На заводе был парнем а сейчас Животное
Ленинград. Психиатрическая больница на Пряжке. 1962 г.
Небольшая записка матери от сына, сложенная треугольником, без даты. Нашлась среди писем другой семьи, где мать лежала в той же больнице. Скорее всего, было передано с оказией, но оcталось неотосланным.
Снова крик души.
Мама здравствуй!
Письмо получил, спасибо, мне ничего ненужно кроме выхода из больницы. Голова неболит и очень хочу на воздух только на свободе стану человеком в работе и свободе каким был
в больнице опустился или колдовство.
Я очень хочу скорее видеть тебя и поговорить мне ничего ненужно скорее берите домой, в понедельник жду с нетерпением надеюсь, всё скучаю по Вам хочу помочь и поработать
Получил от Гени письмо. Очень рад его письму выду мы с ним пойдем на лыжах на охоту
Я знаю где птицы, дома много работы нужно ломать сарай
Жду с нетерпением Вас в понедельник
берите и точка неслушайте врача Ваш Лёня
(на обороте)
На заводе был парнем а сейчас Животное
Получил от Нины телеграму
увидеш передаш привет да и всем
Сашк(е) Павлову
Целую жду Лёня
(на уголке приписка)
сразу едим в деревню
(и на другом уголке)
Хочу очень свободы
Жду
Лёня!
Стремление на волю, к прежней жизни, идеализация её, бесконечное представление картин счастливого будущего — характерная черта и писем безумной матери, партработника со стажем, из другого архива. Приведу для сравнения лишь выдержки из них:
22.3.1962 г.
... Если ничего не принимаю, кроме Кремлёвских и глютолиновой, чувствую себя очень хорошо. Поэтому мне туберкулёз необходимо лечить воздухом, покоем и питанием. Когда приду домой, буду долго гулять, как раньше я гуляла. А летом уедем куда-нибудь за город в сосновый лес. И я совсем окрепну и поправлюсь.
... Больше всего меня беспокоит, что меня хотят так долго тут держать. В этом нет никакой необходимости. Мне на комиссии сказали, что на усмотрение врачей. Что меня могут выписать и сейчас на лечение в психиатрический диспансер. Кроме того, мне сказали, что меня могут выписать под расписку сына.
Ника, я им и сама могу дать расписку, в обком партии я её уже послала. Могу я дать клятвенное обещание. Дал клятвенное обещание Ворошилов, когда понял свои ошибки и живёт себе спокойно. Я дам клятвенное обещание, пусть отпустят меня домой.
Целую, мама.
В психиатрическую больницу Анна Николаевна угодила по решению суда в результате буйства в коммунальной квартире, где постоянно подозревала в заговорах и вредительстве соседей. Её эпистолярное наследие ещё в стадии разработки и обещает очень интересную историю.
Вторая психоневрологическая больница на Матисовом острове существовала ко времени написания приведённых писем уже сто лет, ранее известная как Больница для душевнобольных св. Николая Чудотворца. Среди её пациентов числились писатели Всеволод Гаршин и Даниил Хармс (симулировавший болезнь), жена Петра Ильича Чайковского, первый авиатор Уточкин и др., а в наше время — Виктор Цой.
Через пару лет после Лёни и Анны Николаевны в больнице пребывал на обследовании Иосиф Бродский, направленный туда так же по решению суда, перед высылкой в Архангельскую область. Он оставил нам описание обстановки в больнице:
«Меня поразила организация пространства там. Я до сих пор не знаю, в чём было дело: то ли окна немножко меньше обычных, то ли потолки слишком низкие. То ли кровати слишком большие. А кровати там были такие железные, солдатские, очень старые, чуть ли не николаевского ещё времени. В общем, налицо было колоссальное нарушение пропорций. Как будто вы попадаете в какую-то горницу XVI века, в какие-нибудь Поганкины палаты, а там стоит современная мебель.
... Помню, когда я переступил порог этого заведения, первое, что мне сказали: «Главный признак здоровья – это нормальный крепкий сон». Я себя считал абсолютно нормальным. Но я не мог уснуть! Просто не мог уснуть! Начинаешь следить за собой, думать о себе. И в итоге появляются комплексы, которые совершенно не должны иметь места.« (Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским)
Больница действует и по сей день. По нынешним-то временам недостаток пациентов ей не грозит.