Пропуск в параллельные миры

Он не просто писатель, но философ-мыслитель. Он и сам по себе, во всём своём творчестве, крайне необычен, необычно и его место как в европейской культуре, так и в культуре нашей страны. Достаточно сказать, что первое собрание сочинений польского писателя Станислава Лема вышло в Германии на немецком языке, а второе – на русском в постсоветской России (с 1992 по 1996 год).

Лем был, как тогда любили говорить, «другом советского народа». Автор книги «Так говорил... Лем» (в первом издании – «Беседы со Станиславом Лемом») Станислав Бересь провёл ряд бесед с писателем в 1981–1982 годах, во времена жёсткого кризиса социализма в ПНР, в конце концов вынудившего Лема эмигрировать в Западный Берлин, затем в Вену (в 1988-м он вернулся в Краков). В ходе разговоров журналист неоднократно пытался спровоцировать своего визави на антисоветские высказывания, однако тот оставался корректным. Хотя поводов для обиды на советскую власть и Россию вообще у него было достаточно. Его отец, врач-отоларинголог, служил офицером в Австро-Венгерской армии, в 1915 году попал в русский плен, провёл в нём 5 лет, а когда был отпущен, то по дороге домой по чистой случайности не был расстрелян как классово чуждый элемент. Сам же малолетний Станислав в 1939-м был свидетелем того, как в его родном Львове «советские» (не знаю почему, но все с монгольскими лицами) разоружили полк польской лёгкой кавалерии. Впрочем, от германского фашизма его семья, имевшая еврейские корни, пострадала ещё больше. «Немцы убили всех моих близких, кроме отца с матерью.» – писал Лем.

Он неоднократно признавался, что так хорошо, как в Москве, Ленинграде и Харькове, его не принимали нигде. «Астронавты» (1951) – первый роман Лема, вышедший в книжном виде, уже в 1957-м был издан в СССР на русском в переводе Зинаиды Бобырь (кстати, только в 1958-м на немецком). Роман «Солярис», написанный в 1960-м, на языке оригинала вышел в 1961-м, а в тот же год отрывок из него появился на русском в журнале «Знание – сила», в 1962-м был журнальный вариант в двух номерах «Звезды», а в 1963-м – в книге «В мире фантастики и приключений». А уже в 1968-м, за четыре года до выхода картины Тарковского, появилась первая советская экранизация романа – двухсерийный телефильм Бориса Ниренбурга и Лидии Ишимбаевой, снятый для Главной редакции литературно-драматических программ Центрального телевидения. Роль Криса Кельвина исполнил Василий Лановой, Снаута сыграл – не поверите! – Владимир Этуш (трудно представить «товарища Саахова» в такой драматической роли). Эта работа по духу была намного ближе к роману Лема. Однако ведь и фильм Андрея Тарковского, который так не нравился писателю, принёс ему известность не только по всей Европе, но и в Америке. Без фильма Тарковского не было бы экранизации 2002 года Стивена Содерберга с Джорджем Клуни в главной роли. Хоть режиссёр и утверждал, что читал роман Лема, в этой картине всё же больше не от него, а от Тарковского. Причём ещё и чисто по-американски превратно понятого. В результате то, что у Лема и Тарковского предстаёт как размышления о сущности человеческой личности, его восприятии окружающего мира, то у Содерберга превращается в откровенную психопатологию... Что делать – непрост Лем, ох, непрост.

Так вышло, что с самого рождения Станислав Лем был втянут в игры со временем и пространством. 12 сентября – его официальный день рождения. Есть весьма веские предположения, что родился он на день позже – 13 числа. Вероятность этого высказывает сам Лем в письме к Виргилиюсу Чепайтису от 6 апреля 1985-го: «Но в свидетельство о рождении записали предыдущий день, чтобы в соответствии с суеверием избежать несчастья». И уловка вполне сработала: Лем прожил 85 лет, был счастлив в семейной жизни, написал множество книг. И это при том, что был очень критичен к себе. Он признавался, что было много текстов, которые он начинал писать, но не зная, как их достойно продолжить, незаконченными нещадно выбрасывал в мусорную корзину.

