"Ночь с 21 сентября на 5 октября"
Когда-нибудь надо будет записать воспоминания о событиях Октября 1993 года более аккуратно и связно, а сейчас просто несколько отрывочных клочков из впечатлений тех дней.
3 октября я со своим знакомым, юным тогда журналистом Ильёй Л., вышел со станции метро «Баррикадная». Мы направились к Белому дому, Верховному Совету России. Ещё днём ранее здание было ограждено непроницаемыми кольцами ОМОНа. Но теперь всё это смела возмущённая толпа. С моей точки зрения, выглядело это предельно зловеще — затишье перед бурей, после которого непременно должны застрекотать пулемёты. Снова, как в Августе 1991 года, я остро почувствовал «комплекс Кассандры» — человека, который знает ближайшее будущее, но не может никому передать это знание, и тем более не может на это будущее повлиять. Потому что никто ему не верит... Это довольно мучительное чувство. Мне было совершенно ясно, что дело идёт прямым ходом к расстрелу толпы вокруг Белого дома. И вся предшествующая цепочка событий — выстрелы по толпе из мэрии, которые спровоцировали штурм самой мэрии... всё это шаг за шагом вело к этому итогу. И вот почти и привело. Финита ля комедия. Ельцину осталось нажать на спуск...
Я поделился своими ощущениями с Ильёй — что мы накануне расстрела и идём в то самое место, где, вероятнее всего, и будут стрелять, и он согласился со мной. По дороге к Белому дому нам встретился наш знакомый, ныне покойный, Дмитрий Стариков. Бывший советский диссидент и демократ, но при этом — «имперец», он в тот момент был всецело на стороне «законного парламента» и против Ельцина. И переживал состояние победной эйфории, от радости был как пьяный. Я спросил его, сохранились ли омоновские заграждения на пути к Белому дому? Он возбуждённо замахал руками: «Всё это сметено, всё!» «А что же Ельцин?» «Вы не понимаете! Нет больше никакого Ельцина, с ним покончено! Наступила новая эпоха!» Я скептически хмыкнул: «А в Кремле кто тогда сидит?» Но с Дмитрием в тот момент разговаривать было бесполезно...
Мы пошли к Верховному Совету, и тут выяснилось, что кое-какие заграждения на дороге всё-таки остались. Их сохранили сами защитники Белого дома. На проходе через баррикаду дежурил один из них, и спрашивал всех проходящих, наподобие пароля:
— Кто президент?..
Следовало ответить «Руцкой», это открывало проход. Но мне смертельно не хотелось выговаривать имя этого ельцинского ставленника, признавая его президентом. Я буркнул вначале:
— Не знаю никакого президента...
Но потом сообразил, как надо отвечать:
— Мы против Ельцина!
— Против? — секунда растерянности и гостеприимный взмах рукой. — Тогда проходите...
И вот мы стоим во взбудораженной толпе у здания Верховного Совета. Выступают какие-то ораторы, но толпа, не особенно слушая их, ревёт:
— Оружия! Оружия!..
Пробежал слух, что у такого-то подъезда Белого дома и впрямь раздают оружие. Часть людей жадно устремилась туда, один из уходящих окинул взглядом остающихся и презрительно бросил:
— Ну, если вы хотите демагогией заниматься, то оставайтесь...
Илья был сильно взволнован, так как живо, кожей ощутил «предрасстрельность» всей этой ситуации. У него буквально тряслись руки, когда он стал закуривать сигарету...
В этот момент я заметил в толпе свою старую, с 1989 года, знакомую, Елену Д. Ей было около 30 лет, в 80-е годы она была активисткой прозападной диссидентской группы «Доверие». Потом — ярой либералкой. Но при этом всегда подчёркивала, что является решительной противницей любого насилия, выступает «за ненасилие». Странно было видеть её здесь. Я поздоровался и тут же спросил у неё:
— И что же, Елена, вы теперь выступаете за расстрел всех этих людей?
И обвёл взглядом всех окружающих нас.
Твёрдая сторонница ненасилия не вымолвила «да», вообще ничего не сказала, только пожала плечами и сделала какое-то неуловимое движение мимикой, которое обозначало примерно следующее: «Ну, а что же с ними ещё делать-то, скажите на милость?». Должен сказать, что эта хоть и почти «немая сцена» произвела на меня, тем не менее, очень сильное впечатление. Мне стало окончательно ясно, что либералы подразумевают под «ненасилием»... И я раз и навсегда понял, что больше никогда не назову себя «сторонником ненасилия».
Некоторое время я провёл в толпе у Белого дома. Люди собирались в группы, часть включала радиоприёмники. Одна из групп слушала «Голос Америки». Американский диктор рассказывал, как защитники Белого дома провоцируют насилие, нападают на милицию и т.д. Сообщалось, что правительство США выразило поддержку и солидарность с Ельциным. Очевидно, владелец приёмника привык слушать «Голос Америки» и даже доверять ему. Вероятно, это был, как и Дмитрий Стариков, один из участников обороны Белого дома Августа-1991 и «защиты демократии». Он молчал и укоризненно качал головой, лицо его выражало: как же им не стыдно так лгать!..
