Татьяна из страны 31 июня

После фильма-сказки «31 июня» Татьяне Анциферовой пророчили «звание» певицы №1 в СССР. У неё до сих пор нет ни званий, ни особых регалий, но она ни о чём не жалеет

Те, кто хоть раз слышал её голос, легко назовут её имя. Профессионалы-музыканты не дадут соврать: тембр редкой красоты, нежный, юный, хрустальный, не перепутаешь ни с кем. И если мы любим замечательный фильм-сказку «31 июня», так в том числе и за песни в её сказочном исполнении.

Известная история: поругавшись с Аллой Пугачёвой во время работы над картиной «Женщина, которая поёт», композитор Александр Зацепин в пику ей задался целью найти певицу, «способную затмить Пугачёву». Татьяну Анциферову он нашёл в Ужгороде, в Закарпатской областной филармонии. И с первой встречи понял: вот эта девушка – сможет! После «31 июня» она пела песни во всех его фильмах. Популярность молодой певицы была ошеломительной. Её голос был настолько нов и свеж для эстрады тех лет, что именно Анциферовой Александра Николаевна Пахмутова предложила спеть прощальную песню Московской Олимпиады-80. Лучшие композиторы писали для неё свои хиты, её концерты собирали полные залы… Даже в смутные 1990-е на её горизонте то и дело появлялись люди, предлагавшие вложить в неё миллион-другой баксов. Правда, либо бритоголовые, либо совсем уж сомнительной репутации, но факт! Кстати, многие музыкальные эксперты и меломаны до сих пор твёрдо уверены: Анциферовой было под силу переплюнуть всех и стать певицей №1. А вот «не смогла» или «сама не захотела» – вопрос по сию пору открытый.

…Сегодня певица от шоу-бизнеса старается держаться подальше: на гастроли не ездит, в концертах участвует крайне редко. Отгородилась от посторонних высоченным «забором» и в свой дом-крепость лишних людей не пускает. Занимается вокалом с вундеркиндами – будущими звёздами. Пристально следит за всеми новинками и тенденциями мировой музыки. То есть по-прежнему полностью «в теме» – живёт музыкой. И поёт. Придя домой, я несколько раз подряд прослушал новый компакт-диск, который Татьяна Анциферова подарила мне на память об этом откровенном интервью. Всё-таки как же божественно она поёт!

Татьяна Анциферова в 16 лет стала солисткой популярного харьковского ВИА «Везувий»

МОЙ ПРАПРАПРАДЕД – ГАВРИИЛ ДЕРЖАВИН

– Татьяна Владимировна, вы родились в башкирском городе Стерлитамаке. С чем у вас этот город ассоциируется?

– Один мой знакомый музыкант, который живёт в Америке, рассказывал, что там у них продаётся сода с надписью на упаковке «Произведено в Стерлитамаке». Говорит, как увидит, сразу меня вспоминает. А у меня этот город ассоциируется с родителями, с детством. Ещё – почти всегда холодно… Мой папа окончил в Харькове Институт инженеров железнодорожного транспорта и был распределён в Башкирию, на Уфимскую железную дорогу. В Стерлитамаке им с мамой дали комнату в коммуналке. Вот там я и родилась.

Моих родителей, особенно маму, постоянно тянуло на родину, в Харьков. Но отца как хорошего специалиста не хотели отпускать, даже дали отдельную квартиру. И этим нас задержали ещё на несколько лет. Но, сколько себя помню, мы всё время собирались обратно. Я даже в детский сад ходила до восьми лет. Мама оттягивала моё поступление в школу в надежде на то, что уедем в Харьков и там я пойду в первый класс. В итоге я пошла 1 сентября в школу в Стерлитамаке, а через неделю мы уехали.

– Откуда такая информация, что по отцовской линии ваш предок – поэт эпохи Просвещения Гавриил Державин?

– Когда я была маленькая, под строгим секретом мне бабушка по отцовской линии показывала семейное генеалогическое древо. Раскладывала на столе полуистлевший старинный пергамент с картинками, говорила, мол, мы тебя, Танечка, сюда впишем. По её словам, мой родной дед был праправнуком того самого Гавриила Романовича Державина, который, «в гроб сходя, благословил» Пушкина. Согласитесь, такое родство уже внушает определённую ответственность!

– Когда появились первые музыкальные увлечения?

