Я вернулся, как эхо...
Началась она в городе Пало-Альто, рядом со Стэнфордским университетом, куда Бродского не раз приглашали на поэтические чтения. А завершилась... передачей его портрета, написанного художником из Сан-Франциско, бывшим жителем Северной столицы Владимиром Витковским, в Петербург, в дар музею Бродского «Полторы комнаты».
Итак, три года тому назад, 23 июня 2018 года, инициативная группа американских русскоязычных почитателей творчества Иосифа Бродского задумала организовать вечер памяти поэта и его знаменитых стихов-стансов «Cafe Trieste: San Francisco». Эти стансы были написаны Бродским по-английски. На восьмом году пребывания за пределами русского языкового пространства. Впервые опубликованы в 1984 году в издании Confrontation.
«To this corner of Grant and Vallejo / I’ve returned like an echo / to the lips that preferred / then a kiss to a word. / Nothing has changed here. Neither / the furniture nor the weather. / Things, in one’s absence, gain / permanence, stain by stain...» («На тот угол Грант и Вайехо/ я вернулся, как эхо,/ к тем губам, полюбившим всуе/ вместо слов поцелуи./ Здесь все так же: та же погода,/те же столы. Год от года/ вещи, когда тебя нет в пространстве,/мечтают о постоянстве». (Перевод Андрея Устинова.)
Бывая в Сан-Франциско, поэт неизменно приходил в это итальянское кафе, расположенное на пересечении улиц Грант и Вайехо, где вот уже более полувека (по утверждению городских гурманов) варят самый вкусный кофе и где был приготовлен самый первый на Западном побережье эспрессо. Бродский, утверждают, обычно пил двойной. Тогда в кафе ещё можно было курить, и одной чашки ему как раз хватало на две сигареты «Кент» с двойным фильтром...
Роман Госин, издатель, автор «Книги о Бродском» и один из устроителей вечера памяти, когда я упомянула, что мой друг и замечательный художник Владимир Витковский, живущий в Сан-Франциско, участник различных художественных выставок в США и Европе, обладатель множества наград и медалей, встречался с поэтом, попросил меня уговорить Володю написать для этого события портрет Бродского. Таким, как помнит.
Витковский написал. Как сам определил: «Портрет с натуры, но – по памяти». Ещё поделился со мной недлинными воспоминаниями (я приведу их в конце статьи). А год спустя... подарил портрет Бродского мне. Сказал: «Тебе он нравится».
Я привезла щедрый дар домой. Повесила на одну стену, на другую. Перевесила на третью. Походила вокруг, повздыхала. И поняла: даже здесь, в доме с очень высокими потолками, где много воздуха, этому великолепному портрету не место. Такой картине необходимо, чтобы её разглядывали люди, много людей, все, кто захочет, всматривались, размышляли над увиденным, спорили... И особенно те, кто любит и ценит этого потрясающего Поэта и его бездонные стихи. На родине. В Петербурге, куда он так и не вернулся.
Так родилась идея передать портрет, написанный Володей Витковским, музею Бродского в Петербурге. Я отправила фото картины Михаилу Мильчику, председателю совета Фонда создания музея Бродского, и мой порыв нашёл понимание сразу. Но чтобы осуществить задуманное, переправить из-за океана большой короб с холстом – в условиях пандемии, карантина, масок, тестов, прививок, закрытых границ и нелетающих самолётов, – понадобилось почти два года. Как всегда, помогли друзья. Моя храбрая подруга Женя Александровская на пути с Гавайев подхватила портрет и с приключениями, но доставила-таки его в Москву. Другая, не менее храбрая подруга и когда-то коллега по «ЛГ» Елена Якович, автор и режиссёр фильма «Прогулки с Бродским», перехватила увесистый эстафетный короб и «Сапсаном»отвезла в Питер.
Прямо во время церемонии представления зрителям своего двухсерийного фильма о Бродском Лена передала мой подарок музею. Я счастлива!
Ирина Тосунян, собкор «ЛГ» в США
РАССКАЗ ХУДОЖНИКА ВЛАДИМИРА ВИТКОВСКОГО
Это было где-то году в 1993 или 1994-м (точно уже и не помню дату), когда Бродский приехал на два дня в Бостон к моему приятелю Лёве Левитину, профессору Бостонского университета. У Лёвы и остановился. И в первый же вечер выступил в его доме, где собралась большая компания любителей поэзии, а на следующий день в другом месте. Признаюсь, поначалу Бродский мне увиделся этаким брюзгой, всех он подкалывал, со всеми он спорил. Суровый, во всём и во всех сомневающийся. Кто-нибудь что-то скажет, он обязательно оспорит – нет, это не так... А потом я вгляделся немного пристальнее и понял: просто поэт очень хорошо относился к своим друзьям (в данном случае к Лёве), с большой любовью. А вот чужие... Ему надо было сначала как-то свыкнуться с их присутствием, с теми людьми, которых он не знал. А компания в доме собралась довольно большая и разношёрстная – человек десять-двенадцать. На следующий вечер снова встретились. Я в то время какие-то стихи Бродского уже читал (хотя скажу честно: не особый ценитель и любитель поэзии), и они мне нравились. Мне очень нравился его ритм, как будто он берёт и краской забивает холст и попадает именно туда, куда надо. И в тот раз в доме у Лёвы поэзию Бродского я воспринял именно так. А в некоторых стихах даже создавалось впечатление, что он вбивает краску в холст... молотком.
Я сидел, слушал и запоминал его лицо, движения, интонации. Два дня сидел, слушал, смотрел на него. Ведь что обычно первым отмечаем, встретив незнакомого человека? Глаза! Именно глаза! А у Бродского – нет. У него в лице главными были рот и мимика. И это было что-то особенное, с подобным я встретился впервые.