Прикоснувшиеся к звёздам. Кто вёл битву за атом в СССР?

Государство было обязано им своей мощью, а мир — тем, что не скатился в ядерную катастрофу. «АиФ» продолжает цикл публикаций к 75-летию создания российской атомной отрасли. Писатель, журналист, лауреат Госпремии СССР Владимир Губарев: — Мы знаем тех, кто стоит на вершине пирамиды, именуемой «Атомный проект СССР». Это Игорь Курчатов и Юлий Харитон, Яков Зельдович и Кирилл Щёлкин, Андрей Сахаров и Мстислав Келдыш и ещё несколько имён, что нынче на слуху. Но в этой битве за атом, которая разгорелась сразу после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, участвовали не только маршалы науки, но и рядовые исследователи, инженеры, технологи, рабочие. На протяжении полувека мне доводилось встречаться с ними в закрытых городах, на всевозможных испытаниях, на полигонах и в лабораториях, на атомных станциях, кораблях и подводных лодках. Из мозаики встреч в разные годы и рождалась панорама великого подвига народа. И юбилей атома — в первую очередь их праздник. «Побочные продукты» бомбы — Евгений Николаевич, в «Атомном проекте» собрались очень талантливые люди. Что их манило? — спросил я у академика Евгения Аврорина. Герой Соцтруда, физик-теоретик, он был научным руководителем Федерального ядерного центра на Урале. — Был очень жёсткий отбор. Параметры: хорошие вузы и отличники. Это формально. Работа новая, нужны новые идеи, талантливые люди выбивались наверх, становились руководителями. Учёные росли быстро. Стартовые позиции были одинаковые, а потому талант проявлялся стремительно. И замечался, конечно же... К примеру, Лев Петрович Феоктистов или Александр Дмитриевич Захаренков выдвинулись быстро. Пришли совсем молодыми и сразу же показали своё умение работать... История свидетельствует: система Средмаша была образована специально для создания ядерного оружия. В ней был полный цикл — от добычи руды до создания боеприпасов. Появление атомной энергетики — «побочный продукт» этой системы. И самый яркий пример тому — чернобыльская катастрофа. Она случилась, в частности, из-за того, что реактор предназначался для получения плутония, а не для получения электроэнергии. Разве такая конверсия нужна?! — Но ведь «побочными продуктами» оказались не только реакторы для АЭС... — Та же добыча золота. Средмаш добывал его больше, чем специализированная промышленность. Причём это было не только эффективно, но и дёшево. Производство удобрений тоже было «побочным продуктом» атомной промышленности. Комплексное использование руд сегодня — мечта геологов и технологов. В Средмаше, кстати, эта проблема успешно реализовывалась в весьма больших масштабах. Так что ругать наше прославленное атомное ведомство не стоит. Лучше поучиться на его опыте. Это разумнее. Система организации Средмаша мне нравилась. Мне кажется, она была правильная. Как сегодня бы выразились, была создана вертикально интегрированная структура, направленная на достижение единой задачи. И Средмаш с ней справился хорошо. Кстати, потому что чётко и правильно было организовано распределение обязанностей между руководством Москвы и центрами. Об одном случае хочу рассказать. Мне потребовалась для эксперимента органическая плёнка. Приехал в Москву, зашёл в отдел и рассказал начальнику о своей нужде. Тот сразу же включился в поиски. Я удивился и тогда услышал от него: мол, их отдел и существует для того, чтобы нам помогать. Потом аналогичную фразу я услышал уже от начальника главка: «Мы существуем для того, чтобы помогать вам в работе!» — А сегодня? — Эти традиции ушли в прошлое. К сожалению... Первые шаги «атомного века» Виктор Михайлов, академик, физик-теоретик, был первым главой Минатома в новой России. — За полвека человечество освоило новый источник энергии, — рассказывал Виктор Никитович. — А такой переход — к примеру, от костра к использованию угля, нефти и газа — всегда даёт резкий рост производительным силам, совершается скачок в развитии цивилизации. То же самое происходит, когда появляется ядерный источник энергии. XX в. — это его освоение. А это ведь тот самый источник, который «топит» звёзды. Вокруг нас весь космический мир основан на ядерной и термоядерной энергии. Не имеет особой разницы, как назвать — то ли ядерный распад, то ли синтез... — И это человек почувствовал, когда взорвал атомную бомбу? — Мы тогда прикоснулись к звёздам... Но всё началось, когда были открыты рентгеновские лучи, — 100 лет назад. То были первые