«№23», московский аромат с привкусом пепла
Предприниматель хочет разрушить место памяти о Большом терроре и построить парфюмерный магазин. Симптоматичный пример того, как трудно сохранить память о ГУЛАГе в России Владимира Путина.
Для журналиста получить на рабочем месте пакет с завернутой в него с пулей — это редко хороший знак. Так что патрон большого калибра, доставленный прямо в московское бюро газеты Le Monde, нас немного выбил из колеи. Чтобы разрядить атмосферу, потребовалась улыбка со стороны громилы, который принес этот странный пакет.
К тому же молодой человек выглядел не совсем уж угрожающе: длинные волосы, ухоженная хипстерская борода, кольца на пальцах, футболка, гордо демонстрирующая «Чувака» из фильма «Большой Лебовски», — и трудно было запретить себе найти сходство между молодым человеком и «Чуваком»…
Но вот сведения получены: Никита Петрусев, 29 лет, действительно пришел с миром. Пуля — это его последнее изобретение, центральный элемент кампании, начатой коммуникационным агентством Action, где он управляющий креативный директор.
Этой взрывной идеей Петрусев и Action намерены подать обществу сигнал тревоги о судьбе очень известного дома, расположенного в центре Москвы, на Никольской, 23, и часто называемого Расстрельным.
Следы пуль в подвалах
Это одно из самых знаковых мест Большого сталинского террора 1937–1938 гг., когда расстреляли около 700 000 человек, а еще миллионы людей были отправлены в ГУЛАГ. На Никольской заседала Военная коллегия Верховного суда: там вынесли тысячи смертных приговоров, несколько сотен были приведены в исполнение прямо на месте. Говорят, все еще можно найти следы пуль в подвалах.
Уже несколько лет рассматривается вопрос создания в этом доме музея — идея, изначально поддержанная Владимиром Путиным. Но проект что-то «затерялся» и находится в подвешенном состоянии: у нового владельца здания бизнесмена Владимира Давиди другие планы: Расстрельный дом, скрытый за огромным занавесом, должен быть разрушен, а на его фундаменте будет построен ВУМ — гигантский магазин элитной парфюмерии, дополненный ресторанами и другими бутиками.
«Как только я услышал об этой идее, я испытал стыд и гнев, — рассказывает Никита Петрусев. — Строить парфюмерный магазин на костях — это неуважение, это демонстрация презрения к нашей истории. Нашей стране нужны моральные ориентиры.
Если уничтожим следы преступлений Сталина, какое общество мы можем построить?»
Концепт, продвигаемый молодым человеком: шокировать, высмеивая до абсурда штампы мира парфюмерии, — выпустив парфюм «№ 23» в количестве 31 456 экземпляров, по числу приговоренных к смерти в Расстрельном доме (данные только за 1937–1938 гг. — прим. «Новой газеты»).
Под аккуратной упаковкой пуля советского производства бережно уложена на горсть земли — взятой на расстрельном полигоне Коммунарка.
Переламываясь пополам, боеприпас элегантно открывается, чтобы раскрыть тяжелый, одуряющий аромат, созданный парфюмером Аленой Цишевской, чьи предки тоже стали жертвами сталинских репрессий.
Память о ГУЛАГе
Брошюра к продукту — идеальное воплощение канонов жанра: «Аромат «№ 23» открывается нотами старых бумаг и чернил, которыми подписывались смертные приговоры. Историю продолжает аромат сырого подвала, который очень скоро сменяется главным ингредиентом — ярко звучащим запахом пороха. Который, в свою очередь, постепенно сменяется нотками пепла, оставляя горькое послевкусие».
О чем Петрусев не говорит, так это о том, что битва за наследие Расстрельного дома выходит далеко за рамки случая бизнесмена Давиди. В России Владимира Путина сохранение памяти о ГУЛАГе стало борьбой со своей долей риска.
В течение многих лет борьбу ведет в атмосфере общего безразличия горстка подвижников.
Только теперь они сталкиваются со все более и более открытой враждебностью со стороны государства, и особенно со стороны ФСБ (экс-КГБ), как наглядно иллюстрирует дело карельского историка Юрия Дмитриева, обвиненного в «педофилии».
А последний пример подобного исторического ревизионизма — принятое в конце октября решение властей Твери о том, чтобы снять со здания медицинского университета две мемориальные таблички, которые были прикреплены в 1991 году с напоминанием о том, что в этих местах в 40-е были казнены 6295 польских граждан.
Обоснование местного прокурора, противоречащее многочисленным выводам историков: не хватает документов, подтверждающих факты.
И, напротив, сталинских статуй (в стране) появляется все больше и больше, а молодое поколение знает (о терроре) все меньше.
Просвещать молодых
Агентство Action присоединилось к борьбе, которую уже долго ведет «Новая газета», в особенности мобилизованная на то, чтобы сделать всеобщим достоянием судьбу Расстрельного дома.
«Мы надеемся на то, что мэрия проснется. У нее достаточно денег, чтобы выкупить здание. Всего один музей (ГУЛАГа, открытый в 2015 году в 1-м Самотечном переулке) для такого города, как Москва, — это слишком мало!» — говорит Алексей Полухин, заместитель главного редактора «Новой газеты».
Газета также стала инициатором петиции, уже собравшей 45 тысяч подписей.
Алексей Нестеренко не ждал столь авторитетной поддержки, чтобы начать борьбу за создание музея. С 2011 года этот мужчина, которому сейчас 82 и который обладает редкой жизненной энергией, каждую среду приходит на Никольскую улицу (исключение было сделано только в 2018-м, когда улица была превращена в гигантскую «фан-зону» к чемпионату мира по футболу). На скамейке напротив дома 23 он выставляет документы, подтверждающие непосредственную вину Сталина в расстрелах, а также несколько архивных справок о судьбе своего отца.
Отец, ярый коммунист, экономист на авиазаводе (начальник планового отдела НИИ гражданского воздушного флота. — прим. «Новой газеты»), был арестован через 25 дней после рождения Алексея и приговорен к «десяти годам без права переписки» (формулировка, использовавшаяся для обозначения смертных приговоров, как узнают Алексей и его мама лишь двадцать лет спустя).
«По сравнению с немцами мы настолько отстали, — вздыхает Алексей Нестеренко. — Они возят школьников в Бухенвальд, мы создаем парфюмерные магазины… Мы уже поняли, что не будет судебного процесса над палачами, так пусть они нам хотя бы оставят подвалы этого здания, чтоб чтить память погибших и просвещать молодых».
Бенуа Виткин,
Le Monde