«Мы здесь с экипажем собираемся»: как атомная подлодка К-19 нашла последнюю гавань на Пяловском водохранилище

В октябре 1958 года в Советском Союзе началось строительство первого атомного подводного крейсера-ракетоносца К-19. Эта подлодка стала не только первой в своём роде, но и одной из самых известных советских субмарин. Из-за многочисленных ЧП и аварий моряки прозвали её Хиросима. В 2003 году К-19 утилизировали, но бизнесмен Владимир Романов, служивший на ней матросом в конце 1960-х, выкупил рубку субмарины и установил её в Мытищинском районе Подмосковья. В рамках проекта RT «Незабытые истории» он рассказал о своей жизни и службе на К-19.

О жизни Владимира Романова можно снимать кино. Сын советского офицера, отслуживший срочную службу на подводной лодке К-19, исхитряется в конце 1970-х наладить в Литве частное трикотажное производство, начинает зарабатывать деньги — и попадает в поле зрения КГБ. От тюрьмы его спасает перестройка. В 1990-е и 2000-е Романов становится владельцем нескольких спортивных клубов, встречается с королевой Британии. А в 2013 году миллионер бежит из ЕС и получает политическое убежище в России. Затем выкупает за $0,5 млн рубку субмарины, на которой служил, и теперь пытается придать объекту статус памятника.

RT поговорил с Владимиром Романовым и выяснил, зачем он спас от утилизации легендарную К-19.

Владимир Романов родился в Тверской (тогда ещё Калининской) области, но в первый класс пошёл в Вюртемберге (Германия), где после войны продолжал службу его отец. 

В 15 лет он остался в семье за старшего. Дивизию отца передислоцировали под Каунас, там, в Литве, он и попал под хрущёвское масштабное сокращение армии и, как кадровый военный, не смог это пережить. Так семья осталась в Литве. Именно там ещё подростком Владимир Романов стал делать первые шаги в бизнесе, продавая на рынке трикотажные вещи, которые вязала его мать.  

В 19 лет Романова призвали в армию, где ему выпало служить последовательно на двух флагманах советского подводного флота. Сначала — на К-19. Во время его службы появился новый подводный крейсер, оснащённый 16 ядерными ракетами. На новое судно Романова после учебного отряда в городе Палдиски под Таллином перевели ещё на стадии испытаний. 

По окончании службы Романов закончил мореходку, накопил денег, работая на рыболовных судах, стал налаживать трикотажный бизнес, однако его быстро включили в список так называемых цеховиков, которым КГБ не давал покоя. Но посадить Романова не успели — в СССР началась перестройка, а потом не стало и самой страны. 

Быстро легализованные миллионы позволили купить в Литве предприятия, банки и даже знаменитый баскетбольный клуб «Жальгирис».

В начале 2000-х Романов расширил свои бизнес-владения, инвестировав в экономику Великобритании. Именно там журналисты и раскопали, как оказалось, самую важную для него самого страницу биографии — службу на К-19. 

— Принято считать, что подводную лодку К-19 прозвали Хиросимой за то, что с самого начала — с момент спуска на воду — её преследовали несчастья, сопровождавшиеся человеческими жертвами. Это так?

— Понятие «Хиросима» стало чем-то вроде мерила масштаба ядерного взрыва, который можно пощупать. Мощность ракеты — тысяча «Хиросим» или десять «Хиросим». Это было в разговорах ещё в учебном отряде в Обнинске, в Кронштадте и в Палдиски, где переучивались потом на 16-ракетный крейсер. С ней сравнивают всегда, потому что Хиросима — это как единица измерения. Допустим, спрашивают: «А что будет, если реактор взорвётся?». «Будет Хиросима», — отвечают. Так что такой ответ на вопрос, связанный с ядерным взрывом или ядерным заражением, был стандартным. Чернобыль тоже высчитывали в сравнении с Хиросимой. Просто кивают головой на место, где произошёл первый ядерный взрыв.

И этих «Хиросим» в нашей службе было немало. «Авария случилась — Хиросима получилась». Это был привычный ответ от специалистов. Считаю, что его никто для нашей лодки специально не придумывал.

Океан — это очень сложно. Наверное, страшней ничего нет, потому что опуститься в толщу воды (это вам любой инженер подтвердит) дорого, сложно, поэтому до сих пор океан не изведан. Осваивать глубины намного дороже, чем космос, поэтому космос мы уже как-то облетали, обжили, а океан нам ещё не покорился.

— В какие годы и кем вы служили на К-19?

— Я попал на К-19 в 1966 году. Она тогда ещё была флагманом флота. Был матросом срочной службы. В военкомате, когда распределяли, куда направить, я был отобран в Ленинград учиться на акустика. Но из воинских частей приезжают «купцы» — те, кто отбирает себе призывников. И вот один «покупатель» из спортроты за мой разряд по боксу зацепился, хотел перетянуть к себе. Но в итоге я оказался в Кронштадте. «Покупатель» с флота нашёл нужные слова и предложил службу коком. Кок на флоте — генерал в пехоте.