К нашей группе приблизился какой-то молодой парень. Он сказал, усмехаясь и обращаясь ко всем разом:
— Сейчас здесь ещё ничего... А вот в августе 1991 года ох и воняло же здесь! Столько ж*дов собралось...
Тут в толпе мне встретились участники санитарного отряда, который мы создали в сентябре, сразу после ельцинского указа. В сандружину входили анархисты, народники, марксисты и другие левые московские «неформалы». Была одна девушка из РКСМ Игоря Малярова. Все они были так или иначе против Ельцина, но и сторону Хасбулатова-Руцкого полностью принимать не хотели. Уж больно отвратительны и малоотличимы от Ельцина были эти деятели, ещё недавно составлявшие с ним дружное и единое трио. Для отряда придумали пышное название — Санитарная дружина имени Максимилиана Волошина. Несколько дней мы дежурили рядом с протестными акциями на Смоленской площади, под изображением красного креста. Вот на фотографии участники этой сандружины, снимок как-то попался мне в сети с мрачной подписью «Медпункт у Дома Советов. Все эти люди погибли».
Бр-р! Нет, ребята, при всём уважении, не все они погибли. И даже более того — в том чёрном октябре никто из запечатлённых на фотографии, насколько мне известно, не заплатил своей жизнью. Фотография была сделана не у Белого дома, а на Смоленской площади 2 октября. Автор этих строк уклонился тогда от фотографирования, а остальные: крайний справа — анархист (и тогда, кажется, и теперь) Пётр Рябов. Году в 1992-м он сочинял неплохие сатирические миниатюры на злобу дня, одну из которых приведу по памяти: «Ехал как-то Борис Николаевич Ельцин по Тверской и увидел Валерию Новодворскую. — Новодворская, — подумал Ельцин, и больше он уже ничего не подумал, потому что это оказалась Мария Спиридонова — и метнула бомбу».
Рядом с ним — не кто иной, как Стас Маркелов, в те дни — левый социал-демократ. Вот он и вправду погиб, как известно, от руки фашиста, но не тогда, а много позже, в 2009 году. Ещё левее, в лихо сдвинутой набекрень фуражке — народник по взглядам и историк по профессии Ярослав Леонтьев, ныне доктор исторических наук. Мы избрали его командиром отряда, и он, насколько я могу судить, довольно успешно справлялся со своими обязанностями. Он больше симпатизировал левым эсерам (той же Марии Спиридоновой) и в народнической газете начала 90-х опубликовал серию статей о них под заголовком «Скифы русской революции». Это (сочувствие левым эсерам) в то время, в начале 90-х, было большой редкостью. Большинство людей, именовавших себя народниками, в те дни сочувствовали правым эсерам, от Чернова до Керенского и ещё правее, а над «скифством» Леонтьева снисходительно подтрунивали. Потом все они перековались в либералов...
Задержанных депутатов выводят из здания Верховного Совета
Позднее воспоминания о деятельности отряда оставил его участник анархист Владимир Платоненко — «Ночь с двадцать первого на пятое». Это очерк, но не документальный, а художественный, — как утверждает сам автор, скорее роман о событиях 1993 года. Тем не менее там фигурируют и вполне реальные люди под настоящими именами. В том числе я обнаружил там несколько упоминаний автора этих строк, вроде такого забавного:
«Петя Рябов, придя на Смоленскую, забыл, кто он такой, и принялся помогать сооружать баррикады. Подоспевшие Трусевич, Майсурян и Лозован вытряхнули у него из карманов камни, надели на петину руку повязку с красным крестом и утащили Рябова к киоску, над которым развевалось белое краснокрестное знамя... Майсурян сбегал за оцепление к машинам Скорой, чтобы договориться о совместных действиях, но, подойдя к машинам, увидел в них ментов в белых халатах поверх формы. Менты, впрочем, пообещали Майсуряну в случае кровопускания помогать всем раненым без разбора. По счастью, Майсуряну не пришлось проверить правдивость ментовского обещания. В этот вечер сандружинникам довелось лицезреть лишь двух пациентов: один рассадил себе руку при строительстве баррикады, другой просто оказался в задницу пьян. К слову сказать, это был единственный пьяный в тот день и в том месте».
Автор мемуаров тут не совсем прав: я запомнил на Смоленской сценку, как несколько мужчин, расположившись у баррикады, открыли бутылку водки и стали тут же разливать и выпивать её. Я не вытерпел и заметил им:
— Завтра эту сценку, наверное, в новостях покажут.
Но на них этот довод не произвёл ни малейшего впечатления, они отмахнулись и преспокойно продолжали «согреваться»...
Военнослужащий Таманской дивизии разрывает трофейный советский флаг. 5 октября 1993 года
А это высказывание старшего отряда Ярослава Леонтьева в 2013 году: «Сейчас, как и тогда, я считаю, что обе стороны были «хуже» и стоили друг друга. Кстати, не станем забывать о том, что Руцкой и особенно Хасбулатов являлись выдвиженцами Ельцина, его деятельными соратниками по августу 1991 года, когда Руцкой руководил обороной Дома Советов».
И в тот вечер 3 октября, поговорив между собой, мы решили, что части ребят из сандружины следует отправиться в Останкино, куда направилась часть протестующих — там возможны события, в ходе которых потребуется наша помощь. Я и отправился в Останкино вместе с одной случайной спутницей, участницей общества «Мемориал». Кажется, в момент, когда мы с ней уходили от Белого дома, мы стали свидетелями ещё одной незабываемой для меня сценки того дня. Мы проходили мимо последней, самой отдалённой от Белого дома баррикады, возле которой дежурили двое бойцов. Один из них был довольно здоровый парень, а второй — худенький, хрупкий, характерный типаж «студента», даже больше дореволюционного образца. Вдруг с внешней стороны к баррикаде, противно визжа тормозами, подлетела автомашина. Из неё выскочило несколько типичных «быков», с накачанными мускулами, неотделимой частью облика которых в «святые девяностые» были массивные золотые цепи на толстых шеях. То ли это были бизнесмены, которые решили защитить кормящий их благословенный «рынок» от красных белодомовцев, то ли наоборот, рэкетиры, которые защищали от них же свою кормовую базу — бизнесменов. Всё произошло мгновенно, за считанные секунды: мы с моей спутницей, стоя в паре десятков метров от происходящего, успевали только наблюдать за событиями. Выскочив из машины, «быки» тотчас накинулись на этих двух одиноких защитников передней баррикады. Конечно, было очень нерасчётливо оставлять двух бойцов в одиночестве на большом расстоянии от товарищей, но, видно, никто не ожидал такого нападения. Более крепкого парня «быки» огрели чем-то тяжёлым по голове, и он рухнул на землю, а над вторым, хлипким студентом, угрожающе занесли поднятый прямо с баррикады увесистый булыжник. Булыжник — оружие буржуазии... Студент закивал головой, и согласился сесть с «быками» в их машину. Всё так же противно взвизгнув тормозами, она умчалась. Всё это заняло менее минуты... да что там минуты — считанные секунды. Только минуту или две спустя к нам с пронзительными криками «Стоять!» подбежали защитники следующей баррикады. Но стоять, кроме нас, было уже некому. Вытирая кровь с головы, на ноги поднялся второй, оставшийся, боец, я предложил ему йод из своих «санитарных» запасов. А о судьбе похищенного студента я потом думал — отпустили ли его «быки», предварительно хорошенько отметелив «для науки», или попросту прикопали где-то? Всё могло быть... И ведь, если вдуматься, перед нами разыгрался маленький эпизод вполне «законной» гражданской войны, причём с обеих сторон сражались добровольцы: студент и его товарищ против «быков», буржуев или рэкетиров. «Вылазка на вражескую баррикаду», «взятие пленного», «языка» — так, вероятно, эти действия называются на военном языке. Если те «быки» пережили уличные отстрелы «святых девяностых», возможно, они сейчас гордо рассказывают внукам о своём тогдашнем «героическом приключении». Почему же этот малый эпизод оставил такое непередаваемо гадкое впечатление?..
Затем мы отправились с моей спутницей в Останкино, но она хотела непременно завернуть по дороге к Моссовету, где собирался ельцинско-гайдаровский митинг. Я не отказал, хотя и удивился, когда эта мемориалка сказала что-то вроде:
— И не поймёшь сходу, наши это или не наши.
«Нашими» она, очевидно, считала гайдаровцев. Для меня это были чистые монстры, вроде тех «быков», и я только удивлялся, как интеллигентный с виду человек может считать их «нашими».
В Останкино до эпицентра событий мы так и не добрались, по дороге нас задержали и обыскали вооружённые автоматами омоновцы или какие-то военные. Они пришли в ярость, когда обнаружили в моей сумке бинты.
— А что такое — бинт! — с невинным видом заметила моя спутница в ответ на их бешеные крики. — Разве нельзя иметь с собой бинт?..
Я про себя порадовался, что хотя бы йод в той же сумке остался необнаруженным, иначе это могло бы плохо для нас кончиться...
Омоновцы уложили нас на асфальт под дулами своих автоматов, но моя спутница и тут, лёжа носом в тротуар, проявила наблюдательность и заметила любопытную вещь: оказывается, они боялись ездивших по дороге бронетранспортёров и прятались от них. Они считали, что эти бронетранспортёры — на стороне Верховного Совета...
Так для меня закончился этот памятный день 3 октября 1993 года. А ночь «с 21 сентября на 5 октября» затянулась и продолжается вплоть до сегодняшнего дня, уже 28 лет...
