Профилактика экстремизма в полиэтничном и многоконфессиональном регионе: тенденции, риски и психолого-педагогические детерминанты

3.3. Проблемы духовной безопасности российских регионов: на примере Республики Башкортостан

Одной из актуальных, но слабоизученных тем современной гуманитарной науки является проблема архаизации российского общества в контексте угроз нового типа. В условиях глубинных социальных трансформаций, попыток со стороны государства поднять работу социально-экономических и политических институтов на качественно новый уровень развития, запустить полноценную модернизацию, проблема архаики, то есть контрмодернизационного полюса в социальной динамике^[1], постепенно выходит на первый план, становится заметным фоном общественной жизни. Во многом именно растущее давление архаики является причиной, создающей условия для распространения идей экстремистского и радикалистского толка, особенно на уровне российских регионов. 

Исходя из этого, одной из главных задач в решении данного вопроса является:

– диагностика состояний регионов как социокультурных сообществ, основанная на комплексном их исследовании;

– выявление потребностей, коридоров возможностей, а также новых угроз в ходе социокультурного развития регионов.

В настоящей статье речь пойдет о социокультурных угрозах нового типа, которые, на наш взгляд, еще слабо описаны и поняты во всей сложности, поскольку они зачастую проявляются пока как некие тенденции, которые, тем не менее, уже достаточно активно начинают влиять на современные общественно-политические процессы в Республике Башкортостан^[2].

Республика Башкортостан как один из опорных регионов в Поволжском федеральном округе по ряду причин находится на особом контроле, поскольку имеет, в отличие скажем, от соседней Татарии, более сложную этническую и конфессиональную структуру. Она представлена тремя наиболее крупными этносами: русскими, башкирами, татарами (составляют около 90% всего населения региона). Кроме того, несмотря на то что республика относится к высоко урбанизированным территориям, она обладает 40% сельским населением, что также является одним из факторов, который требует особого внимания.

Главной причиной роста деструктивных процессов являются неустойчивые социально-экономические показатели. К примеру, численность зарегистрированных безработных в Башкортостане на 1 августа 2018 года составила 19 152 человека, что формально на 7% меньше, чем в начале года, однако все же остается высокой. Больше всего безработных в Уфе – 4 738 человек. Средний уровень регистрируемой безработицы по данным Минтруда РБ в регионе составляет 0,96%.

Уровень регистрируемой безработицы выше среднего показателя по республике в городах Агидель, Баймак, Белебей, Межгорье Учалы и Дюртюли, а также в 19 районах республики. В первую пятерку по безработице входят города Агидель, Межгорье, Чишминский, Шаранский, Кармаскалинский районы. В Уфе выше всего уровень безработицы в Ленинском районе, ниже – в Демском.

Однако кроме официальных данных, существуют и такие показатели как скрытая безработица, снижение уровня жизни и доходов населения, которые в совокупности ухудшают психологическое состояние людей; то есть параметры, которые зачастую слабо фиксируется органами власти, а они, в данном случае, и могут стимулировать политическую активность населения.

Одним из опасных показателей ослабления региональной идентичности в Башкортостане является и тенденция оттока населения из республики (в широком спектре понимания проблемы). Так, только с 2011 по 2016 годы уровень временной трудовой миграции в Башкирии вырос с 113 тысяч до 148 тысяч человек, в основном за счет жителей села. Кроме того, проведенные социологические опросы фиксируют рост числа молодежи, которая не связывает с республикой своего будущего.

Таким образом, налицо хоть и не критическое, но заметное ухудшение социально-экономической ситуации в регионе. И ее можно отнести именно к новому типу угроз, поскольку с 2014 г. страна вошла в новое состояние – изменился внешний и внутренний фон, и фактор социально-экономической нестабильности получил совершенно другой контекст и смысл.

Следующий тип угроз также носит сложный характер: в 2010 году в Башкортостане сменилось руководство республики, завершился 20-летний этап «суверенного» развития. Вместе с тем переход региональной системы в качественно иное состояние, сложные процессы, связанные с трансформацией местных элит, заметно изменили политический ландшафт региона, и наряду с положительными явлениями, выявили новые формы, главным образом, социокультурных противоречий. 

Последние являются результатом не только смены власти, но и порождены неоднозначным характером процессов, запустившихся в регионе в период правления Р. Хамитова (2010-2018 гг.). Дело в том, что сама структура регионального сообщества, сравнительно с временем руководства М. Рахимова, существенно изменилась, стала более сложной; прежняя социокультурная однородность населения Башкирии постепенно исчезла, породив новые формы региональной идентичности – политической, религиозной, этнической. Соответственно сегодня можно наблюдать сложные синтезы Модерна и актуализированной архаики, элементов общества Постмодерна и традиционализма, поскольку в действительности в 2010 г. в Башкирии произошла не просто смена власти связанная с уходом М. Рахимова, а завершился аграрный этап в ее истории.