Но специальность оказалась тяжёлой, сложной — большая ответственность. Я даже завидовал другим в команде: дежурят — сидят и следят за приборами. А тут день и ночь работаешь. А уже в 1967-м меня отправили на обучение службе на лодке, построенной по новому проекту, в учебный центр подводников в Палдиски. После этого я попал на новый флагман — на первый подводный 16-ракетный крейсер. Я был в составе первого экипажа. Когда принимают лодку у завода, то в море выходят заводской экипаж и два экипажа военных: всего до 500 человек. На третий день без сна я в торпедном отсеке забрался на матрас, который там всегда старики держали, и уснул без памяти. Меня хватились и объявили команду «Человек за бортом», но торпедисты не выдали, пока я не отоспался четыре часа. Сначала были испытания, а потом пошли в дальний поход — тоже с большими приключениями.

— Как родилась идея увековечить лодку?

— В Эдинбурге у меня в середине 2000-х был футбольный клуб. Однажды ко мне пришли журналисты BBC и среди других задали вопрос: «Где ты служил?» Я ответил, что на К-19. К тому времени уже вышел фильм «К-19: оставляющая вдов» с Харрисоном Фордом в главной роли. И они зацепились: вытащили мою фотографию в учебном отряде Военно-морского флота в Палдиски (я удивился, как они это достали) и устроили мне встречу с командиром К-19 Юрием Флавиановичем Бекетовым в Москве. Он меня не помнил в лицо, но вспомнил по эпизоду, когда во время пожара я вылил на него бачок воды.

— Что обсуждали на встрече с командиром? 

— Я тогда решил у него узнать, почему наша К-19 была не чёрная, как все лодки, а шаровая (название серого цвета, применяемого в покраске надводных кораблей ВМФ. — RT). Он говорит: «Да всё просто: надо было отправляться в поход — и не было краски. Я выписал на складе то, что имелось в наличии, и получилось удачно: лодку в доке с самолётов не было видно».

А потом он добавил: «Хвастаться так хвастаться. Вот у меня ни одной аварии за время службы не было!» «А как же пожар?» — спрашиваю я. «Да-да, ты на меня бачок воды вылил», — подтвердил Бекетов. «А ракета упала при погрузке? — не унимаюсь я. — Трос отцепился, ракета стукнулась одним боком о пирс, топливо потекло, кислота, очень опасно. И обслуживающая команда прыгала в воду». «Ну было понемножку. Как ты запомнил?!» — сказал командир. Тогда же он предложил мне вступить в Союз моряков-подводников. А потом мы провели съезд подводников мира.

— В каком году это было?

— В 2006-м в Москве. Это было уникальное событие! Сколько подводников было: из Чили, из Перу, из Японии, из Соединённых Штатов, вся Южная Америка, индусы. Интересный был съезд.

И вот на нём адмирал Чернавин и командир Бекетов мне сказали, что у них неудачно идут переговоры по поводу того, чтобы сохранить первый атомный крейсер К-19. Предложили съездить на предприятие «Нерпа», что режет лодки на металлолом. На «Нерпе» мы договорились, что нам оставят лёгкий корпус рубки подлодки К-19. За это я заплатил $100 тыс.

Потом мы долго искали землю, где её поставить. Никто не давал. И тогда я купил участок в Подмосковье, 60 соток, на имя сына моего командира Бекетова, чтобы он этим занимался. Уже десять лет прошло с момента покупки рубки, она ржавеет, а поставить никто не даёт. И в конце концов притащили сюда рубку. Теперь каждый год можем собираться в памятные дни. Правда, там новый директор на «Нерпе» за время поисков земли появился, надул нас. 

— Как?

— По договору они должны были отремонтировать, покрасить, собрать. На рубке нет перископа, нет крышки ракетной шахты, нет люков. Много чего нет. Это всё должно было быть сделано. Мне пришлось поработать и ещё много денег потратить, когда собирали, чтобы всё сварить снова.

— Каково ваше мнение о фильме «К-19»? Что в нём правда, а что вымысел?

— Актёры в фильме хорошие. В остальном — мне противна эта дешёвая пропаганда. И то, как они это себе воображают, и то, как неумело показывают. По подводной лодке с пистолетами бегают — это смешно. Когда снимали реактор, то режиссёр Кэтрин Бигелоу предлагала подкрасить ржавчиной серебряный реактор, который слишком красиво блестел. Фильм, конечно, нужный, ведь это история, которая держалась в секрете, пока шла холодная война, но не могут они передать нашу жизнь.