– Мои дедушка с бабушкой были учителями, жили в посёлке в Оренбургской области. Гонимые сталинским режимом, они не имели права жить ближе, чем в ста километрах от областного центра. В детстве я часто у них гостила. Оба были очень музыкальными: играли на разных инструментах, пели всей семьёй. Я всё слушала¸ впитывала, а потом, возвращаясь в Стерлитамак, всё это в виде выступлений «выдавала» в детском саду. В шесть лет мама отвела меня в музыкальную школу по классу фортепиано, где и выяснилось, что у меня абсолютный слух.

– Интересно, о чём мечтали в детстве?

– Уж точно не о сцене! Когда Валентина Терешкова полетела в космос, мне хотелось быть космонавтом. Женщина в космосе… Значит, и я могу! А до этого, в классе первом, хотела быть следователем. Мне казалось, что поймаю преступников быстрее, чем другие… Я вообще была таким «странным», домашним ребёнком. Пока мы в Харьков не переехали, я не знала, что люди курят, не слышала ни одного матерного слова, не знала, откуда берутся дети. А тут сразу всё узнала. Мои же соседки-ровесницы просветили. (Смеётся.)

– Когда вы узнали, что у вас необычный голос?

– Про голос мне никто не говорил, но в школе я была «бесплатным магнитофоном».

С родителями. Начало 1960-х

– В каком смысле?

– Услышав песню в какой-нибудь передаче, на следующий день я исполняла её перед одноклассниками. Помню, вышел фильм «Пусть говорят» с участием испанского певца Рафаэля. Не зная испанского, я пела на «птичьем» языке все его песни. Когда заболевал учитель и некем было его заменить, классная говорила: «Анциферова, к столу!» Я выходила и весь урок пела. Самое забавное, что даже те мальчишки, которые на переменах норовили меня толкнуть или дёрнуть за косичку, сразу затихали и смотрели влюблёнными глазами. А ещё у нас в актовом зале стоял рояль. Бывало, после уроков одноклассники подходили: «Цифра»! Идём в актовый. Попоёшь…»

– Что пели?

– Тот репертуар, который в то время крутился на пластинках и звучал по радио. Жан Татлян, Муслим Магомаев, Владимир Трошин, Тамара Миансарова. Кто тогда ещё был? Дин Рид, Рафаэль, Джордже Марьянович, Лили Иванова… В шестом классе старшие ребята пригласили меня петь в школьном ВИА. А после восьмого я поступила в Харьковское музыкальное училище.

– Когда созрело окончательное решение стать профессиональной певицей?

– Это внушил мне мой будущий муж – Владимир Белоусов. Познакомились мы при довольно смешных обстоятельствах. Он искал солистку для своего ансамбля «Везувий», а я пришла на прослушивание. Вдруг выходит такой длинноволосый Ален Делон – в костюме, белой рубашке с галстуком. Протягивает руку и с ходу: «Вы нам подходите!» Я рассмеялась: «Вы же не слышали, как я пою?!» «Вас слышали другие, я им доверяю», – отвечает. Я испугалась! Дома маме сказала: «Больше никогда туда не пойду! Там очень подозрительный руководитель». Словом, глазом не успела моргнуть, как влюбилась. Мне было 16, Володе – 28. С тех пор мы не расставались.

Концерты были четыре раза в неделю. В Харьков приезжали со всего Советского Союза, даже с Дальнего Востока, Камчатки, чтобы посмотреть нашу программу, потусоваться. По пятницам, субботам и воскресеньям там собиралось до 1,5 тысячи человек. Ажиотаж был невиданный! Приезжавшие из Москвы удивлялись: «Почему нет такого у нас?» Всё было серьёзно: огромный зал, высокая сцена, хозрасчётная организация. Билеты продавались по 1,5 рубля.

– Ого! Немалые по тем временам деньги.

– Между прочим, организаторы наших концертов выручку выносили мешками. Я не шучу! На входе сидела кассирша с мешком из-под картошки. Они наполнялись до верха и складывались в гардеробе… Мне платили зарплату 60 рублей, и я ещё в училище стипендию получала 20. Моя мама, работая методистом в детском саду, получала меньше.

– Уже тогда ходили «на Анциферову»?