Да и с законченными произведениями он был весьма строг. Его первый роман «Человек с Марса» написан ещё во время немецкой оккупации, печатался в 1946-м в журнале с продолжением. Однако позднее Лем посчитал его слабым и отказался выпускать в книге, сказав, что «это была крайне наивная и слабая вещь, о которой следовало бы забыть». Спустя четыре десятилетия, в 1985-м, вышло не согласованное с автором «пиратское» издание, а официальное – только в 1994-м. Свои первые научно-фантастические романы «Астронавты» и «Магелланово облако» (1961) он также не переиздавал, считая неудачными. Первыми удавшимися романами Лем считал «Эдем» (1958), «Солярис» (1961) и «Непобедимый» (1964).

«Солярис» вообще, по-моему, имеет особое значение не только в творчестве Лема, но и во всей мировой культуре. Не случайно произведение так привлекает кинематографистов. Это переходный роман, каким в творчестве, скажем, Стругацких была «Улитка на склоне». По форме «Солярис» – это ещё научная фантастика, то есть беллетристика, а по сути – уже философское произведение. Лем был из числа тех писателей-фантастов, которые, будучи беллетристами, ввели в общественный обиход вопросы и проблемы, которыми потом начали заниматься философы, социологи, культурологи. (Вторым столь же ярким был Филип Дик с его «Бегущим по лезвию», заставившим заговорить о симулякрах.) Американский философ, выходец из югославской еврейской семьи Томас Нагель писал: «Сознание делает проблему души и тела практически неразрешимой. Без сознания проблема души и тела была бы гораздо менее интересной. С сознанием эта проблема кажется безнадёжной». Не в этом ли, кроме всего прочего, ещё и главная мысль «Соляриса», вышедшего, когда Нагелю не было и двадцати пяти лет?

Первый том упомянутого выше первого в России и второго у Лема собрания сочинений открывается кратким редакционным предисловием авторства, по всей видимости, Александра Мирера, поскольку он был ответственным редактором издания: «Станислав Лем – редкостное явление в культуре ХХ века. Блестящий и самобытный писатель и в то же время социолог, философ-рационалист, склонный к точному математическому мышлению. Неудержимый фантазёр и – сухой аналитик. Писатель удивительно разносторонний; он, как сказал бы Достоевский, «выскочил из мерки». Кажется, он перепробовал все фантастические жанры – от классической «научной фантастики» до рецензий на фантастику, ещё не написанную». Добавлю, что многие произведения Лема, к примеру «Футурологический конгресс» (1971), становятся в ряд самого передового европейского постмодернизма. Однако смею предположить, что без этих научно-фантастических романов, не любимых Лемом, его издательская судьба в СССР сложилась бы иначе. Беллетристам в те годы дозволялось больше, чем серьёзным писателям.

Впрочем, параллельно с твёрдой научной фантастикой (литературный термин – Hard Science Fiction) Лем писал и откровенно реалистическую прозу. Так, ещё в 1948-м был создан роман, действие которого происходит во время Второй мировой войны в психиатрической лечебнице, – «Больница Преображения». Вышел он по цензурным соображениям только в 1955-м. А к русскому читателю пришёл и вовсе в 1995-м. Он входит в трилогию «Неутраченное время», два других романа из которой Лем также запретил переиздавать, на русском они не выходили.

Зато вышедший в 1966-м автобиографический роман «Высокий замок» был переведён на русский уже в 1969-м. В нём Лем рассказывает о своём раннем детстве – до 1939 года, когда Львов перестал быть польским. Из этой книги мы узнаём, что Станислав Лем был необщительным мальчиком – не имел друзей, да и с родителями был не особенно близок, разве что с отцом. Он сам с собой играл в не существующую в нашем мире страну, рисовал её документы – всевозможные удостоверения, пропуска.

Видимо, по этим пропускам он потом путешествовал по иным мирам – тем, где жили пилот Пиркс и профессор Тарантога, Трурль и Клапауций. Где-то там он почерпнул знания, позволившие ему в книге-трактате 1964-го «Сумма технологии» (кстати, уже 1968-м вышедшей на русском) предсказать торжество кибернетики и даже виртуальную реальность. В 2006 году Станислава Лема не стало. Но пропуска эти остались – порядка двух-трёх десятков томов романов, повестей, рассказов, пьес, эссе, интервью.

Андрей Щербак-Жуков