Валерий Панюшкин: Совсем никакой любви
Случайный поиск в интернете каких-нибудь историй сам-не-знаю-про-что иногда приводит к поразительным результатам. Вот, например, отыскал историю про первую в Европе женщину — профессора медицины Веру Игнатьевну Гедройц.
Родилась в 1870 году в семье обедневшего литовского князька, служившего сельским мировым судьей в Калужской губернии. Мечтала стать врачом, что для женщины в России было тогда практически невозможно. Училась в Петербурге на анатомических курсах. Участвовала в народовольческих кружках, за что и была сослана в отцовскую деревню.
Бежала. То есть фиктивно вышла замуж и выехала в Швейцарию по паспорту умершей сестры фиктивного мужа. Поступила в Лозанне на медицинский факультет к великому хирургу профессору Цезарю Ру. Профессор отличал ее, она делала успешную хирургическую карьеру.
Но вскоре в России умерла ее мать, отец попросил вернуться, и она вернулась. Работала главным врачом Мальцовских больниц (их устраивали предки небезызвестных здесь, на «Снобе», Игоря Мальцева и Бориса Акимова), наладила гигиену, родовспоможение и иссечение распространенных в то время среди рабочих грыж.
Ушла на русско-японскую войну. Первая в Европе в полевых условиях стала делать полостные операции и как-то значительно (не могу разобраться, не будучи специалистом) усовершенствовала эфирный наркоз.
После японской войны в качестве выдающегося хирурга была представлена императрице Александре Федоровне и приглашена ею работать в царскосельский госпиталь. Это она обучала медсестринскому делу императрицу, великих княжон Ольгу и Татьяну и фрейлину Вырубову. Ради слабой здоровьем императрицы оперировала сидя, чтобы императрица могла ей сидя ассистировать. Великих княжон хвалила за прилежание. Вырубову ругала за то, что медсестрою быть не старается, а только следует придворной моде на милосердие.
Распутина сильно не любила.
После февральской революции 17-го года пошла на фронт врачом и была серьезно ранена. В советские уже годы стала профессором, переехала в Киев и до 1931 года, пока не умерла от рака, жила в Киеве с любимой женщиной. Она была лесбиянкой или трансгендером, во всяком случае, всю жизнь носила мужскую одежду и часто говорила о себе в мужском роде.
После ее смерти у одного из ее учеников сохранилось письмо от профессора Ру из Лозанны. Незадолго до своей смерти профессор Ру приглашал ее в Лозанну возглавить его освобождающуюся кафедру. Доктора, который в память о Вере Игнатьевне хранил это письмо, в 37-м году, разумеется, сгноили в лагерях.
Я пересказываю эту удивительную судьбу ради последнего абзаца.
Она еще писала стихи. Под псевдонимом Сергей Гедройц. Стихи очень вторичные и довольно беспомощные. Подражала то Гумилеву, то Ахматовой, своего поэтического голоса не имела. Гумилев, Ахматова и Иванов-Разумник, с которыми Гедройц подружилась в Царском Селе, отзывались о ее стихотворных сборниках критически, но очень уважительно, понимая, видимо, что великому хирургу не обязательно писать еще и великие стихи. Слабые были стихи, повторяю. Но есть одно стихотворение, написанное где-то в двадцатые годы, про царскосельский госпиталь. Тоже слабое подражание Гумилеву, но с невероятно точным диагнозом стране. Вера Игнатьевна Гедройц пишет, что вот до революции здесь был госпиталь — кровь, гной, боль и смерть. И после революции — тоже госпиталь. Тоже кровь, гной, боль и смерть. Но после революции не осталось никакой любви.
Совсем никакой любви.