До 2010 г. региональное сообщество было гомогенным, патерналистски ориентированным на жесткую «вертикаль» власти. Теперь оно достаточно быстрыми темпами становиться разнородным – в культурном, социальном и экономическом плане. А таким обществом намного труднее управлять, оно менее предсказуемо. Вследствие чего сегодня наметились разрывы между городским и сельским населением, между крупными высоко урбанизированными городами и экономически бедными моногородами. Северо-восточные районы и башкирское Зауралье, к примеру, целиком отнесены местным экономистами к депрессивным, а это около трети территории республики^[3].

Фактически в Башкортостане такие, относительно развитые, города как Уфа, Стерлитамак и др., живут в Модерне, современности, а на уровне сельских субрегионов постепенно разворачиваются процессы культурной и экономической архаизации, то есть наметился опасный структурный дисбаланс.

Слабый учет социокультурных особенностей региона, отсутствие разработанной научно-теоретической базы, закономерно привел к тому, что растущее давление реформ «постаграрного периода» на социально-экономические процессы в РБ парадоксальным образом усиливают именно архаику. Поскольку в ходе достаточно радикальных изменений власть зачастую демонтирует структуры, связанные с традицией, то есть силы, которая всегда стоит между модерном и архаикой. В итоге процессы в региональном сообществе протекает крайне неровно; порождая конфликты и разломы там, где их можно было бы избежать. Ситуация более чем странная, поскольку она не укладывается в привычные, классические схемы теорий модернизаций. Она вызывает больше вопросов, нежели однозначных и ясных ответов.

В целом, по нашему мнению, сегодня в Башкортостане уже можно выделить в региональных социальных системах и структурах процессы, которые не просто развертываются с разной скоростью, но подчас имеют качественно иную природу и движутся в прямо противоположном направлении относительно друг друга.

Таким образом, проблема социальной связности региона постепенно будет выходить на первый план, поскольку давление архаики с каждым годом растет, а механизмы советского Модерна наоборот ослабевают, уходят в прошлое.

Наконец, третий тип новых угроз связан с ростом носителей религиозного фундаментализма (в данном случае исламского).

В социокультурном плане большинство населения республики может быть названо «консервативным», которые живет, опираясь на традиционные ценности. Однако сложные модернизационные перемены, которые сегодня запустились в Башкортостане, зачастую вызывают резкую традиционалистскую реакцию у части населения. Модернизация как болезненное состояние общества закономерно сопровождается частичным социальным распадом (аморализмом, падением нравов, маргинализацией части населения и т.д.). Человек традиционный культуры воспринимает данные процессы болезненно, поскольку они вызывает у него внутренний конфликт. Это приводит к тому, что в обществе усиливаются фундаменталистские настроения, которые могут принимать крайние формы.

Однако говоря о характере новой религиозности нужно всегда разделять традицию и сопутствующую ей архаику. В этой связи хотелось бы указать на следующий момент.

В советский период процент населения, открыто исполняющего религиозные обряды в Башкирской АССР, как и религиозная активность в целом по стране, были незначительными. Исходя из идеологических установок партийные органы вели широкую антирелигиозную пропаганду.

О том, каким было положение в этой сфере до «перестройки», можно судить по справке об участии молодежи в совершении религиозных обрядов подготовленной отделением КГБ по Башкирии в 1984 г. для первого секретаря обкома М. Шакирова.

 В справке отмечалось, что в БАССР действует всего лишь 17 православных церквей, 14 мечетей и 5 молитвенных домов баптистов. Православную церковь в 1984 г. посещали в основном женщины престарелого возраста (95%). В мечети ходили в большинстве случаев мужчины, также преклонного возраста. Молодежь появлялась в церквях и мечетях крайне редко^[4].

 Таким образом, данный документ ясно показывает, что религиозная идентичность в БАССР к 1980-м годам была практически полностью подавлена.

С распадом СССР в стране начался так называемый религиозный «ренессанс», связанный с восстановлением традиционных конфессий. Однако сегодня уже видно, что в большинстве случаев под видом восстановления религиозной традиции идет актуализация социальной архаики, которая в действительности ей противоположна. И это достаточно серьезная проблема, поскольку архаизация – негативный социокультурный феномен, который является одним из показателей примитивной социальной организации общества.

Традиция характеризуется, прежде всего, доминированием логоса над мифом, в то время как архаика – это царство мифа, коллективного бессознательного. В любом развитом традиционном (религиозном) обществе нет слепого фундаментализма архаики, основанного на чистом мифе, поэтому традиционные формы религии во многом рациональны. Носителей же архаики как раз можно определить такими чертами как – неспособность к диалогу, крайность, эмоциональность, низкий образовательный уровень.

Традицию и архаику в сфере религии необходимо различать; при этом первую нужно поддерживать, в том числе и со стороны государства, со второй – бороться, желательно через Просвещение и поднятие образовательного уровня населения. Сложность данной ситуации и в том, что если в Православии эта проблема стоит не так остро, то в Исламе, и, частности в Башкирии, она уже начинает выступает как определенный фактор общественного раскола.