шаги «атомного века», а сегодня каждая шестая лампочка горит от энергии, произведённой на атомных станциях, т. е. от энергии деления ядер... Думаю, пройдёт время — десятки лет или сотня, но всё в нашем мире — и транспорт, и авиация — будет основано на атомной энергии. В ней огромные возможности, и надо научиться их использовать. Именно к этому мы сегодня стремимся... Ну а атомная бомба — это просто демонстрация её силы. Так сказать, символ «атомного века». Могучий, необычный, подчас страшный символ... — От того времени именно такое осталось впечатление? — Самое прекрасное! Могу сказать, что я прикоснулся тогда к большой физике, к настоящей науке. Казалось бы, речь шла только о создании атомного и водородного оружия. Но это не совсем так. На «Объекте» я понял самое важное: как абстрактная наука превращается в реальность, как возникает мостик между фундаментальными исследованиями и жизнью. Это необычайно важно. Арзамас-16 и Челябинск-70 — это бесценный научный потенциал России. Планку физики в этих научных центрах держали очень высоко. Кому светил «Маяк» Борис Брохович — ветеран отрасли, принимал участие в пуске первых реакторов, работал вместе с И. Курчатовым и Е. Славским. Комбинат по производству компонентов ядерного оружия в бытность Броховича его директором получил название «Маяк». — Честно говоря, я немного удивился этому названию — оно к нам пришло из Москвы, — вспоминает Борис Васильевич. — Приезжает к нам Ефим Павлович Славский, он уже министром был. Поехали мы на охоту, но она в тот день не удалась. Присели, закусили. Я говорю: мол, есть колхоз «Маяк», артель носит то же название... Режимщики, конечно, радуются, но наши острословы тут же расшифровали: «Маяк» — это мощный атомно-ядерный комплекс. «Недурно», — рассмеялся Славский. Так и осталось это название... Физик Виктор Фетисов с 1989 по 1999 г. был директором «Маяка». — «Маяк» задумывался как великий комплекс. Он будет работать и через 50 лет, и через 100, и через 300 лет... Может быть, задачи у него станут другими, потому что не мы определяем, что такое «ядерный паритет» и сколько должно стоять на боевых позициях ядерных зарядов. Но я убеждён, что такое положение на планете сохранится ещё очень долго... Ведь слаборазвитые ныне страны будут стремиться стать лидерами прогресса, они будут чего-то желать для себя особого, а потому опасность конфликтов будет существовать. И такие страны будут рваться к ядерному оружию, потому что оно создаёт опасную иллюзию: мол, можно одним ударом многое изменить. Поэтому и США, и мы обязаны иметь какое-то количество оружия, а если это так, то мы это оружие делали и будем делать! Одновременно будем его и утилизировать. Перед нами стоит колоссальнейшая задача — работать безопасно. Мы говорим: «Раз в миллион лет!» Но этот «раз» опасен тем, что может произойти и завтра, и через год... Так что надо ликвидировать всё лишнее, перевести материалы в абсолютно безопасное состояние. У моей семьи нигде нет ни другой квартиры, ни дачи. Здесь растут дети, внуки и, надеюсь, вырастут дети моих внуков, а потому мы крайне заинтересованы, чтобы ничего «особого» не случалось. Мы прекрасно понимаем, что за наши грехи и ошибки расплачиваться будут наши потомки, как сегодня мы платим за погрешности наших отцов и дедов. Так что, с одной стороны, всё просто, а с другой — необычайно сложно. — Эта «другая сторона» и волнует всех, потому что до конца её трудно понять... — Мимо ядерного и термоядерного оружия пройти на новый этап прогресса, на сверхвысокие технологии, очевидно, было просто невозможно. Цари «горы» Пётр Гаврилов — гендиректор подземного атомного комбината «Красноярск-26», на котором производился плутоний. Под его руководством начато производство уникального топлива для «быстрых реакторов». — Мне кажется, следует обязательно вспомнить роль Горно-химического комбината в истории Средмаша, в истории страны. — Три предприятия были созданы для производства плутония — «Маяк», Сибирский комбинат и наш. Постановление о его создании Сталин подписал 26 февраля 1950 г. На год раньше появился Сибирский комбинат, а ещё раньше — Челябинск-40. Решение разместить наш комбинат внутри горы было правильным. Это на случай атомной бомбардировки. Возникни такая ситуация, комбинаты, которые находятся на поверхности, не уцелели бы, а вот Горно-химический комбинат остался бы. «Средств доставки», которые могли бы достичь наш комбинат, тогда не было. Производство было защищено