Мир, смотри, куда идешь
В петербургских музеях можно фотографировать. Бесплатно. Главное, чтобы не было вспышки. Это — первое открытие, которое я сделал в отпуске.
Второе: в петербургских музеях — море детворы. Вот я сейчас пишу эти строки, притулившись к подоконнику, а детвора толпами под присмотром своих воспитателей, учителей и предводительством гидов шумными толпами шагает мимо, время от времени останавливаясь перед картинами, скульптурами, экспонатами.
Я поймал себя на мысли, что завидую питерским деткам. Вот скоро зимние каникулы. Как будет здорово, что и наши дети из глубины России поедут в главные города страны на экскурсии. У всех ли будет такая возможность?
Кстати, в музейной тишине Эрмитажа и атмосфере нашего Нестеровского музея в Уфе есть нечто общее, родственное.
Классические эрмитажные интеллигентные бабульки потихоньку уходят из залов Зимнего дворца. На смену им приходят молодые, простоватые, но жесткие, с цепким, почти полицейским взглядом.
На меня с шариковой ручкой и блокнотом в руках смотрят с некоторым удивлением: они привыкли к тому, что в основном все посетители Эрмитажа снимают, фотографируют на цифровые камеры, планшеты, телефоны, у всех в арсенале современные средства, словом, гаджеты. Шариковую ручку и блокнот можно смело приравнять к пушкинскому гусиному перу…
Вот в зале Русского музея гид подводит экскурсантов-крохотулек — малышей детсадовского возраста — к беломраморной «Молочнице с разбитым кувшином» и начинает им по-особенному рассказывать суть произведения скульптора Павла Соколова.
— Что делает девушка? — спрашивает девушка-гид детей.
Синеглазая мальвина в воздушном платьице отвечает:
— Плачет.
— Да, она печалится, — говорит гид. — Ей жалко разбитого кувшина. Но она не совсем безутешна. И мы не должны печалиться. Все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — вторит ей девочка-одуванчик. И добавляет, обращаясь к мраморной молочнице, — смотри, куда идешь…
Еще раз убеждаешься, что рассказывать детям о сути художественных произведений — искусство весьма и весьма непростое. Гиды, судя по всему, этому искусству учатся.
В зале с громадными полотнами Брюллова и Айвазовского детвора располагается основательно. Рассаживаются малыши прямо на каменном полу, подстилая под себя маленькие подушечки, надувные коврики: разговор предстоит долгий — картины такие большие и страшные! «Последний день Помпеи» упирается в «Девятый вал» и «Волну» с гибнущими моряками и плывущей коровой. Никакой надежды?
Картины эти напоминают о трагичности человеческого существования. Но эта разноголосая детвора опровергает всем своим гамом, смехом, звонкими криками трагическую сущность бытия. Даже на время забываешь о том, что за окнами Эрмитажа на Дворцовой площади у подножия Александрийского столпа горят свечи, лежат цветы, мокнут под дождем детские игрушки и листочки со стихами и словами соболезнования в память о погибших, не вернувшихся из Египта наших туристах.
И еще раз думаешь о том, что скоро зимние каникулы. И как было бы славно, если бы родители захотели и, главное, сумели, нашли возможность, нашли денежки для того, чтобы отправить своих детей в Москву ли, Петербург, Уфу — приобщить к волнующему и прекрасному искусству, которое, слава Богу, еще бережно хранится музейными людьми.
P.S. Не стану говорить о выставке реализма XXI века, которая проходит в стенах Русского музея. Потому что в этой колонке речь о детях. А эпатажная экспозиция баннеров под грифом «18+» им противопоказана.
Не хочу говорить и о том, что в ночь с пятницы, 13-го, на субботу в Париже были совершены новые теракты. Вновь погибли ни в чем не повинные люди. Снова взрывы. Снова сирены. Снова поминальные свечи.
Мир, услышь маленькую девочку, она же предупреждает: «Смотри, куда идешь!»
Не кувшин ведь разобьется…