Бахыт Кенжеев: "Саша Соколов - один из самых талантливых писателей второй половины XX века"
Саша Соколов
- Мы много бедствовали. Конечно, не так, как бедствует одинокая мать в Урюпинске, — все-таки Канада богатая страна… В какой‑то момент я узнал, что есть такая вещь, как велфер, то есть социальное пособие. Слава богу, я никогда в жизни его не получал, но у меня были друзья, которые его получали, и это ужасно. Я говорю об этом в контексте сегодняшних идей об универсальном базовом доходе. Идея кажется хорошей, но беда в том, что человек должен работать: если он не работает, это его развращает, он медленно гниет. Работать надо обязательно. В последние годы жизни в Москве я зарабатывал переводами на английский научных статей, и в Канаде меня вывели на отдел, который занимался тем же. Я прошел какой‑то пробный экзамен, получил тройку с плюсом — это был проходной балл, — и мне стали давать работу. Статьи были о добыче угля, о которой я не знал ничего. И вот представьте: интернета нет, специальных словарей нет. Что делать? Я приходил в библиотеку Макгильского университета и тратил целый день на то, чтобы найти эквивалент двум терминам. Но термины были правильные, и я горжусь тем, что через полгода оценки моей работы, которые выставлял заказчик, были пятерками. А потом я попал на русскоязычное «Радио Канада» и проработал там семь лет.
— Как вы туда попали?
— Мне дал рекомендацию Саша Соколов, автор гениальных романов «Школа для дураков» и «Между собакой и волком». Здесь нужно сделать отступление и рассказать о том, кто такой Саша Соколов, если кто‑то вдруг не знает. Это один из самых талантливых писателей второй половины XX века, таких людей рождается всего два-три на поколение. Сашину прозу я знал задолго до встречи с ним. Когда‑то в Москве мне дали слепую самиздатскую копию «Между собакой и волком». Я не стесняюсь выглядеть идиотом и поэтому с удовольствием расскажу, как я ее читал. Сначала у меня все руки не доходили, затем я прочел ее один раз, и мне более-менее понравилось. Потом позвонил друг и попросил вернуть ее. Я подумал, что надо еще раз посмотреть, потому что ощущение было чуть теплое. Прочел второй раз — два часа ночи. Прочел третий — четыре утра. Прочел четвертый — шесть утра. Пятый — восемь утра. И вот тут-то я начал визжать от восхищения и безумной зависти! В этой книге Саша описывает в стиле Брейгеля — чего и не скрывает — советскую жизнь 1947 или 1948 года, это угадывается совершенно точно. При встрече я спросил его, как он сумел это сделать, ведь в 1947-м ему было всего четыре года. Саша родился в Канаде: он был сыном советского разведчика, которого раскрыли и выслали обратно в СССР. И Саша сказал: «Знаешь, Бахыт, когда я после Оттавы вдруг оказался в России, это стало таким потрясением, что я запомнил все». Этот роман очень непростой, но это великая веха в истории русской литературы.
— Вы познакомились с Сашей в Канаде?
— Физически мы с ним встретились в Вермонте — в русской школе Норвичского университета. Это абсолютно эпохальное, легендарное заведение, куда съезжалась русская интеллигенция со всей Северной Америки, — летняя школа русского языка для американцев. Там было человек двести студентов и человек сорок преподавателей, но они с раскрытыми объятиями принимали всех нормальных людей, которые говорили по-русски: это помогало им создать вокруг студентов атмосферу России. Я ездил туда как вольноопределяющийся гость и друг этой школы. В Норвиче можно было за три копейки снять комнатку, а Монреаль от этого места всего в трехстах километрах. Там была чудесная, невероятная атмосфера, и я с тоской вспоминаю о том времени, когда проводил там каждое лето.
При встрече Саша поразил меня своей молчаливостью, флегматичностью и отсутствием блеска, которого я ожидал от великого писателя. Но я все равно знал, что я рядом с гением, и от этого мне было хорошо. Тогда ни у кого из нас не было денег, и однажды мы купили много-много калифорнийского вина. В 1985 году Америка не умела делать вино, и это была какая‑то жуткая гадость. Мы поехали на пикник, который я описал в стихах: там были строчки «В ручье скучают две бутылки калифорнийского вина». И вот мы нагрузились этим вином до состояния, когда мы уже могли обниматься и говорить о том, как мы любим русскую поэзию, а наутро я проснулся от похмелья, равного которому у меня никогда не было. С тех пор я калифорнийского вина в рот не беру.
Осмелюсь сказать, что мы с Сашей некоторое время дружили. Дружба, как мне кажется, это чувство тепла, которое возникает, когда ты вспоминаешь о человеке и о последней с ним встрече. Именно это важно, а не то, о чем вы разговаривали. Ведь когда ты встречаешься с мамой, ты не будешь обсуждать с ней теорию относительности или вопросы русской культуры, а спросишь, как у нее получаются эти невероятно вкусные котлеты. Будь ты хоть Эйнштейн, хоть Пушкин, именно это составляет главное счастье твоей жизни. Я когда‑то очень любил интеллектуальные разговоры, но потом понял, что все это неважно. Умные или глупые, мы все равно рано или поздно умрем, а до этого нужно оставаться более-менее счастливыми и более-менее порядочными людьми.
— Вы до сих пор дружите с Сашей?
— Мы потеряли контакт. Во-первых, у него очень сложный характер, и с ним почти невозможно дружить. Во-вторых, никто не знает, где он в данный момент находится. Кажется, сейчас он где‑то на западе Канады. Недавно про него сняли документальный фильм, который дает представление о том, что он за человек. Но все это не мешает мне любить Сашу. Я очень люблю людей, которые талантливее меня, и рад, что знаком с ним.
— После его рекомендации вас сразу взяли на «Радио Канада»?
— Мне казалось, что рекомендация Саши — гарантия того, что все будет замечательно. Но позже на радио мне сказали, что они пришли в ужас: неужели опять такой же пришел? Надо сказать, что я боялся идти к ним. Я ведь носился с идеей ездить домой время от времени. Расскажу нынешней молодежи, какие тогда были порядки. Если ты уезжал в Израиль из СССР, то у тебя отбирали советский паспорт; если же ты уезжал по семейным обстоятельствам в другую страну, как я, то гражданство у тебя сохранялось. А за работу на радио меня могли его лишить: времена были такие, что работать на «вражеском голосе», как назывались тогда эти станции, было просто опасно. Но делать мне было нечего, так как жена моя продолжала учиться, ребенку требовались пеленки, еда, одежда, игрушки.
Знаете, был такой мем в русской культуре еще при Достоевском — «жена и дети» как оправдание любому безнравственному поступку? Вот и у меня были жена и ребенок. «Радио Канада» в СССР слушали все, даже нынешние ватники. Но все обошлось — видимо, потому, что русский человек относится к Канаде гораздо более приязненно, чем к США. Никогда не забуду, как я пришел на радио впервые. Там был Дмитрий Александрович Лебедев, пожилой человек, эмигрант второй волны. Меня потряс его русский язык: говорил он совершенно без акцента, хотя вырос в Риге, а в России побывал только однажды туристом. Он начал давать мне работу: я стал писать маленькие репортажики из канадского быта.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky