Русские своих не бросают?

Рассказа Александра ПОНОМАРЕВА – именно об этом.

Александр ПОНОМАРЕВ

Родился и проживает в Липецке. Прозаик, драматург. Автор шести книг прозы и драматургии. Закончил филологический факультет Липецкого государственного педагогического института, Республиканский институт МВД России по специальности «практическая психология».

Служил в органах внутренних дел РФ. Подполковник милиции в отставке. Ветеран боевых действий на Северном Кавказе.Член Союза писателей России. Публиковался журналах «Нева», «Подъем», «Огни Кузбасса» и др.

 

 

НАШ ПРИНЦИП

(рассказ)

 

Алексея кто-то осторожно потряс за плечо. Он открыл глаза. На него, улыбаясь, смотрело загорелое бородатое лицо.

– Хас-Магомед, – Леша тоже улыбался в ответ.

– Узнал?

– Еще бы не узнать тебя, дружище! Ты же меня два часа на плечах нес.

– Ну, ничего. Как твоя спина?

– Побаливает еще, – Алексей неловко повернулся, в спине что-то хряснуло и заболело так, что захотелось опять провалиться в глубокий и крепкий сон.

Леша невольно застонал и огляделся. В больничной палате все койки были заняты, раненых было много, некоторые кровати были вынесены в коридор.

– Слушай, – зашептал ему в ухо Хас-Магомед, – около Хасавюрта люди видели крупные банды боевиков. Пока федералы и наше ополчение ушли вглубь Чечни, они планируют здесь проведение терактов. Не исключено, что захватят больницу. Я тебе тут принес, если что – будет чем себя защитить.

И он положил Леше под подушку сверток. Алексей сунул туда руку и ощутил в ладони металлический холод оружия. Наощупь пистолет казался не очень большим, но сразу внушал чувство уверенности и защищенности. Ствол был бережно завернут в холст.

– Спасибо, друг!

– Не за что, – дагестанец с улыбкой отвернулся, – ты один здесь? Остальные ваши с тобой?

– Колюху вертушкой сразу же в Махачкалу отправили. Он самым тяжелым оказался, а старлей Михеев здесь. В офицерской палате. Помнишь Михеева?

– Помню, – Хас-Магомед поморщился, – помню этого героя.

Как же не помнить взводного Михеева. Когда бойцы выходили из горящего села, он больше всех суетился и с тревогой осматривал раненых, как-будто прикидывал: кого можно бросить, а кто пригодится.

Старший лейтенант Михеев запомнился Лехе еще в лагерях под Новочеркасском, где их готовили к войсковой операции. Во время проведения тактических стрельб, занятий по тактике и воинским уставам Михеев отличался от других офицеров статью, придирчивым, слегка пренебрежительным отношением к подчиненным и излишним, подчеркнуто-внимательным отношением к собственной внешности. Надо сказать, что был он высок, строен, симпатичен, а его лихому казацкому чубу не хватало места под беретом, он всегда высовывался наружу и ниспадал на густые черные брови.

– Русские на войне своих не бросают, это наш – русский, так сказать национальный, принцип. Запомните это навсегда, – внушал Михеев бойцам. Причем говорил он это так часто, что Леха запомнил.

Здесь в госпитале старлей уже нашел даму сердца. Медсестры не сводили глаз с лихого офицера, который любил рассказывать, как выводил бойцов из-под обстрела. Но Михеев выбрал себе врача-невропатолога Жанну. Она была яркой крашеной блондинкой, к тому же излишним умом не отличалась.

– Послушай, Хас-Магомед. Помнишь, когда мы повстречались с вами, когда уже вырвались из окружения, я просил подобрать раненого солдатика, – Лёха пытался заглянуть в глаза ополченцу, но тот отводил взгляд, – мы не смогли забрать его, а он плакал и просил не бросать. Вы не подобрали его, Хас-Магомед? Ну что же ты молчишь? А?

– Я помню, Леша, помню. Когда мы входили в село, на обочине дороги лежало много солдат, но живых среди них не было. У некоторых было перерезано горло, их добивали. Ну, прощай. Да пребудет с тобой Аллах. Удачи тебе, Леша.

И дагестанец быстро вышел из палаты.

Алексей еще раз огляделся: на соседней кровати лежал солдат-срочник. Видимо ранение у него было серьезным, так как перебинтован он был с ног до головы и все время молчал, даже не стонал. Двое ополченцев из Дагестана лежали на койках рядом, переговариваясь на своем языке, иногда косясь влево, где у стены маялся раненый боевик. Он все время стонал, бредил, с его языка слетали длинные и пространные речи на арабском языке. Может быть, он повторял про себя суры из Корана, которые, как видно, скоро ему очень пригодятся.

– Как дела, Караваев? – на Лехину кровать присел взводный Михеев, – держишься? Ну, держись-держись, молодец! Слыхал? Меня к ордену Мужества представили. Так что теперь всю жизнь ты мне проставляться должен, я тебе ее спас.

– Товарищ старший лейтенант, а вы того солдатика помните?

– Какого, – глаза Михеева забегали, он понял – про кого его спрашивают, – их много в моей жизни было, солдатиков всяких. Всех не упомнишь. А я, брат Караваев, прежде всего свой личный состав должен сохранить. Что я и сделал. Ой, Жанна, идет. Мне пора. Ну, пока, выздоравливай солдат. А про этот случай никому ни гугу. А то я злопамятный, – и взводный вышел из палаты.

