Почему любую работу лучше поручить специалисту?
В Воркуту отец с матерью попали по воле случая. Но попав, остались там надолго. Заработки были хорошие, отпуска — приличные, а от добра, как говорится, добра не ищут. Вот только с жильем были некоторые сложности… Сначала они жили в бараке, по соседству с аэропортом, потом, через какое-то не самое короткое время, матери дали служебную однушку. И хотя здесь уже отопление было не печное, централизованное, а туалет прямо в квартире, но той же ванны или душа как не было, так и не стало. Поэтому мыться меня возили на шахту, к отцу, или все вместе мы ходили в городскую баню. В общем, отсутствие налаженного быта приводило к тому, что вплоть до шестого класса включительно какую-то часть своей жизни я проводил вдалеке от Воркуты. Либо у материных родителей, в Белгородской области, либо у отцовых, в Кировской. Даже на срочную меня потом призывали из родного отцова поселка. Поэтому земляками в армии у меня, как ни странно, были вятские — «вятские — ребята хвацкие, семеро одного не боятся». По воспоминаниям о детстве — лично меня такой кочевой образ жизни никоим образом не утомлял. С пацанами я сходился легко и быстро, неписаные уличные правила осваивал в течение нескольких дней, максимум, недели, и в дальнейшем, естественно, старался их не нарушать. Так что каких-либо претензий ко мне у местного пацанского сообщества не было. Напротив, в отличие от них я знал, как живут где-то далеко-далеко от их мест, в какие игры там играют, какие страшные истории из жизни, и не только, рассказывают друг другу и что там ценится среди настоящих пацанов. Чаще всего, после того как отец или мать, отгуляв отпуск, уезжали в Воркуту, я оставался у тех или иных деда с бабулей… Обычно это происходило так: уже за неделю до отъезда кто-то из них начинал втолковывать моим предкам: — Ну, на что дитё с места срывать? Он только-только к новой школе привыкнуть успел… Вот посмотри, вчера четверку по русскому принес! Только-только, а тут — в другое место, в другую школу. Пусть хоть Костик четверть у нас закончит! А потом батяня отвезет его до Котласа. И посадит в воркутинский, передав в какие надежные руки. А вы там по телеграмме встретите. Ну, а где четверть, там и полугодие («Да, деда как раз ревматизм прихватил, какой уж тут Котлас!»). В общем, до седьмого класса мне было совершенно безразлично — где и в какую школу ходить. В любом классе у меня были свои друзья-товарищи. Среди которых, как ни странно, были и немцы. Но если в Воркуте или Белгороде с ними всё ясно и понятно: в первом — потомки репрессированных немцев Поволжья, во втором — тех солдат Вермахта, что стояли комендантским взводом в нашем селе, то в Кировской области — откуда? Ларчик, как обычно, просто… Лес в военные годы был стратегическим сырьем. И его для нужд армии, промышленности и народного хозяйства в целом требовалось много. Вот пленные немцы в 42-м году и организовали тот леспромхоз, что и при мне в поселке работал. Жили они в лагере, на берегу Лузы. В первой половине 70-х населенный пункт, что сохранился на этом месте, назывался «9-й километр». А чуть в стороне от него, километра 1,5−2 в сторону от реки, было кладбище с ещё сохранившимися, чуть покосившимися и потемневшими от времени крестами, к некоторым из которых были накрепко прибиты немецкие каски. Мать страсть как боялась того кладбища и, если надо было идти к тетке, в Куликово, дорога в которое проходила аккурат мимо немецкого погоста, обязательно брала меня с собою. Нам-то, пацанам, наоборот, было интересно полазить среди крестов с настоящими военными касками, и мы там частенько околачивались. Так что какого страха пред касками или крестами ни я, ни мои друзья никогда не испытывали. Так вот, как я понял, были и такие немцы, которые не особо рвались вернуться в родной Фатерланд, а остались в поселке после того, как лагерь закрыли, «на вольном поселении». С одним из их потомков, Серегой Миллером, я ходил в один класс. Да и жил он по соседству — через три дома от дедовой избы, по нашей же улице. Поэтому мы с Серегой были корефанами. Конечно, не без мелких