– Нет. Ходили «на Белоусова» и его оркестр. Коллектив по тем временам был невероятно продвинутый. Играли джаз, джаз-рок… Брали любую советскую или украинскую песню и делали из неё «американское произведение», хотя пели на украинском или русском языке. Треть программы – иностранные шлягеры. Я пела «Mamy Blue», «Sunny», «Hello, Dolly», песни из репертуара Марыли Родович, «чешского соловья» Карела Готта, Хелены Вондрачковой. И, конечно, те, что пела вся Украина – «Червона рута», «Водограй»… Кроме того, Володя писал песни специально для меня.

– А как же «обязательные» комсомольско-патриотические песни? Даже Александр Градский признавался, что, будучи начинающим рокером, пару раз спел «Ленин всегда живой» Серафима Туликова.

– Мы не пели. Конечно, может, Володя куда-то ходил на ковёр, и за это его ругали, но мне он об этом не рассказывал. Худсоветы и цензура впервые появились в нашей жизни, когда мы переехали в Киев, работали в Укрконцерте – делали с Петром Топчием программу «С песней по миру». И потом в Ужгороде, в Закарпатской областной филармонии, бывало, нас даже с гастролей за «неправильные песни» снимали. Кстати, с Александром Градским мы познакомились как раз в Ужгороде, когда он приехал с концертами в 1977 году. Я помню, как во время репетиции распахивается дверь: «Я – Градский! Пришёл посмотреть, кто здесь такого крутого из себя воображает!» Оказывается, он услышал, как мы играем, и стоял под дверью – не мог понять, запись звучит или играют живьём. Добавил ещё: «О! Наконец я встретил на территории СССР нормальных чуваков. В Москве трудно найти таких продвинутых. Вам надо в Москву!» Как в воду смотрел.

На концерты ВИА «Музыки» с Татьяной Анциферовой приезжали со всего Советского Союза. 1970-е

РАДИОСТАНЦИЯ «ИМЕНИ ТАТЬЯНЫ АНЦИФЕРОВОЙ»

– Как вы познакомились с Зацепиным?

– Александр Сергеевич в это время писал песни для фильма «31 июня» и, как я поняла, искал для их исполнения новый голос – он нуждался в «свежей крови». Наш друг саксофонист Марк Беспалько, который тогда жил в Москве и сотрудничал с ним, дал ему послушать мои концертные записи. Зацепин попросил нас познакомить. Шёл ноябрь или декабрь 1977 года. Но, если честно, ехать в Москву я вообще не хотела. Я хотела в Нью-Йорк!

…Ещё работая в Киеве, мы с Володей мечтали уехать на ПМЖ в США. Но жизнь обычно всё решает по-своему. У Володи открылась язва, об отъезде пришлось забыть. Поэтому мы и перебрались в Закарпатскую областную филармонию – всё поближе к Западу. Мне было 20 лет, я была абсолютно самодостаточна, даже мысли не было «попасть в телевизор». Жила в своём мире, со своими идеалами и ориентирами. А Ужгород по советским временам был довольно прозападный цивилизованный город. И мне всё там нравилось: по телевизору крутили лучшие европейские музыкальные программы, американские фильмы. Мы давали 300 концертов в год. Играли и пели почти что хотели.

И вообще у меня было ощущение, что мы живём не в СССР. Даже климат был другой: под Новый год в Ужгороде теплынь, все ходили без шапок, а в Москве – холод собачий. Поэтому предложение поехать в Москву «разгонять тоску» у меня не вызвало никакого интереса. Абсолютно! По большому счёту меня Володя уговорил.

Мы приехали. Встретились у Зацепина, на домашней студии. Пили чай, потом он наиграл на фортепиано мелодию песни «Светит ли в окна рассвет голубой», дал мне текст, и мы её записали. Я увидела, что Зацепин доволен результатом, и поняла, что прошла некий тест. Рассказывал о фильме, о том, что ни песни, ни актёры на главные роли ещё не утверждены, мол, ему бы хотелось, чтобы я участвовала.

Я спросила: «В каком качестве? Сниматься?» – «Может быть, даже и сниматься».

– Даже так?

– По крайней мере меня попросили отнести свои фотографии на «Мосфильм», и там они понравились. Позже режиссёр Леонид Квинихидзе говорил: «Мы рассматривали твой вариант. Было бы неплохо, чтобы тот, кто поёт, тот и снимался». Правда, уже во время записи песен он протянул мне журнал с актрисой Ией Нинидзе на обложке, сказал, что будут искать похожую на неё балерину.

