Россия и Франция прольют «кровь» Турции

Пресс-конференция Владимира Путина и Франсуа Олланда закончилась. Там лидер РФ рассказал о том, почему не горят костры от сжигаемой Турцией нефти на границе с Сирией, зачем в Сирии развернуты системы С-400 и за что сражаются в Сирии российские военные.

До пресс-конференции Владимир Путин и Франсуа Олланд общались почти три часа. Это был тот случай, когда им было что обсудить: французский президент летал к американскому, к нему в Париж приезжали премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон, канцлер Германии Ангела Меркель, премьер-министр Италии Маттео Ренци… Обсуждали одну и ту же тему: террористические атаки и как с ними бороться. В эту тему органично входила судьба ИГ и Сирии, влекомой Башаром Асадом.

Именно Франсуа Олланд взял на себя роль главного переговорщика цивилизованного мира по естественным причинам: нападение на этот мир произошло в Париже.

Визит в Москву должен был стать для Франсуа Олланда не только завершающим, но и обобщающим. И, судя по всему, стал им.

Они вышли к журналистам скорее друзьями. Между тем остаться друзьями после такого рода переговоров было не так уж просто. Результат мог быть любым. Но Франсуа Олланду, похоже, пригодилось на этот раз именно то, за что его ругают прежде всего выбравшие президентом соотечественники: мягкость и терпимость.

Реальная политика уже второй год как вышла из-под ковра, поднялась сначала над паркетом, потом взошла над плинтусом и наконец свечой взмыла в небо, где горят российские пассажирские лайнеры и истребители. Поэтому и на пресс-конференции никто из двоих особо не выбирал выражений, хотя поначалу Владимир Путин вроде и попробовал:

— Те, кто применяет в отношении террористов двойные стандарты, использует их для достижения своих политических целей, ведет с ними преступный бизнес, играют с огнем. История показывает, что такие действия рано или поздно выйдут боком самим пособникам.

С другой стороны, выбирай — не выбирай, а все равно понятно, что говорил он про Турцию и ее настырного лидера Реджепа Тайипа Эрдогана.

Франсуа Олланд, в свою очередь, говорил прежде всего про Сирию: надо создать коалиционное правительство на переходный период, который «должен привести к принятию новой конституции, к выборам, в которых будут участвовать все политические фракции, группировки и члены диаспор».

— И, конечно, Асад не может играть никакой роли в будущем этой страны,— бодро заключил Франсуа Олланд, и стало ясно, что, о чем бы ни говорили эти люди почти три часа, все равно есть настолько дорогие сердцу и уму каждого истины, что о главном они не договорятся.

Но все-таки, рассказал французский президент, удалось договориться интенсифицировать все, над чем они все-таки работают: «Во-первых, мы собираемся интенсифицировать обмен разведданными и любой информацией между нашими силами. Удары по ИГИЛ будут интенсифицированы и станут объектом координированной работы. Третье, и господин Путин также поставил на этом акцент: мы должны сосредоточить наши авиаудары на “Исламском государстве” и террористических группировках».

Франсуа Олланд дал понять, что коалиция на уровне России и Франции будет функционировать, иначе понятие «“координированная работа” не прозвучало бы».

И при этом французский президент, видимо, сделал Владимира Путина заложником какой-то фразы во время их почти ночного ужина, и теперь российский президент представал в глазах союзников Франсуа Олланда как человек, который все-таки пообещал наносить удары только по ИГ, тем самым признав, что до сих все было иначе.

Франсуа Олланд добавил, что именно о военной координации (то есть на самом деле о коалиции, ибо ее никакими указами не оформишь) он договаривался во время встреч и с Ангелой Меркель, и с Дэвидом Кэмероном. Интересно, что Барак Обама в этом коротком списке не фигурировал: в конце концов, это Барак Обама мог позволить себе о чем-то договариваться с Франсуа Олландом, а не Франсуа Олланд — с Бараком Обамой.

Вопросы французских журналистов были предсказуемыми (как, без сомнения, и российских). Французская журналистка сразу спросила Владимира Путина, признает ли он, что «тот факт, что господин Асад остается сейчас у власти, мешает достижению общих целей».

— Договорились ли вы о том, по каким группировкам необходимо наносить удары, а по каким — нельзя? — задала она еще один мучающий ее вопрос.

И на что она рассчитывала? На то, что Владимир Путин скажет что-нибудь отличное от того, что он говорил по этому поводу раньше? Что Башар Асад должен уйти для достижения общих целей и что он, Владимир Путин, за ужином наконец понял это?

— Я считаю, что судьба президента Сирии должна всецело находиться в руках сирийского народа,— ответил российский президент.

Впрочем, кое-что он все-таки сказал:

— Мы все считаем, что успешно бороться с террористами в Сирии невозможно без наземных операций, а никакой другой силы для проведения наземных операций в борьбе с ИГИЛ, «Джебхат ан-Нусрой» и прочими террористическими организациями, кроме правительственной армии Сирии, сегодня не существует.