— К тому же, как я понимаю, в фильме соединены в один поход три разных события, между которыми несколько лет: спуск на воду, авария на реакторе и пожар, после которого лодка долго шла домой.

— Конечно. Пожар — это экипаж Виктора Кулибабы. В 1972 году 28 человек сгорели. Сюда приезжали родственники, оставили фотографии, цветы. К тому же, чтобы понимать этот фильм, надо знать историю, представлять, почему у нас появился атомный флот. В 1950-е годы между СССР и Западом шла холодная война. Оборонной промышленностью СССР тогда занимался маршал Устинов. К нему пришли с предложением строить авианосцы. Говорят: «Мы отстаём, но если сейчас поднажать». А он им вопрос: «А сколько вам надо лет, чтобы догнать их?» «Лет десять», — отвечают. Он опять вопрос: «А они что, стоять на месте будут? Они же тоже за десять лет уйдут вперёд, мы их никогда так не догоним. Думайте, как расклад сил выравнять».

И вот пришли с идеей: «Давайте ядерные крейсера строить. Мы тогда всю Америку заминируем». И реализовали. 540 подводных лодок было в Советском Союзе, из них больше 100 — с ядерными реакторами. Мы сильно тогда натовцев обогнали. Собственно, в 1975 году, когда в Хельсинки мы с ними подписали договор, они это признали. 

— Как вы оцениваете роль К-19 в составе ВМФ СССР?

— К подводным лодкам можно применить ту же логику, что и к самолётам. Мы чем обогнали? У нас два реактора было, две линии вала. Сравните самолёт с одним пропеллером и с двумя: на другом уровне безопасность, живучесть и так далее. Лодки с 16 ракетами, с того момента как мы их стали выпускать серийно, всё перевернули. В 1975 году они поняли, что полностью со всех сторон заминированы.

— А как долго К-19 оставалась флагманом?

— Она перестала быть флагманом, как только появился первый 16-ракетный крейсер, на котором мне посчастливилось служить с нуля. И в испытаниях, когда два экипажа сменяют друг друга и одновременно работает команда рабочих и инженеров. 500 человек на лодке. Там спать можно только по очереди. Сложно было. 

— Чем вы занимались после окончания службы на подлодке?

— После службы меня сразу начали вербовать на траловый флот. Поступил в мореходку, выучился там на электромеханика и пошёл на рыболовные суда. Потом женился.

— Как вам удалось разбогатеть?

— Первые деньги я заработал на траловом флоте. На эти деньги приобрёл списанные вязальные машины. Отремонтировал их и занялся производством трикотажа. У нас в Литве была сильная лёгкая промышленность: текстиль, ткани, трикотаж. Дефицит в СССР был очень сильный. Сначала я покупал индивидуальные патенты на изготовление трикотажных вещей. Когда КГБ возглавлял Андропов, меня даже причислили к цеховикам и внесли в особый список. Удалось пережить и это. Потом я организовал кооперативы. У меня уже были стартовый капитал, опыт, связи, я был полностью подготовлен к новому кооперативному времени. И потом пошло-пошло.

Как-то скупил всю шерсть в Союзе, в одно время даже монополистом стал. Загрузил веретённые фабрики в Литве, в Барановичах, в Подольске под Москвой, где из моей шерсти сделали пряжу. Эту пряжу я пустил на трикотажные изделия. И у меня уже огромное производство стало.

Потом началась перестройка, затем приватизация. Вскоре и СССР распался. Я тогда, поскольку жил в Литве, стал гражданином этой республики. 

— Расскажите о вашем шотландском периоде, когда вы были владельцем футбольного клуба.

— На меня ополчились в Шотландии все. Каждую пятницу в прессе какая-то сенсация: что сделал Романов. Утром один раз включаю телевизор — везде Романов. Думаю, что случилось? А у меня в совете директоров был лорд. И он, как оказалось, всё время сливал информацию из клуба, подыгрывал их прессе. Я его взял и уволил. И вот он стоит на фоне Биг-Бена и разъясняет, какой плохой Романов. А фаны клуба — за меня. В 2006 году, когда мой «Хартс» кубок Шотландии выиграл, я на финал весь экипаж К-19 привёл.

Все вышли в национальной одежде, в килтах, даже я килт надел, а экипаж — весь в форме.

Популярностью экипаж пользовался такой, что шотландские ветераны позвали нас на самую секретную базу подводных атомных лодок НАТО в Глазго. Среди нас был один действующий адмирал, остальные — ветераны. Так там погуляли, что в НАТО потом разбирались, как мы вообще попали на эту секретную базу.

— Вы встречались с королевой Англии?

— Да, когда она приезжала в Вильнюс в 2006 году. По этикету можно только поздороваться, вопросов никаких нельзя задавать. А ко мне она обратилась: «Это вы?» Она не поняла, как я, русский, мелькающий во всех британских СМИ, оказался на приёме в Литве. А я же ещё и значок ветерана британского Королевского флота надел, а его не спутать: там два флажка перекрещенных, череп и кости. И тут уже мне начали вопросы задавать. 