недоразумений. При которых, если они возникали, я обязательно обещал проверить, голубая у Сереги кровь или такая же, как и у меня — красная. Но по моему приятелю как-то особо и не чувствовалось, что он немец. Разве что фамилия. А так — самый обычный пацан. Мало чем отличающийся от иных одноклассников или ребят с нашей улицы. Но вот отец у него, дядя Вилли… Видно, у того немецкой крови было побольше, чем у его сына. Поэтому он по характеру отличался от местных мужиков. Дядя Вилли был не только хозяйственным, но и довольно прижимистым. За эту черту его недолюбливал мой отец, предпочитавший в отпуске оторваться по полной: «Гуляй, рванина, от рубля и выше». Но я же не с дядь Вилей дружил, а с Серегой. И потому мне были до дверки их сложные отношения с отцом и иными моими родичами. Соответственно, мы частенько болтались с Серегой вместе. То по улице или куда усвистим — на речку или в лес, а то и на подворьях — у меня или у него. А тут он как-то, дело уже к Ноябрьским праздникам было, прибегает: — Айда к нам, Костян! Батя кабанчика собрался резать, так, может, как тушу осмолят и разделывать будут, и нам что обломится. Уши там. Или хвост! Уши… Хвост! Да это же такая вкуснотень… Меня и уговаривать не пришлось. Сорвались мы с Серегой — и к ним на подворье. Стоим рядом со стайкой, смотрим во все глаза, как бы самое интересное не пропустить, как миллеровского поросенка резать будут. Обычно у нас для такого дела приглашали специалиста- мужика, который в свободное от основной работы время колол кабанчиков. У него под это дело даже специальный штык-нож от эскаэса (самозарядного карабина Симонова) был. Не иначе, как он срочную в артиллерии служил. А как дембельнулся, так и приделал ноги казенному имуществу. Не знаю, врать не буду. Но плод нашей неуемной пацанской зависти — штык-нож — у этого мужика был. Но приглашать спеца — это же его кормить-поить надо. Да ещё и кусок мяса, на который он пальцем ткнет, с собою отдать. Вот дядя Вилли и решил сэкономить. Зачем нам специалист? Что, сам, что ли, этого кабанчика не завалю? И как его теть Зина, Серегина мать, не уговаривала, уперся рогом — сам. Ну, сам так сам. Жена от него и отстала. Дядь Виля и принялся за дело. Обмотал поросенку ноги проводом: мол, сейчас воткну вилку в розетку — ему и кранты. А потом сам потихоньку разделаю. Сказано — сделано. Воткнул вилку-то… Поросенок упал и лежит. Но как только дядь Виля обратно вытащил вилку из розетки, поросенок вскочил на передние лапы, как ни в чем ни бывало… Я так думаю, сало тут сработало. У него же проводимость невысокая, вот ток только поросенка и пощекотал. А у того это ощущение, когда по шкуре, как иголочками колет, новое, неизведанное, вот он и лежал, прислушивался к непонятному для него. Но это я уже потом, когда всё улеглось, понял. А тогда-то, как только поросенок вскочил, дядь Виля вилку снова — в розетку. Поросенок по новой упал, но уже не молча, а визжит на всю Ивановскую. Вот-вот вся улица к миллеровскому подворью сбежится. Типа, что тут, Вилли, у тебя? Может, помощь, какая нужна? Так мы мигом. И без тебя справимся. А ты иди, стол лучше с хозяйкой пока накрой. А дядь Вилли чувствует, к чему дело поворачивает, нож в руку и — в стайку. Но только он с тем ножом к поросенку… А там же сыро. Вот, видимо, и закоротило. Как да-аст! В доме сразу свет погас. И в комнатах, и в сенях. Все пробки, как мы потом посмотрели, повышибало. А дядь Вилли от поросенка к самым дверям стайки отбросило. Он даже сознание на какое-то время потерял. А поросенок как ломанул из стайки… И связанные задние ноги ему не помеха. Своротил штакетник, что отделял подворье от огорода, и — туда. Да давай там носиться. Как очумелый. Хорошо, начало ноября, с огорода уже всё, даже капусту, убрали. А то натворил бы он там делов. Вот вам и «сам, сам». Не зная броду… Наверное, и у немцев что-то похожее на это говорят. Во всяком случае, больше на моей памяти дядя Вилли сам заколоть кабанчика даже не пытался. Подошло время — надо специалиста пригласить. Он в своем деле мастер. Знает что и как....Эту статью описывают теги: история из жизни, воспоминания о детстве