и от прямого ядерного удара. Это решение гарантировало безопасность нашего государства. — Но есть ещё одна особенность в становлении комбината: сначала предполагалась технология, которая требовала огромных объёмов, а потом появилась другая, так сказать, «компактная». И получилось так, что здесь «нарыли лишние туннели». То есть прогресс атомной науки сказался на вас не лучшим образом? — На мой взгляд, «Гора» востребована и сегодня, и потребность в её существовании в будущем будет только возрастать. К сожалению, в 90-е гг. был принят ряд непродуманных решений. Их обсуждать — значит уйти в сторону от нашего разговора. Сегодня основная роль, которая отводится комбинату, — определение стратегии развития отрасли. Я имею в виду замыкание ядерного топливного цикла, что предполагает не только работу на заключительном этапе атомной энергетики — химическую переработку топлива, но и производство его для быстрых реакторов. И сегодня мы создаём МОКС-производство внутри «Горы», а не на поверхности — поближе к исходным материалам, которые хранятся под землёй. Куда деть «гадость»? Атомная энергетика — это первая АЭС в Обнинске и взрыв 4-го блока на Чернобыльской АЭС, работа почти 500 атомных станций и катастрофа в Фукусиме, начало обкатки агрегатов на новой станции в Белоруссии и остановка практически всех энергетических ядерных блоков в Германии. Атомная энергетика соткана из противоречий, и, казалось бы, выхода нет. Однако мы должны помнить, что наука и учёные всегда находят выход из самых тупиковых ситуаций. Я не сомневаюсь, что так случится и в недалёком будущем. Основанием для этого считаю те знакомства, что случились у меня на атомных станциях России. Михаил Солонин — директор легендарной «Девятки» — Государственного научного центра ВНИИНМ им. Бочвара, где были получены плутоний и другие материалы для первой атомной бомбы. — Михаил Иванович, а может быть, отказаться от АЭС? — Альтернативы атомной энергетике нет. Она будет развиваться. Думаю, в середине XXI в. потребуется мощная атомная энергетика, и там без использования плутония уже не обойтись. А сегодня представляется хорошая возможность, чтобы начать создавать технологии, установки, предприятия. Да, нужны затраты, но без них мы не сможем проложить путь в будущее. Это государственная политика... Американцы уже это делают, а они люди весьма практичные и никогда деньги напрасно не тратят. Евгений Игнатенко — профессор, один из пионеров атомной энергетики. Под его руководством осуществлён пуск многих АЭС в России и за рубежом. — В нашей стране неоднократно появлялись предложения по реструктуризации атомной энергетики. Так, например, в начале 80-х генерирующие объекты атомной энергетики были распределены между Минсредмашем СССР и Минэнерго СССР. Такое разделение породило ряд существенных недостатков для безопасности страны. В частности, исходные причины и последствия аварии с массовым повреждением каналов на 1-м энергоблоке Ленинградской АЭС в 70-е гг. (прообраз событий на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС) не были доведены до руководства и персонала даже аналогичных станций Минэнерго СССР. Таким образом, возможность подобной аварии сохранялась и в будущем... В 1985 — начале 1986 г. произошло резкое падение дисциплины на предприятиях отрасли. Это явилось не последней причиной аварии на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 г. — Уроки Чернобыля — в чём они? — Их очень много. И положительных, и отрицательных. Главное — с такими сложными и опасными системами, как атомные блоки, нельзя работать так, как у нас привыкли. Жёсткость и твёрдость абсолютно необходимы! И на первом этапе развития атомной энергетики такие подходы существовали. Помню, на Кольской АЭС любое действие оператора и каждого специалиста было расписано аккуратно, и оно осуществлялось точно по инструкции. А каждое отклонение обязательно обсуждалось, изучалось, расследовалось, чтобы ничего подобного не допускать в будущем... А потом в атомной энергетике пошёл «поток», и отношение к работе изменилось... Каждый год 26 апреля я бываю на кладбище. Обычно меня просят сказать речь. Я выступаю коротко, но смысл всегда прост. Когда приходит беда, то герои идут вперёд, чтобы остановить её, и чаще всего погибают. А трусы забираются под кровать от страха, а потом, когда беда проходит, вылезают и начинают учить, как надо действовать в критической ситуации, и критикуют тех, кто пошёл вперёд: мол, ошиблись