– Знали, что параллельно с вами пробуются ещё семь певиц? В том числе Лариса Долина, Ирина Понаровская…

– Естественно, не знала. У меня же концерты. В феврале приехала, записала четыре пробные фонограммы – и опять на гастроли. Зацепин потом признался: «Лично мне ты больше нравилась, но я в одиночку не мог решить – боялся провала».

И он собрал музыкальный консилиум: Олег Лундстрем, Юрий Саульский… Прослушали записи всех претенденток, в конечном счёте выбрали меня. Помню, Леонид Петрович Дербенёв подвозил меня в Новогиреево. И пока мы ехали, крутил кассету с записью «Ищу тебя», которую ему отдал Зацепин. Песня заканчивалась, он перематывал и включал снова. Раз 15 подряд. И после каждого прослушивания говорил: «Ух-х-х-х! Какую песню мы записали!»

– Вы сразу их начали петь на своих концертах?

– Ну что вы! И Дербенёв, и Зацепин предупредили, что до премьеры фильма – нельзя. А то не успеет выйти фильм, как какой-то другой композитор их «напишет». Не так всё просто. Как раз в это время мы работали по отделению с «Песнярами». После выступления зашли в гости Валера Дайнеко, Владимир Мулявин, и я им включила запись. У них глаза округлились: «Почему не поёшь это на концерте?» – «Нельзя». – «А мы бы не удержались!»

– Вашим звёздным часом многие считают 1978 год, когда на экраны вышла картина «31 июня». Можно сказать, что он фактически перевернул вашу жизнь?

– В какой-то степени – да. Он обозначил, что я существую в этой стране и её музыкальной культуре. В остальном… Ничего сверхъестественного не заметила.

– Вы стали знаменитой! Разве нет?

– Если честно, я не ощутила большой славы. Как жили, так и жили. Мои песни, голос, фамилию знали, но… Меня же в лицо почти никто не знал. Только когда фамилию называла, могли отреагировать, иногда даже измениться в лице: «Ой! Татьяна Анциферова? Вы же моя самая любимая певица!» Со мной это пожизненно. А вы говорите – «слава»! Телевидение меня всё время снимало – вырезали. Начиная с первого эфира. За полгода до премьеры «31 июня» Зацепин, Дербенёв, Яак Йоала и я участвовали в записи для телепрограммы «Москвичка». Поговорили о фильме, мы с Йоалой спели. По замыслу лейтмотивом фильма песней «Ищу тебя» заканчивалась передача, шли титры. И вдруг в конце мая смотрю эфир: вот все мы сидим, разговариваем о главной песне фильма, Яак Йоала спел… А мою песню вырезали. Причём выглядело так, как будто это сделали в последнюю минуту.

– О чём подумали?

– Или не пришлась ко двору, или… это какие-то происки, козни другие. Между прочим, у этой песни в моём исполнении так и не было телевизионного эфира, хотя снимали не раз. Какие-то артисты говорили, что я не очень фотогеничная. Кто-то где-то за кулисами сказал, что меня не хотят снимать, потому что «вешу больше, чем нужно». А я тогда весила в два раза меньше, чем сейчас.

– Какие причины вам самой кажутся самыми вескими?

– Мне много раз говорили, что предыдущая фаворитка Зацепина ревнует и ставит мне палки в колёса. Но кто знает всю правду? Был такой редактор на телевидении – Владимир Давиденко, он говорил, что лично видел чёрный список людей, нежелательных к показу по ТВ. Якобы я там фигурировала под первым номером – видимо, в алфавитном порядке. Вот Давиденко я верю! Правда, примерно раз в год меня могли показать. По радио я звучала, пластинки выходили.

– Если так, почему именно вам «было доверено» закрывать Московскую Олимпиаду? Я имею в виду песню «До свидания, Москва!», которую Александра Николаевна Пахмутова отдала не раскрученным советским звёздам, а вам.