— Вы были гражданином Литвы? 

— Да. В Литве я начал заниматься политикой. Выдвинул свою кандидатуру на выборах президента, хотя знал, что меня не допустят: там должен быть коренной житель. Но я им говорю: «Единственный коренной в вашем списке — это я. Потому что моя фамилия идёт от Романо́во. А Романо́во основал родоначальник литовской земли Палемон. И единственным рыцарем из литовцев, который был награждён в битве с папскими войсками, был Ивашко из Романо́во. Так я один тут выходец из Литвы, а вы откуда? Вы стыдитесь своей великой истории? Что Витовт Великий разбил папские войска и отдал свою дочь Софью за московского князя Василия Дмитриевича? Что Смоленск ему был отдан не как завоевателю, а как западному форпосту, который закрыл дорогу крестоносцам в Россию?» Именно тогда прекратились все их походы на Россию, потому что они Литву не могли пройти. И везде это как-то подано, перевернуто, что это плохая история, что Литва преградила путь крестоносцам, что помогла образоваться Московии, потом России. Для них это смерть. Я переделал флаг клуба «Жальгирис» с креста на трезубец, типа как в Минске, как на Украине. И фаны это понимают. Но со мной в Литве начали борьбу. 

— В каком году вы приехали в Россию?

— В 2012 году мне сказали: «Тебе надо уезжать из Литвы». У меня тогда всё отобрали через рейдеров: банк, бизнес — всё. В 2014-м я получил статус политического беженца в России, а в 2017-м получил гражданство. Со всеми приключениями, если честно. Граждане южных республик легче получают гражданство, чем русский, который родился, служил и работал здесь, если он с Запада. И там не любят русских везде. Особенно это было остро в 1990-е и в начале 2000-х. И попадаешь между двух наковален.

— Во сколько вам обошёлся этот монумент К-19?

— Мои родственники подсчитывали. Говорят, что я уже закопал $0,5 млн. $100 тыс. я заплатил за саму рубку как за металлолом. Потом мне «Нерпа» за работы выставила счёт на ещё 100 тыс. — тоже в долларах.

Перевозка обошлась в 1,5 млн миллиона, потом работы. Земля $600 тыс. И дальше не могу остановиться. Про содержание лучше не спрашивайте. С финансами сейчас тяжело — есть проблемы с землёй, налоговыми органами, тянутся суды. Но это лучше, чем литовские рейдеры, с которыми я и тут продолжаю бороться девятый год.

— Что вы хотите в итоге сделать с поставленной рубкой? Есть ли статус памятника или музея?

— Пока никакого статуса нет. Просто поставил — и всё. Сейчас мне кажется, что это бесполезно. 15 лет уже прошло с момента, как я её купил. Командиры, ветераны пытались —не смогли осуществить это. Сейчас там стоит памятная доска, посвящённая российским корабелам и морякам-подводникам, чтобы можно было собираться там, почтить память. Она грандиозная — длиной 25 м, высотой 4 м. 

— Вы хотите, чтобы здесь был центр притяжения для подводников и для тех, кто интересуется историей подводного флота?

— Мы здесь уже постоянно мероприятия проводим, с экипажем собираемся. Первый экипаж К-19 — уже всем за 90, совсем старенькие. Объединились с адмиральским клубом, вместе до 100 человек здесь собирались.

Для начала хотелось бы добиться, чтобы налог на землю снизили, а пока нет ни финансов, ни времени как следует всем заняться. Как освобожусь, сразу первый отсек для лодки привезу, докончу это. Директор «Нерпы» мне обещал его, но ничего не выполнил. Мне сейчас ленинградский завод предложил сделать лёгкий корпус первого отсека. Потом, как раскручусь, лодку в статус памятника переведу. Тогда уже можно будет поставить стенды, нанять штат: сторожа, экскурсовода, ветерана-подводника, который бы всё объяснял, рассказывал.

— Как планируете раскрутиться? 

— В любом бизнесе, если у тебя есть природная жила и фундамент в виде знаний и опыта, можно начинать снова и снова. И предложений много. Хотя, если честно, меня больше интересует не бизнес, а история и политика. Я бы с удовольствием направил свои усилия на Литву. Молодёжь там уже не понимает, откуда и что взялось. А Литвы, собственно, и нет без истории.

— Вы хотели бы заняться историей Литвы?

— Я бы хотел заняться объединением славян. Построй столицу где-то между Киевом, Варшавой, сделай такой проект — и втягивай туда единомышленников. Даже если не через десять, то через 100 лет, через 1000 — всё равно славяне объединятся, и тогда это будет самая влиятельная культура на планете, за которой пойдут все народы мира.