Это прозвучало даже как попытка оправдания того, что Владимир Путин так держится за Башара Асада (и, конечно, наоборот).

— В этой связи,— продолжил российский президент,— я считаю, что армия президента Асада и он сам являются естественными союзниками в борьбе с терроризмом. Есть там, наверное, и другие силы, которые говорят о своей готовности бороться с террором. Мы сейчас пытаемся установить с ними отношения, с некоторыми уже установили, и мы готовы будем поддержать и их усилия в борьбе с ИГИЛ и другими террористическими организациями, так же, как мы поддерживаем армию Асада.

Тут российский президент отступил на полшага — прежде всего от сирийского президента.

— И мы договорились,— добавил Владимир Путин,— о том, что, так же, как с некоторыми другими странами региона, будем обмениваться информацией о том, какие территории заняты здоровой частью оппозиции, а не террористами, и будем воздерживаться от того, чтобы наносить туда наши авиационные удары.

И договорились, он сказал, даже о том, что будут обсуждать, куда следует наносить эти удары.

Это было то, что Владимир Путин давно предлагал западным странам, то, от чего они, по его словам, отказывались, то, что превратилось уже, кажется, исключительно в инструмент информационной атаки с его стороны.

Но вот теперь Владимир Путин говорил, что с Францией все-таки договорились.

Получив вопрос от журналиста НТВ Вадима Глускера об «особом месте» Турции в широкой коалиции, российский президент постарался максимально воспользоваться этой подачей, чтобы обсудить турецкий вопрос:

— Мы слышим сейчас о неких племенах, близких для Турции, туркоманах и так далее… Во-первых, возникает вопрос: что на этой территории делают представители турецких террористических организаций, которые сами попадают в объективы фотокамер, а потом выкладывают сами себя в сеть? Второе: что на этой территории делают выходцы из Российской Федерации, которые находятся у нас в розыске за совершенные преступления и которые точно относятся к категории международных террористов?

Это был новый поворот темы. На наших глазах рождался еще один аргумент, почему российские воздушно-космические силы активно бомбили именно этот район.

— Наши военнослужащие,— продолжил Владимир Путин, работали в этом квадрате над тем, чтобы предотвратить возможное возвращение этих людей на территорию России для совершения преступлений. Они выполняли свой долг перед Родиной, перед Россией напрямую. Напрямую!

Да, до сих пор именно в таких выражениях о том, что делают российские военные в Сирии, президент России не говорил.

Владимир Путин между тем становился все азартнее и азартнее. Высказался он и по поводу обстрела колонны, которую российские военные накануне просто сожгли:

— Что же касается обстрела гуманитарной колонны, то, насколько мне известно, эта гуманитарная организация, на которую ссылаются турецкие власти, уже объявила о том, что ее колонны и ее представителей в это время и в этом месте не было. Допускаю, что там была какая-то колонна.

Действительно, это можно было допустить с большой долей вероятности, ведь кого-то все-таки сожгли.

— Но уж точно не мирная,— энергично продолжил Владимир Путин.— И если там и была какая-то колонна, то, наверное, в соответствии с международным правом нужно было согласовать, какая колонна, куда она идет, что она делает… И если этого ничего не было сделано, то у нас возникают подозрения, что колонна была, но совсем не с гуманитарным грузом. Это еще одно свидетельство пособничества деятельности международных террористов.

Было очевидно, что он слишком хорошо все знает про эту колонну. И он даже демонстрировал — именно то, что он все это знает, а не смысл этого знания.

Французский президент заскучал, казалось, окончательно и теперь уже бесповоротно. Но это было не так.

— Если позволите, Владимир Владимирович, я хотел бы ответить на вопрос, который был адресован вам, но с французской точки зрения! — попросил вежливый французский президент.

Он сначала долго повторял то, что говорил до этого, в основном все про координацию в широкой коалиции, пока не перешел непосредственно к нефти:

— Нужно бить по ИГИЛ, по центрам подготовки, по тем центрам, где тренируют эту террористическую армию, но главное, бить по источникам ее финансирования, по тому, что дает ей жизнь, в первую очередь по нефти! Если есть какой-то другой способ улучшить сотрудничество, то сложно его придумать, не начав с расстрела тех грузовиков, которые возят нефть, передавая ее в руки тех, кто берет на себя право покупать ее, давая таким образом ИГИЛ бесконтрольное количество денег!

Точка сотрудничества была мигрирующей по дорогам Сирии в направлении Турции и просматривалась прежде всего через прицелы бомбардировщиков.

— Мы не хотим останавливаться и будем бить и по этим конвоям грузовиков, и по тем нефтеперерабатывающим заводам или базам, где обрабатывают нефть, которая, безусловно, служит основным источником финансового дохода для ИГИЛ! — не останавливался и президент Франции.