«Такой заковыристой нигде не было». В чём уникальность улицы Демьяна Бедного

На карте 1911 года эта улочка в центре Белгорода называлась Щемиловкой и напоминала жучка с оторванной лапкой, который вклинился в середину квартала между Батальонной, Покровской и Полянской. Сегодня она такая же маленькая и неброская, только окружающие улицы под веянием времени сменили названии. Теперь это Пушкина, Озембловского и проспект Славы. А сама Щемиловка с 1932 года носит имя революционного поэта Демьяна Бедного. И, можно сказать, повторила его судьбу, которого власть сначала любила и обласкивала, а потом отправила в опалу и забыла.   Каменные джунгли Улица Демьяна Бедного – прям‑таки аппендицит из семи стареньких частных домов (брошенная развалюшка не в счёт), над которыми высокомерно сверкает окнами угловая многоэтажка. Она стоит в 100 м и адресуется к Гостёнской. Домики приземистые, со смешными элементами деревянных заборчиков, наличниками на окнах и обязательными палисадниками. Их соседство со стеклянно-панельным гигантом напоминает дикую прерию, где пернатые пигалицы неспешно прогуливаются меж копыт бизона. Этакий архитектурный парк Юрского периода, где старина и современность вынуждены мириться и уступать друг другу, чтобы существовать рядом. Из‑за миниатюрности эта часть города не попала в краеведческие фолианты за исключением книги Александра Крупенкова «Пройдёмся по старому Белгороду»: «За Батальонной, продолжая Смоленскую и Садовую, шла улица Полянского, которую в 1931 году присоединили к улице Ворошилова, а в 1957 году объединили с Фрунзе. По обеим её сторонам располагались бедные хаты крестьян слободы Жилой». Далее идёт рассказ о строительстве одного из домов на Полянской в начале XX века семьёй, прибывшей из села Сажного. Дом строили из дубовых брёвен, покрывали соломой и по бедности обмазывали изнутри глиной. По счастью, сегодня на Демьяна Бедного есть ещё люди, которые помнят и другие подробности её истории и готовы ими поделиться. Впрочем, начну по порядку. В поисках собеседников я заходила со стороны улицы Гостёнской четыре раза – благо редакция рядом. Встречала меня тишина. Ни собачьего лая, ни прохожего, ни лица в окошке за тюлевой занавеской. Заброшенный дом с выбитыми окнами посреди «аппендицита» (единственная здесь примета опустелости) только добавлял таинственности и вопросов: тут вообще люди живут? Временами мне, человеку с буйной фантазией, казалось, что кто‑то за мной украдкой наблюдает, изучая и решая, пускать в свой мир или нет. Потом всё пошло так, словно невидимые охранники улицы, посовещавшись и постановив, что вреда от меня не будет, открыли все двери, которые можно было открыть. Точнее – две, но такие нужные и правильные, что лучше нельзя и придумать.   Всё хорошо К первой меня проводил человек с авоськой, толкнув перед собой незапертую калитку (вот, ей-богу, раньше она всегда была закрыта). «Проходите, тут у меня теща живёт, – без предисловий пропустил вперёд мужчина. – Она вам точно всё расскажет». Кликнув в прихожей хозяйку, он нырнул в глубину дома. «Садитесь», – из дома вышла женщина с улыбкой, которую принято называть лучезарной. У меня прямо защемило под ложечкой от тоски по временам, когда рождались такие приветливые и бесхитростные люди. Накрыв меня незримым облаком доброты, без всяких обид и жалоб, спокойно, просто Галина Ефимовна рассказала свою историю, связанную с улицей Демьяна Бедного. «Отец пришёл с фронта в 1945-м, а в 46-м, когда мне было шесть лет, мы вот здесь купили избушку с двумя окошками, – она показывает на поросшее травой место во дворе. – А этот домик, где я теперь живу, папа строил для сестры». Она пытается описать, где ещё стояли «домики с земелькой» при каждом участке, какие были палисаднички и огородики: большую часть окружающих вещей Галина Ефимовна называет уменьшительно-ласкательно. Уже в 1957 году на Демьяна Бедного провели газ. Для жителей, кажется, это было единственным преимуществом перед другими микрорайонами, где очень долго топили дровами. Народ жил тут разный – от рабочих до больших начальников, но было дружно, все помогали друг другу, никто не снобствовал. После войны далекие от собственнических настроений белгородцы легко уступали соседям метр-другой от своего участка, если кому‑то не удавалось втиснуть в свои параметры домик и флигелёк. «У нас всегда была очень тихая улица, ни крика, ни шума», – рассказывает Галина Ефимовна. Шум, сумбур и снос домов начались лет семь назад со строительством вышеупомянутой высотки. Поднявшиеся этажи быстро лишили местных жителей главного преимущества жизни в своём доме – свободы жизнеустройства. Да, когда ты сверху виден как на ладони, в трусах по двору, как говорится, не походишь. Попавших по снос переселили на Харгору, в основном на улицу Есенина. Перспектива оказаться в их числе лишила стабильности и навсегда обрубила собственные планы самой Галины Ефимовны. «Ремонт нужно делать – просто срочно. Но как его затевать, если завтра могут сказать – до свидания, вы идёте под снос?» – переживает пенсионерка. Впрочем, оптимистка по натуре, она радуется дню сегодняшнему и тому, что имеет: «Теперь у меня есть всё: телефон, канализация, ванна, свет, газ, вода, и никто надо мной не пляшет». И ласково предупреждает по телефону соседа и друга Юрия Викторовича, что сейчас и к нему нагрянут из газеты.   