– Сама долго на эту тему думала. Может, случайность, а может, нет. Ведь «31 июня» продали в 100 стран мира, у ленты был бурный международный успех. Это я от Квинихидзе слышала. Зацепин тоже рассказывал, что, когда он переехал жить во Францию, его песни все там прекрасно знали. А тут Олимпиада в Москве… Примерно в это время появилась радиостанция «Москоу Сервис», которую многие мои друзья-музыканты в шутку называли «имени Татьяны Анциферовой», потому что меня там крутили чуть ли не 30 раз в сутки. По словам моего знакомого, который там работал, «поступила информация, что иностранцы тебя знают лучше всех из советских исполнителей». Поэтому, я думаю, неспроста меня пригласили петь эту песню вместе с Лещенко. Возможно, это был продуманный маркетинговый ход.

– Не преувеличиваете, что Запад вас хорошо знал?

– Расскажу вам одну историю. Её свидетели, например, Стас Намин, его тогдашняя жена Людмила Сенчина… Осенью 1983-го, когда у власти был Андропов, группу Стаса Намина, где тогда работал мой муж, пригласили на Берлинский рок-фестиваль. Кульминацией фестиваля стал приезд одного из основателей джаз-рока – знаменитого певца и композитора англичанина Роберта Уайатта. Выступал он, сидя в инвалидной коляске, так как в 1970-е годы выпал из окна, сломал позвоночник и больше ходить не мог. Но – реальная живая легенда! И вот наша советская делегация во главе со Стасом Наминым через кордон кагэбэшников в штатском прорывается к музыканту, начинают общаться через переводчика: «Кого из советских рок-музыкантов вы знаете?» Начали перечислять пофамильно. Уайатт: «Ноу…ноу…ноу…» «А из певцов?» Он с ходу: «Раша? Татьяна Анциферова! Она мне помогла выжить!» Он рассказал, как, находясь в жуткой депрессии, хотел свести счёты с жизнью, но вдруг услышал по радио мой голос. Потом решил сам спеть мою песню «Мир без любимого». Написал свой английский текст, назвал «War Without Blood», что переводится как «Война без крови». И – спел как «песню неизвестного композитора». У меня где-то даже есть эта запись! Представляете? Человек совершенно из другой «оперы», а представление о музыке в СССР ассоциируется с одним именем.

– Потрясающая история!

– Сама была удивлена. Кстати, что интересно – Роберт Уайатт до сих пор не только жив-здоров, но и продолжает выпускать свои пластинки.

С мужем Владимиром Белоусовым и сыном Вячеславом. Начало 1990-х

ПОСЛЕ ОЛИМПИЙСКОГО МИШКИ

– Татьяна Владимировна, как-то вы неохотно вспоминаете песню про олимпийского мишку, под которую в 1980-м лила слёзы вся страна. Почему?

– Нет, конечно, остались незабываемые воспоминания о Московской Олимпиаде, о том прекрасном времени, когда тебе 26 и ты надеешься, что всё лучшее у тебя впереди. А почему вспоминаю неохотно? Во-первых, Александра Николаевна и Николай Николаевич Добронравов сначала говорили, что я буду самостоятельно петь эту песню. Я её выучила, приехала на «Мосфильм» и записала три варианта. А потом… Может, это и прозвучит несолидно, но вдруг «нарисовался» Лев Валерьянович Лещенко, который как будто «с телевизора сошёл». И мне предложили с ним петь дуэтом. Естественно, весь мой энтузиазм сразу рухнул!

– ?!

– А чему было радоваться? Я понимала, что Лев Валерьянович – певец, прославляющий советскую власть, «знамя» того строя. А я себя никогда «под Лениным не чистила, чтобы плыть в революцию дальше». Поэтому для меня это внутренне было как-то не очень приемлемо. Ладно, думаю, запишу, а там видно будет. Больше всего меня расстроило, что записывали на один микрофон и на итоговой записи меня не очень хорошо слышно. После того как мы спели, Александра Николаевна в шутку сказала: «Лёва, вокруг твоего голоса появился ореол в виде голоса Татьяны». А мне бы никак не хотелось быть ни его ореолом, ни нимбом. Рассказала потом мужу об этой записи. Володя и говорит: «Ну записала и записала. Ты же не изменила мне с Лещенко… Забудь!»