В целом необходимо понимание того, что уже в ХХ в. с религией происходит сложная трансформация. В позднем Модерне религия утрачивает свое социальное измерение, перестает быть полноценным и центральным институтом, определяющим структуру, становится индивидуальным и произвольным делом отдельной личности. И сегодня религия возвращается, но не в форме полноценного социального института, а по сути, в виде симулякра. Религия возвращается в форме китча, который вплетается в общий гротескный контекст культуры Постмодерна, постоянно демонстрирующий на разные лады, что Модерн не выполнил свою освободительную миссию и остался – вопреки своим претензиям – в значительной степени «традиционным обществом», которое он силился изжить^[5].

Видимость религиозного возрождения традиционных конфессий связана с ослаблением давления Модерна и свертыванием обязательной модернизации. Постмодерну в отличие от Модерна религия не опасна, так как Постмодерн наступает тогда, когда социальные связи прошли точку разрыва и никакие по-настоящему интегрированные тотальные социальные явления невозможны.

Другую проблему, возникшую с усложнением структуры регионального сообщества, также можно отнести к социальным угрозам нового типа. Возьмем в качестве примера деятельность мусульманской уммы Башкортостана. На фоне определенного кризиса официальных духовных управлений республики (ДУМ РБ, ЦДУМ России), идеологии «традиционного ислама», в Башкирии, как и в других «мусульманских» регионах РФ, расширилась сфера деятельности деструктивных религиозных течений (радикальные салафиты, нурсисты и др.), социальной базой которых преимущественно является слабо социализированная молодежь. Государством в этой сфере проводится большая работа, которая включает в себя, в том числе активную поддержу исторически традиционной для региона формы или версии ислама, а также деятельность официальных структур. Однако основная проблема в том, что центр силы постепенно смещается в сторону неформального сегмента религиозной сферы, деятельность акторов в котором носит преимущественно закрытый характер. Иными словами процессы в данной области постепенно спускаются «вниз», на нижние этажи общества и фактически идут за пределами институциональных полей, поэтому их практически невозможно контролировать или серьезным образом влиять на них.

Причина данного общественного феномена порождена сложной трансформацией социального пространства. Дело в том, что сегодня параллельно вертикальному строению иерархизированных региональных структур, возникли социальные ниши ризоматического характера, то есть крайне неоднородного пространства, которое функционирует как клубневые растения или грибницы.

Клубневая организация пространства – это пространство без каких-либо центров иерархизации, точек развития, инстанций, устанавливающих коды функционирования системы^[6]. И главная проблема заключается в том, что государство не может контролировать эти ниши иными инструментами, кроме силового подавления, что, однако, зачастую приводит к обратному эффекту. Более того, это, безусловно, сфера существования социальной архаики, не имеющей четкой структуры или формы; со своей параллельной логикой и языком мифа.

В целом хотелось было отметить, что сегодня современное региональное сообщество пребывает как бы в двух регистрах. На уровне элиты и интеллигенции оно мыслит категориями Модерна, консервативными и частью либеральными нарративами. Для местных элит общество еще есть, интеллектуально они живут еще в Модерне. Но массы, и особенно молодежные, переставшие понимать «большие нарративы», погружаются в стихию социального разложения, дефрагментации, группируясь по локальным коллективам, за пределами которых мир и общество существуют виртуально, как иная реальность. Молодежь все меньше понимает Модерн и его дискурс^[7].

Фиксация на локальностях, особенно заметно проявляющаяся в молодежной среде, позволяет понять устройство сетевого общества, которое является характерным признаком Постмодерна. Сеть не имеет центра. Она развертывается одновременно от нескольких полюсов, причем эти полюса могут появляться и исчезать, перетекать один в другой, увеличиваться в количестве или сокращаться^[8].

Как ни странно, усиление роли локальных общностей для Республики Башкортостан во многом есть результат изменений политического характера, которое также можно рассматривать в контексте новых социокультурных вызовов.

Таким образом, подытоживая вышесказанное можно сделать следующие выводы.

В настоящий момент Республика Башкортостан находится в условиях сложных и неоднозначных трансформационных процессов запущенных новым этапом модернизации. Данные процессы имеют нелинейную динамику, в определенных сферах они протекают как в положительном, так и негативном ключе.

В рамках политических реформ регионального сообщества возникли точки конфликтности, угрозы нового типа, что усложняет общую картину общественных процессов, требует более внимательного, глубокого анализа.

Из угроз нового типа наиболее важными, на наш взгляд, являются:

– социально-экономическая нестабильность, осложненная геополитическими и внутренними (общероссийскими) факторами.

– постепенная утеря социальной связности региона, его социокультурная неоднородность. Заметная архаизация, особенно, на уровне субрегионов, как культуры населения, так и хозяйственных практик. 

– и, наконец, хоть и не большой, но заметный рост носителей религиозного фундаментализма в Башкирии, появление новых деструктивных течений.