Задокументировано Уроженец улицы, увлекающийся историей, Юрий Викторович, схватив суть нашего интереса, начинает с главного: достал копию старинной цветной карты Белгорода аж 1911 года. На ней очертания той самой Щемиловки видны очень хорошо. Позже поискала этимологию забытого названия. Оказалось, что упоминается топоним ещё в XVIII веке: свои Щемиловки были и в Москве, и в Санкт-Петербурге. Они, как и белгородская, были ограничены рельефом, водоёмами или постройками – как бы защемлены, зажаты. Но вернёмся к карте. На ней есть записи-подсказки, что Щемиловка относилась к пригороду – слободе Жилой. Признаюсь, что рассматривала это документ, открыв рот: аналогов до сих пор не встречала.   Юрий Викторович с готовностью рассказывает, как он к нему попал: «Много лет назад знакомый доктор принёс мне потрёпанный старинный план Белгорода. Его, как я догадываюсь, передали ему харьковские родственники. Я работал в фирме, которая занималась копировальной техникой, и он просил сделать её копию. Сделал я экземпляр ему и себе, видимо, кто‑то из копировальщиков тоже, затем моя дочка выложила электронный вариант в интернет. И стала карта общим достоянием. Мне кажется, что это правильно: такие вещи должны быть доступны всем. А вот судьба подлинника оказалась печальной: доктор делал ремонт, и кто‑то из родных выбросил его вместе с макулатурой». Позже от своих друзей-архитекторов Юрий Викторович услышал версию, что именно этот, цветной план города помог в поисках пещерки Иоасафа Белгородского в 2009 году – очень уж он подробный и точный. Ценной карта оказалась потому, что спустя (всего‑то!) 70 лет после разрушения усыпальницы никто и приблизительно не помнил, где она находилась – вытравили это из памяти подчистую. Для Юрия Викторовича эта информация совсем не проходная: в детстве на него огромное впечатление произвёл рассказ бабушки о том, как перед взрывом Свято-Троицкого храма красноармейцы вынесли мощи Иоасафа из усыпальницы, кололи его штыком и кричали собравшимся людям, что святой ненастоящий и мощи набиты травой. Конечно, как все патриоты, Юрий Викторович мечтал, чтобы места, связанные с белгородским покровителем, были воссозданы. И его греет мысль, что он хоть и косвенно, но причастен к этому событию. Так вот, на карте хорошо видно, что Щемиловка находилась буквально через квартал от западной стены Свято-Троицкого мужского монастыря, который, как известно, основали в 1833 году. Жители Демьяна Бедного в советское время частенько находили у себя во дворах предметы церковной утвари, крестики, образки. Нет, никто их специально не искал – сами открывались после дождей, схода снега или во время строительства. «Поэтому я предполагаю, что раньше на нашей территории было жильё монахов или священников – очень уж много было находок именно церковного назначения», – уточняет Юрий Викторович. Вероятно, что ещё раньше, в XVIII веке, попадала территория и под границы третьего Белгородского кремля, предметы которой тоже сохранила земля. «Когда я был пацаном, то у нас было соревнование – кто больше соберёт после дождя старинных монет, – рассказывает мой собеседник. – У каждого была банка, куда мы ссыпали находки. У меня поллитровка была полностью заполнена монетами. Самая старая датировалась 1712 годом». Двуногий жук После войны контуры улицы изменились – у «жука» выросли ноги, выводившие его на Пушкина и Гостёнскую. Юрий Викторович нарисовал по памяти тогдашний её контур. «Такой заковыристой улицы нигде не было», – подчёркивает уникальность пенатов мужчина. В расширении между домами стояла площадка со сценой, где летом крутили кино и выступали артисты. С улыбкой описывает он детали своего детства, которое пришлось на 1950-е годы: «Мы, дети, все были друг у друга в гостях. Родители, тогда ещё молодые люди, старались нас угостить, подкормить. Самый вкусный бутерброд того времени – кусок хлеба, политый постным маслом и посыпанный солью. И другой – хлеб, намоченный в воде и посыпанный сахаром». Запомнилась и неприметная семейная пара из дома № 25: дедушка с бабушкой, которые часто прогуливались по улице, держась за руки. «И только после их смерти мы узнали, что мужчина в прошлом был разведчиком и работал в Японии на Зорге», – рассказывает местную легенду собеседник. Думается, лучшего места для укрытия бывших шпионов, чем на Демьяна Бедного, действительно не найти: так тут тихо и укромно. Правда, сегодня к этому определению всё чаще добавляют слово «было»: шум стройки всё испортил. «Сносить первые дома на Демьяна Бедного стали в конце 1980-х, когда началось строительство 45-й школы», – говорит Юрий Викторович. Спустя годы от улицы почти ничего не осталось, и, кто знает, не исчезнет ли она совсем? Впрочем, как и соседка, местный старожил смотрит на любой исход философски, но замечает: «Единственное, что мне категорически не нравится, что людей, проживших всю жизнь на земле, переселяют подальше от неё, в многоэтажки, полностью меняя условия их жизни, что совершенно неправильно и очень вредно для здоровья». Мы не можем с ним не согласиться. И не взгрустнуть от того, что с каждым годом очертание улиц на старинной карте Белгорода всё сильнее отличается от современного. Не хочется, знаете ли, жить в городе, где нет ни одного переулка из прошлого. Ольга Бондарева