Кстати, с этой песней связан ещё один забавный момент. После знакомства с Александрой Николаевной и Николаем Николаевичем приезжаю в квартиру Марка Беспалько, у которого мы остановились. Села учить эту песню, наигрываю на фортепиано мелодию: «До свидания, наш ласковый миша! Возвращайся в свой сказочный лес!» Заходит жена Марка Вера: «Таня, зачем ты учишь песню, которая давно существует?» – «Какая?» – «Ну как же? – «Ах, зачем я на свет появился? Ах, зачем меня мать родила?» Мне стало так смешно. Ведь я тоже, как только её услышала, уловила очевидное сходство по ритмике и по нотам.

– Вы солидарны с народом по поводу песен, которые он любит? Или у вас своя оценка собственного творчества?

– Мне тоже нравятся песни из «31 июня», и ничего с этим поделать не могу. Мне только не нравится, как технически они сделаны. Ведь по непонятной причине в картину попали мои «пробные» записи. Почему мне не дали перепеть? Загадка!

– Считаете, что можно было спеть лучше?

– Ну, конечно! Когда узнала, что все музыкальные номера под мои песни уже сняты, была сильно огорчена. Вообще там много для меня загадочного и странного до сих пор. Несмотря на то что Зацепин жив, я с ним общаюсь. Но мне не кажется приличным расспрашивать его на эти темы – всё-таки ему 91 год уже. Хотя Леонид Дербенёв, когда я ему жаловалась, восклицал: «Ты сделала всё прекрасно! Пусть попробует кто-то сделать лучше».

– В 1980-е годы вы спели песни ещё для трёх фильмов с зацепинской музыкой: «Узнай меня», «Артистка из Грибова» и «Приключения Арслана», выпускали диски-гиганты… Но вдруг всё резко пошло на спад, а потом вы вообще куда-то исчезли. Поговаривали, мол, Анциферова «потеряла голос», «уехала навсегда в Штаты», вам «перекрыла кислород» Алла Пугачёва…

– Всё это я тоже слышала, как и все.

– А что произошло на самом деле?

– Во-первых, до 1982 года, когда я перешла в Москонцерт, моя активная концертная деятельность не прекращалась. А на спад она пошла по объективным причинам: выяснилось, что я тяжело больна. Весной 1981 года врачи вынесли «приговор»: ДТЗ – «диффузный токсический зоб», переизбыток гормонов щитовидки.

– Так называемая в народе Базедова болезнь?

– Да. Я в тот период только знала, что ею болела Надежда Константиновна Крупская и то, что эта болезнь сильно уродует человека внешне. То есть из красавицы ты можешь превратиться в уродину. Я не имею в виду себя, но… Я видела миловидную Крупскую на снимках в 20 лет – и в 20-е годы прошлого века: небо и земля!

Группа «Седьмой океан». Слева направо: Александр (Маршал) Миньков, Татьяна Анциферова, Георгий Власенко, Владимир Белоусов, Игорь Мялик, Алексей Кравченко. 1982

– Как это у вас проявлялось?

– Выпадали клоками волосы, приступами дрожали руки, кружилась голова… Я могла грохнуться в обморок в любой момент. Несколько раз падала – в кровь разбивала коленки. Есть видеосъёмка: мы с Лещенко поём «До свидания, Москва» для «Песни-80», потом Леонид Утёсов мне дарит цветы… Но я не люблю смотреть эту запись, потому что по дороге в «Останкино» мне стало плохо в автобусе и в кадре всё это видно. А сколько карет скорой помощи приезжали ко мне на концерты! Пока не знала диагноза, я и к экстрасенсам ходила, и фитотерапию пробовала, и ездили мы с мамой в Ульяновск к местному светиле. Но болезнь прогрессировала. Позже, в 1983 году, у меня отнялись ноги. Пришлось делать сложную операцию, после которой мне сказали: «О возвращении на сцену и не помышляйте!» И речь шла тогда не о том, чтобы сохранить голос, а о том, чтобы остаться в живых. Врачи так и сказали: «Лучше оставаться живой и толстой, чем худой и мёртвой!» И это была главная причина, почему я «притихла». Но была и другая. Когда в 1982 году мы с Зацепиным начали писать новую пластинку, случилось горе: у Александра Сергеевича умерла жена – Светлана Сергеевна. И вскоре он уехал жить во Францию. Из страны уехал композитор, который для меня писал. Не знаю, как для кого, но для меня это были суперобъективные причины.

– А Алла Борисовна всё-таки «кислород» вам перекрывала? На протяжении многих лет ваших поклонников и любителей музыки, что называется, «терзает этот вопрос».

