Время не-жертвенности?

Говоря о молодом поколении, люди постарше называют различные характеризующие его признаки. Почему в наше время одним из таких признаков стала неготовность к жертвенности? И проблема ли это? Как это влияет на те сферы нашей жизни, которые предполагают служение, например, Церковь, армию? Об этом зашла речь в откровенном разговоре

Мне как-то один священник сказал, как мне показалось, с горечью, что ему сын (который, как и многие священнические дети, в детстве играл в священника и прочее) сказал: «Пап, знаешь, почему я никогда не буду священником? Потому что я тебя не видел совсем, и я бы не хотел, чтобы мои дети тоже меня не видели так, как я не видел тебя». Хотя у них прекрасная любящая семья и прочее. Это индивидуальная проблема или системная?

– Нет, это системная проблема. Как я уже говорил, когда тебя рукополагают в священники, с тебя снимают кольцо, и ты обручаешься с Церковью. Колечко снято, его нет.

Ну, ты осознаешь это как проблему?

– Конечно. Я уже сказал, что это очень серьезная проблема. И я тоже осознаю, что не хотел бы, чтобы мои дети были пастырями, потому что это паче чаяния.

Вот такой сапожник без сапог, коротка кольчужка… Ты себе не принадлежишь. Когда мой первый ребенок родился, я был в Косово, когда второй – в Чечне. И жене объявлял благодарность по телефону. Она брала такси, сама ехала в роддом, рожала. Какой нормальный человек хочет такой жизни своим детям? Я понимаю, что это очень немногим по силам.

Именно поэтому очень важно готовить к жертвенному служению. То есть самому стать жертвой, для всех быть всем, чтобы хотя бы некоторых обратить.

Может, иеромонахов тогда [в военные священники]?

– Не уверен. Дело в том, что армейская среда агрессивна, она монашеский обет растворяет, как кислота. Например, мы еще не изжили в армии грех сквернословия, разные анекдоты. И много таких разговоров и не только, при которых очень трудно сохранение монашеских обетов. Как говорят, с кем поведешься – так тебе и надо.

Я видел, к сожалению, что в современной армии [женатый] священник несопоставимо более устойчив к работе с людьми. Именно потому, что есть «якорь надежды» – семья. Жена, которая тебя любит и ждет где-то там, дети, радости, без которых очень трудно. Я знаю очень хороших иеромонахов, и это люди, которые действительно верят в Бога. Это вера живая. Но если эта вера притупляется, то, к сожалению, очень сильно «клинит». Поэтому мы должны быть очень осторожны, думая, можно ли помещать эти, так сказать, экзотические для современного общества растения в такую агрессивную среду, где явно не будет хватать вот этих самых тепличных условий: сообщества единомышленников, крепких стен, четкого устава, который детерминирует саму возможность «соскочить». Это очень важно.

Недавно у нас была беседа с отцом Константином Кобелевым, который тюремным служением занимается. Он очень интересно говорил про соотношение системы исполнения наказаний и следственной части. А еще отец Константин упомянул, что в том числе под влиянием церковного присутствия в тюрьмах ФСИНовская система довольно сильно поменялась. И он приводил примеры, сравнивал, как люди воспринимали священников, как сотрудники относились к заключенным, когда священники только пришли туда, с тем, что происходит сегодня. А ты видишь какую-то трансформацию армейской жизни в этом смысле в связи с тем, что Церковь довольно давно присутствует?

– По ФСИН у меня очень мало опыта. Надеюсь, что это так, но не очень в это верю, если честно. Я имею в виду в целом систему. Про конкретные места, где трудятся конкретные батюшки, легко верю, в целом про систему – увы. У меня был опыт работы в следственном изоляторе «Матросская тишина» в течение нескольких лет. И я могу сказать, что за несколько лет там сменилось несколько начальников. Основная статья – коррупция... То есть система так быстро обновляется, что «переформатировать» этих людей мы просто не успеваем.

Ну, а в армии?

– В армии такая же проблема есть, но ситуация лучше. Не было счастья, но несчастье помогло. Вот представь себе: из нормально работающего самолета с мешком за спиной (парашютом – прим.) ты регулярно выходишь – заставит это голову чесать? Или, например, ты эксплуатируешь ядерное вооружение. Тут угроза не только радиации, но и, скажем, гептила, других химически активных веществ, которыми заправляются жидкостные ракеты. Все это заставляет тебя, мягко говоря, собраться, мобилизоваться и понять, что твоя жизнь – не только в твоем профессионализме, но и в руце Божией.

Кстати, из-за реальных изменений в вооруженных силах изменилась картина суицидов в армии. До революции самоубийство с подавляющем числе случаев – это была немощь офицера, несчастная любовь, карточные долги… И вот сейчас мы опять приходим к этому.

Там, где работают пастыри, суицид среди военнослужащих по призыву почти исчезает... Подчеркиваю: почти. Не полностью, но снижение во много раз. По крайней мере, я могу говорить за ракетные войска и за ВДВ – слава Тебе, Боже, это стало очень редким явлением. А вот среди офицеров [причиной суицида может стать] закредитованность, коррупционные преступления, о которых стало известно.

Основная проблема с ростом преступлений и происшествий в Вооруженных силах РФ связана, в основном, с тем, что это, к сожалению, люди из поколения Pepsi, Next, Индиго, которые долго слушали группы типа «Ногу свело» и так далее. И как результат – они не очень заточены под жертвенность. Они очень хорошо знают свои права, и очень плохо – обязанности. Они не готовы к самопожертвованию. Это поколенческая проблема. Она касается и духовенства, безусловно, но в армии это более остро, потому что им надо учить солдат. А как слепой поведет слепого? Приходят к ним солдаты-контрактники (контрабасы, как мы говорим) или срочники, а если офицер ничего не умеет, чему сможет научить? Это беда.

Сейчас идет сетевая дискуссия о так называемом богословии любви. Полярные точки зрения можно сформулировать так (я их намеренно огрубляю): одна предполагает, что, поскольку Бог есть Любовь, христианство – это про любовь, надо всех любить, и ничего другого не нужно; а те, кто придерживается противоположной точки зрения, говорят, мол, что вы тут все про любовь, любовь христианская – это совсем не то, а тезис, что мир сотворен из любви, – какая-то натяжка и т.д. Какое у тебя к этому отношение?

– Я чувствую, что мир меняется, меняются и подходы, люди. И очевидно, что эти дискуссии очень важны хотя бы для некой самоидентичности. Возможность дискуссии – то, чем мне дорога моя Церковь: она допускает дискуссии, разномыслие, право ошибаться, но все равно покрывает это любовью именно потому, что точки пусть расставляет Господь. Пусть мы будем сейчас людьми, в которых милость покрывает личные грехи и немощи. Давайте позволим Богу роскошь действовать в них точно так же, как мы уповаем на милосердие Божие по отношению к нам. Давайте перестанем делить на своих и чужих. Я легко это ощущаю в армейской среде, ведь мы все разные там: очень много мусульман и ребят, которые абсолютно далеки от религии.