они. А свою позицию оправдывают тем, что они, мол, наблюдали, чтобы потом сделать правильные выводы... Есть, конечно, в такой трагедии и безвинные. Но все мы вместе — и герои, и трусы, и безвинные, а потому нам прежде всего нужны спокойствие, рассудочность и терпимость. Всё-таки мы в одной лодке, в одной стране... Я знаю одно: будущее атомной энергетики напрямую связано с будущим страны. Я верю в наш народ, он обязательно разберётся, где истина и где ложь. Владимир Асмолов — теплофизик, участник ликвидации аварии на ЧАЭС, один из создателей новых типов реакторов, которые строятся в разных странах мира. — Владимир Григорьевич, а может, бросить эту самую атомную энергетику и настроить по стране ветряков?! — Можно сделать всё: и ветряки понаставить, и солнечную энергетику развивать. Я не против, более того, считаю, что у таких направлений есть будущее. Однако у такой энергетики существует предел — ветер дует, когда ему хочется, а солнце светит не всегда... Ядерная же энергетика существует для того, чтобы гарантированно обеспечивать нас энергией. Да, это сверхвысокая технология, и основное требование к ней — убеждённость в том, что она всегда под контролем. Для того чтобы утверждать это, нужна огромная база знаний. Если ты знаешь, как управлять такой технологией и контролировать её, то она становится благом, которым мы просто обязаны пользоваться. На сегодняшний день урана-235 в урановой руде менее 1%. Сегодняшняя атомная энергетика использует именно этот процент. Можно сказать, что мы топим котёл спичками. Остальные 99% урана-238 сегодня не используются. И происходит это потому, что мы работаем в «тепловом секторе». Если мы перейдём на «быстрый сектор», то начнём использовать уран-238 и тем самым переведём атомную энергетику в разряд возобновляемого топлива, т. е. оно будет в неограниченном количестве. Это первая задача. Если мы не сможем её решить, то у атомной энергетики будущего нет. Вторая задача: радиоактивные отходы. Используя «быстрый спектр», можно кардинально решать все вопросы по выжиганию отходов. Итак, вывод такой: атомная энергетика есть, она должна быть крупномасштабной. Сегодня для нас, специалистов, «картинка будущего» ясна, мы для себя её «нарисовали». Следовательно, есть реальная возможность двигаться к намеченным целям. — Допустим, у вас появилась уникальная возможность сделать всё, что пожелаете, — т. е. неограниченные материальные ресурсы и чистый лист бумаги. Какой вы сделали бы атомную энергетику России сегодня? — Эти проблемы мы решаем, хотя, конечно же, речь об избытке материальных средств не идёт. Вообще-то нам не нужны средства — необходимы гарантии государства под кредиты — это позволит стабилизировать ситуацию. Уже есть серийный блок, который мы назвали Р-2006. В нём все «излишества» мы убираем и в результате получаем блок, который по всем параметрам, включая экономические, гораздо лучше, чем те, что есть сегодня в России. Я называю его «эволюционным». Это ВВЭР-1100, который опробован, улучшен, а потому ещё более надёжен. В нём нет никаких «революционных» научных новаций, и это одно из его достоинств. Строительство таких блоков позволит нам набрать средства для следующего шага. А это — замыкание ядерного топливного цикла... — Ликвидация ядерных отходов как таковых вообще? — Конечно. Самая актуальная и «неприятная» проблема в атомной энергетике. Её обязательно надо решать, если мы говорим о будущем... Плюс к этому: создание реактора на быстрых нейтронах, что позволит обеспечить атомную энергетику топливом. А затем, наверное, в середине XXI в. появление «реакторов-зажигателей»... — Необычное название! — Это реакторы, в которых будем сжигать ядерные отходы, всю ту «гадость», которая так волнует сегодня не только экологов, но и всю общественность. Хочу заметить, что и у этой сложнейшей проблемы — загрязнение природной среды — тоже есть вполне обоснованное научное решение. Чтобы обеспечить энергетическую безопасность России, нужен базовый проект. Это, безусловно, атомная энергетика. Иного просто не дано. И вместо эпилога Бомбу, вошедшую в историю как «Кузькина мать», готовили к отправке из Арзамаса-16. Кто-то предложил расписаться на корпусе: мол, пусть знают наших! Генерал и академик Евгений Негин, ответственный за испытания «изделия», с улыбкой заметил, что нельзя это сделать. «Опять секретность?!» — спросили у него. «Нет, — ответил директор центра, — места для всех, кто этого заслуживает, не хватит...»