– Веских доказательств у меня нет. Интуицию женскую тоже, как говорится, к делу не пришьёшь. Могло быть, могло не быть. Я давно забыла об этом! Мне кажется, каждому даётся такая судьба, доля и ноша, которую он может нести и какую заслуживает. Значит, я не настолько была хороша, не настолько упорна!

– Разве амбиции стать первой певицей страны вас не будоражили?

– Нет, и не стремилась, и не думала об этом. Честно! У меня не было желания всё время маячить на экране, расталкивать всех локтями, идти «по трупам», чтобы все любили и слушали только мои песни. Вот не моё! Мой муж часто называл меня «алмазом» и добавлял к этому фразу: «Не в ту среду попал кристалл, но растворяться в ней не стал».

Владимир и Татьяна были не только мужем и женой, но и соратниками, единомышленниками во всём

ПОДАЧКА «ПЕВИЦЕ АНЦИФЕРОВОЙ»

Тем не менее, несмотря на не самое лучшее самочувствие, я вернулась на сцену. Сначала работала в грозненской филармонии. С группой «Аэробус» и Валерием Ободзинским выступали во Дворцах культуры на территории Чечено-Ингушской Республики.

– Ободзинский уже был в полуразобранном состоянии? Ведь он тогда сидел на «колёсах» – таблетках с кодеином…

– Нет, вполне нормальном. Правда, забывал слова. Но с нами работали музыканты, которые знали его репертуар наизусть, и он знал, что есть кому подсказать. Валерий был, конечно, уникальным человеком! Помню, новый, 1985 год мы встречали в Чечне – филармония нас уговорила остаться там на новогодние праздники. У него была зашита «торпеда» или что-то вроде этого. Я говорю: «Вам ведь ничего из спиртного нельзя». А он: «Нет, мне всё можно». И прямо при мне это продемонстрировал: выдавил в стакан пол-лимона, выпил. А после этого налил себе водки.

У него всегда при себе был запас таблеток снотворного, и он всё время спал. На концерт едем – спит в автобусе, прямо падает голова с плеч. Перед самым выходом «просыпается», одевается. Причём, куда бы мы ни приезжали, микроскопический ДК в селе или деревушке, Валера всегда был при полном параде – штиблеты лаковые, белая рубашка, бабочка, жабо, немнущийся костюм мышиного цвета. Выходил как настоящий амэриканский артист и пел изумительно.

В 1986-м в моей жизни произошло ещё одно важное событие – я родила сына. Нянчить его, кроме меня, было некому. Поэтому всю свою концертную деятельность я сразу задвинула на задний план. Но песни всё равно записывала. В 1991-м спела партию Магдалины для русской версии рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Работала с «Калиновым мостом», «Запрещёнными барабанщиками», Найком Борзовым и «Ва-Банком». И с Александром Сергеевичем Зацепиным! Он приезжал из Франции, мы с ним делали новогодние ёлки в Кремле и Цирке на проспекте Вернадского, записывали «Русское рождество в Париже» для французского музыкального театра. Я там озвучивала 16-летнюю героиню русского происхождения Натали, а Бабу-ягу – Людмила Марковна Гурченко.

– В 1990-е наступила новая эра – «денежных мешков», первых продюсеров. На вашем золотом голосе можно было озолотиться. Пробовали?

– Предлагали. До 1992 года мой муж работал вторым дирижёром в оркестре Анатолия Кролла. Когда Росконцерт прекратил существование, Кролл ушёл, и оркестр остался «у разбитого корыта». Володя с приятелем, чтобы спасти коллектив, учредили коммерческую фирму «Полиарт», занимающуюся организацией концертов. Работали с Вилли Токаревым, с такими популярными ещё со времён СССР иностранными группами, как Baccara, Maywood. Кто только ни приходил в этот «Полиарт»… Володя был знаком с Ходорковским, Лисовским, Авеном… Иногда в «Полиарт» приходили люди кавказской внешности с кейсом, набитым пачками долларов, и, как выражался Володя, «приносили подачку певице Анциферовой в виде миллиона долларов – на раскрутку». Я спрашивала: «И что ты ответил?» – «Что нам ничего не надо!»

– Он не хотел связываться с криминалом?