«Русские на войне своих не бросают. Это наш принцип. Запомните это, как молитву» – кровь стучала в висках, сердце колотилось под шерстяным одеялом, а слова колоколом бились в Лехиной голове.

Отделение выползало из горящего села. Лехе на спину как-будто налили расплавленного свинца. Там все жгло и болело. Но он полз сам. Рядом тащили Колюху Зверева, он стонал и, похоже, был без сознания. Впереди мелькала фигура взводного. Он полз, пригнувшись к земле. Иногда оборачивался, кривил от досады лицо и приказывал ползти быстрее.

– Из-за вас погибнем все, – кричал он, срываясь на визг.

Саня и Юрка, тащившие Николая, не обращали на визги Михеева никакого внимания. Может: им было наплевать, а может они были контужены и не слышали, а может среди грохота и свиста пуль не разобрали в запарке. Да какая разница?

Саня и Юрка остались там, на окраине села. Их скосила пулеметная очередь. Михеев пропал из вида, а Леха полз, правой рукой цепляясь за землю, а левой подтаскивая к себе Зверева. Тот был расслаблен, как тряпичная кукла и не сопротивлялся, но и не помогал.

И вот там то, под горящим БТРом им встретился солдатик. Ноги его были перебиты. Он сначала забился под днище бронемашины, а когда понял, что это свои начал плакать и просить не бросать его. На несколько секунд Леха потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел перед собой перекошенное от злобы и страха лицо Михеева.

– Товарищ старший лейтенант, возьмите солдата, а я потащу Колюху.

– Какого Колюху? Какого я тебя спрашиваю? Бросай его, он все равно не выживет. А этого, – он показал рукой на срочника, – я вообще трогать не собираюсь. Ты знаешь, что боевики минируют тела убитых и раненых? Я здесь старший и прошу выполнять мои приказы! Понял? Что, под трибунал захотел?

– Послушай, старлей, – Леха в упор смотрел на взводного, – тащи Колюху, а я поползу за тобой. И не дай Бог тебе его бросить. Замочу, как гниду, – и Леха показал ему автомат.

Михеев сплюнул и, сверля его глазами, все-таки потащил Зверева, взяв его за ворот.

Леха попробовал волочить солдата за собой, но силы оставили его.

– Тебя как зовут? – спросил он пересохшими губами.

– Серега, – всхлипнул тот.

– Послушай, Серега, я не смогу тебя взять. Возьми мою фляжку, спрячься под бэтр. Как только мы доберемся до своих, я обещаю тебе, что я пошлю их за тобой. Ты понял? Я спрашиваю: ты понял, Серега?

Серега послушно закивал головой и затих. Леха пополз вслед за Михеевым. Каждый сантиметр давался ему с трудом, сил не было. На его спине кто-то в кованых сапогах отплясывал краковяк. Во рту пересохло. Поравнявшись с Михеевым, он решил отдышаться. Взводный пил из фляжки, пригнувшись к земле. Он поднял глаза и прошептал: « Ну, вот и все. Кранты».

Леха повернул голову и увидел группу бородачей, вооружённых автоматами.

– Вы кто? Федералы? – спросил один из них, – мы ополченцы из Дагестана!

А потом все было как в тумане. Леха помнил только чернобородого Хас-Магомеда, который нес его на плечах. Сколько? Он не помнил. Очнулся он только в госпитале, лежа на животе. Ощупав себя, он обнаружил, что плотно перевязан бинтами и намазан какими-то мазями. Только на утро ему принесли завтрак и мензурку с таблетками. Та же медсестра сказала, что солдата, который был вместе с ним, увезли вертушкой в Махачкалу, а офицер лежит в соседней палате. Он почти не ранен и скоро вернется в часть. Медсестра почему-то думала, что Леху порадуют эти новости. Но камень, который лежал у него на сердце, стал тяжелее на несколько килограмм.

Вот и сейчас была ночь. Леха лежал и не мог уснуть. Как только он закрывал глаза, ему слышалось, как плакал Серега и просил не бросать его. Потом он видел, как Серега, глядя ему в глаза и успокоившись, уползает под бэтр, прижимая к груди Лехину фляжку.

– А ведь я обманул его. Бросил, – подумал Леха.

Его тихо тронули за плечо. Он обернулся. В темноте палаты, над ним стояла сестра в белом халате. Лица ее не было видно, но Леха понял, что никогда не видел эту медсестру.

– Вставай, пойдем, – тихо сказала она.

Леха попробовал встать и не смог. Боль вернулась.

– Я не могу, – промолвил он.

– Хорошо, спи, – сказала сестра, – я ошиблась, – и она, повернувшись к соседней койке, тронула за плечо солдатика, забинтованного с ног до головы.

Леха провалился в глубокий сон. Проснулся он только через несколько часов, но кругом все еще спали. Подъема не было. Но что же разбудило его? Леха поднял голову. Два санитара, стараясь не шуметь, тихо выносили из палаты его соседа, с головой накрытого белой простынёй.

– Забрала, костлявая, – подумал он, – а ведь Михееву еще долго служить. Он ведь только начал. Скольких ребят по его вине, вот так вот вынесут вперед ногами. Русские своих не бросают? Так, старлей? – Леха усмехнулся.

– Я спасу Вас ребята. Он больше не кинет никого из вас. Никто не погибнет больше по его вине. Русские своих не бросают и не будут бросать.

Леха вытащил из-под подушки пистолет, передернул затвор. Встал, морщась от боли. Спрятал ствол под полы халата и заковылял в соседнюю палату, чтобы наш принцип работал дальше. Работал как часы и никто не смел в этом усомниться.