между строк, а также поля слева и справа, сверху и снизу. В типографии вносили изменения и дополнения, и опять посылали ему гранки. Эти гранки типография получала такими же исписанными изменениями и дополнениями. И следующие, и следующие… Наконец, из типографии писали, что если граф Толстой хочет, чтобы его произведение было опубликовано в этом году, он должен прекратить его дописывать. И Толстой, скрепя сердце, выпускал произведение из рук, сокрушаясь о том, что так и не удалось довести замысел до совершенного воплощения.
Продолжение следует.
Для тех, кто хочет поддержать блог, вот реквизиты моего счёта в Сбербанке
ПАО СБЕРБАНК
БИК 044525225
КОРРСЧЁТ 30101810400000000225
НОМЕР СЧЁТА 42306810138310113934
ТАРЕЕВА ЭНГЕЛИНА БОРИСОВНА
А вот два других способа:
paypal.me/tareeva1925
money.yandex.ru/to/410017240429035