– Да, хотел, чтобы мы спали спокойно. Говорил: «Ты что, дорогая моя, хочешь, чтобы тебя по ночам вызывали на загородные дачи – петь там «олимпийского мишку»?!

– Если честно, хотелось вновь собирать стадионы, выпускать пластинки?

– Такой ценой? Нет, не хотелось! Я всегда была за справедливость: раз у нас этого не было, значит, мы и недостойны. С конца 1990-х мы с Володей работали в Московском театре музыки и драмы под руководством Стаса Намина. Он делал аранжировки, я записывала для спектаклей номера музыкальные. К сожалению, восемь лет назад Володи не стало…

– Если окинуть пройденный путь критическим взором, какой период жизни назвали бы самым счастливым?

– Естественно, 1970-е годы, потому что вся жизнь впереди, летаешь, как мотылёк, переезжаешь из города в город, открывая для себя новые миры и людей. А потом мне нравились 1990-е годы, как никому.

Татьяна Анциферова и композитор, аранжировщик Владимир Белоусов – 38 счастливых лет. Конец 1990-х

– Почему?

– Ты уже взрослый, всё знаешь, умеешь, понимаешь. И все бытовые тяготы, которые тогда переживала вся страна, меня абсолютно не волновали. Нам на ребёнка выдавали 700 граммов масла на месяц, и мы умудрялись эти 700 граммов есть втроём. И ничего! Не грустили ни капли. Жили мы на Арбате, в центре Москвы и центре страны. Незнакомые люди звонили нам в дверь и просились в туалет… (Смеётся.) Мы с сыном гуляли по Старому Арбату, где запросто можно было услышать стрельбу. Я на всё это смотрела как на кино! И для меня это было счастливое время. Несмотря на то что у меня не было каких-то таких особенных прорывов музыкальных. Хотя опера «Иисус Христос – суперзвезда» для новой России всё-таки был своего рода прорыв, я считаю.

– Насколько я знаю, последние годы вы успешно передавали опыт и учили вокалу. Вашими самыми известными учениками были Влад Топалов с Сергеем Лазаревым?

– Самым моим известным учеником был бывший спикер Госдумы Сергей Бабурин.

– Даже так?

– Он вообще удивительный человек – всё начинал, можно сказать, с нуля и многого добился. Мы с ним отзанимались 100 уроков, выучили 15 песен, записали пластинку, он снял два клипа.

– А с шоу-бизнесом больше никаких точек соприкосновений?

– Шоу-бизнес тоже иногда ко мне приходит, чтобы я помогла наладить немножко голос, дыхание подкорректировать. Все же ездят, стареют, а голос – очень хрупкий инструмент.

– Чем вы ещё любите заниматься кроме музыки?

– Смотреть хорошее кино. Ходить на хорошие концерты. Особенно если западный настоящий музыкант приехал. Люблю потом целую неделю об этом думать, помнить все детали. Нет, всё-таки только музыка меня занимает полностью. Она и профессия, и хобби. У меня другого ничего нет. Музыка – это единственное, что меня держит. Она никогда не предаст. Но при этом я не вижу возможности ездить гастролировать, веселить публику.

– А в каком качестве вы сегодня себя видите?

– Я хотела бы записывать пластинки, экспериментировать в студии, знакомиться с различными музыкантами, участвовать в сейшенах, акциях музыкальных – благотворительных или защиты мира. Выкладывать видео- и аудиофайлы в Интернет. Чтобы все знали, что человек дышит музыкой, и, главное, чтобы это было кому-то нужно.

– То есть вы не ощущаете себя певицей ретро?

– Слово «ретро» для меня вообще не подходит! Я просто певица, очень современная, живущая сегодняшним днём и надеющаяся, что я ещё что-то интересное запишу и продемонстрирую. Я тружусь, я каждый день изобретаю «свой велосипед». И много чего делаю! Не может же быть так, что я сама себя шлифую для того, чтобы сама себя слушать. Всё-таки нужно, чтобы кто-то ещё узнал о том, что я люблю людей, люблю для них петь.

– Значит ли это, что Татьяна Анциферова ещё однажды может удивить музыкальный мир?

– Почему нет? И глаз горит, и мозги всё время в работе. Только если бы ещё здоровье было – оно по-прежнему ещё иногда мне ножку подставляет. Но я как цыкну на него!

Фотографии из семейного архива певицы