Анатолий Зверев. Дух живописи
Анатолий Зверев - художник-нонконформист, представитель второй волны русского авангарда, гениальный живописец советского андеграунда. На самом деле Зверев не просто явление в русском искусстве второй половины ХХ столетия, а воплощение самого духа живописи.
Он появился на свет в 1931 году в Москве. Родители были совершенно простыми людьми: Тимофей Иванович вернулся с Гражданской войны инвалидом и служил бухгалтером, супруга его, Пелагея Никифоровна, была разнорабочей. Всего детей было девять, но до подросткового возраста дожили лишь трое: Анатолий и две его сестры, Тоня и Зина.
Отец и мать старались накормить и одеть детей, а вот на какие-то занятия и развлечения уже не хватало ни времени, ни сил. После смерти отца было очень трудно, мать тянула изо всех сил. Анатолий же страдал от одиночества и занимал себя самостоятельно. Сам записался в художественные студии в Сокольниках и Измайлове, увлечённо рисовал на уроках в школе.
Постепенно этот мир, где можно раскрасить самыми яркими красками любую серость, полностью захватил его. Правда, дома он понимания не нашёл. Мама, совершенно не понимая, что ей делать с рисованием сына, определила его в ПТУ учиться на маляра.
После получения диплома Анатолий Зверев был принят на работу в парк Сокольники, где расписывал детские площадки. Там и обратил внимание на молодого маляра Александр Румнев, актёр и ценитель изобразительного искусства, взявшийся опекать художника. Позже Анатолий Зверев поступил в художественное училище, откуда его исключили за богемное поведение. Анатолий Зверев нрава был необузданного. Мог легко впасть в гнев, рассвирепеть и наговорить грубостей своему собеседнику. Отходил он тоже довольно быстро. Но главным его недостатком было чрезмерное увлечение спиртным.
Зверев почти всегда был немного под хмельком, но и обильных возлияний не чурался. При этом ему неизменно нужна была компания. Он собирал многочисленных приятелей, как правило, тоже художников. Жаркие споры перерастали в драки, причиной которых всегда была зависть. Картины Зверева хорошо продавались, он был известен за рубежом, и у него всегда водились деньги. Коллеги считали, что ему просто повезло, они-то точно не менее талантливы, чем он. Однако вряд ли кто-то ещё мог похвастаться умением за несколько минут создать настоящий шедевр. Его картины невозможно было спутать с другими. Он придумывал разные техники, использовал несколько раз и после переходил к новой. Сам Пикассо называл его лучшим русским рисовальщиком.
«Лучший русский рисовальщик» особняком стоял даже среди представителей неофициального искусства. Ему было тесно в любом коллективе. Зверь, как звали его близкие, однако, любил общение, потому что боялся одиночества. Но раскрывал свою душу редко и далеко не каждому. Вечно хмельной чудак, о котором ходит много легенд и еще больше анекдотов. Философ и поэт, он словно маг разбрызгивал краску на бумаге, и на глазах хаотичные капли обращались в живописный сюжет. Порой, находясь в гостях и не имея под рукой палитры, он мог написать портрет хозяйки дома за пару минут — при помощи кетчупа и горчицы. Он не получил академического образования, но много времени уделял самообразованию, а главным своим учителем выбрал другого гения — Леонардо да Винчи, в чьих трудах нашел много для себя близкого.
Его опекал коллекционер Георгий Костаки, обожали друзья, завидовали коллеги-художники. Он стал открытием для иностранцев, которые охотно приобретали его работы, но Звереву был чужд меркантилизм, он не обожествлял дензнаки и все гонорары тут же тратил или раздавал долги. Да и к славе он, ниспровергатель общепринятых норм и канонов, был равнодушен. «Истинное искусство должно быть свободным, хотя это и очень трудно, потому что жизнь скованна». Зверев как мог боролся с этой скованностью. Писал картины, стихи, играл в шашки, рассуждал об искусстве, пил, кутил, ввязывался в драки…
Брутальный и неряшливый, он бывал трогательно возвышенным со своей музой, вдовой поэта Асеева — Оксаной Михайловной Асеевой, и груб и фамильярен с посторонними, невзирая на чины. За талант ему прощали все: «Зверев не понимает метафизического смысла «космос», не решает «проблемы пространства», не углубляется в понимание «модели вселенной Эйнштейна». Зверь творит на плоскости внутренний космос души, его беспредельность. Движения Зверя молниеносны, одна гуашь или акварель выполняется за несколько секунд, масляный холст — за минуты. Фейерверк красок, безумие образов в период спонтанной экспрессии…» — так описывает его художник Михаил Кулаков.
Космос его души и сегодня втягивает зрителя в свои глубины. «Человечество вечно суетится, пока у него есть время… Но иногда кому-то из нас удается остановить наше неугомонное и ненасытное в делах суеты внимание. И тогда мы оказываемся во власти живописи. Она прекрасна, как сказочная принцесса… через сновидения, в коих часто неимущий получает во сто крат больше имущего… А после все это воспринимается лично самим, но уже ничтожно по сравнению с подобными сновидениями, словно во мраке роковой неизбежности и безумия», — художник философски понимал живопись.
А еще он постоянно шутил. Ирония была главным его оружием, так он защищался от враждебного внешнего мира. Когда его спрашивали, хотел бы он, чтобы его работы оказались в Третьяковской галерее, он острил: «Да, если отбирал бы сам Третьяков».