Поэзия. Уилфред Оуэн 1893 -1918
Anthem for doomed youth Гимн Обреченной Молодежи What passing-bells for these who die as cattle? Какой прощальный звон достоин этих жертв? Only the monstrous anger of the guns. Лишь гневный стук подков да канонада битв, Only the stuttering rifles' rapid rattle Запальчивая брань косноязычных жерл, Can patter out their hasty orisons. Скороговорка пуль – взамен людских молитв. No mockeries now for them; no prayers nor bells, Взамен насмешек, просьб, глухих колоколов, Nor any voice of mourning save the choirs, – Рыданий и кутьи – воинственно-груба, The shrill, demented choirs of wailing shells; Пронзительно ревет, пространство проколов, And bugles calling for them from sad shires. В поля печальных графств зовущая труба. What candles may be held to speed them all? Какая же свеча их удержать могла, Not in the hands of boys, but in their eyes Когда такой огонь струился из-под век Shall shine the holy glimmers of good-byes. Мальчишек, уходя, прощавшихся навек. The pallor of girls' brows shall be their pall; Им саван – белизна девичьего чела, Their flowers the tenderness of patient minds, Кладбищенский венок – посмертная любовь, And each slow dusk a drawing-down of blinds. И каждый вечер тьма их забирает вновь.
Английская поэзия расцветает на стыке веков, это цветение как будто опыляет наступающее столетие, дает всходы на полвека и чуть больше.
Началось это в конце XVI века. Сперва появился Шекспир, Джон Донн, а потом пошли поэты-метафизики и Милтон. К концу XVII века источник начал иссякать, но тут появились Драйден и Поуп и подготовили великих лириков XVIII столетия Томсона и Грея. Под конец того века возник Блейк, а на грани XVIII/XIX - такая мощная поросль, что тут всех не перечислить.
Вроде бы, на Суинберне и Браунинге она стала заканчиваться, но тут появились Даусон, Томас, Томпсон, Хаусмен, Руперт Брук и много-много кто еще, малоизвестные у нас, так как их очень мало переводили.
Одним из самых одаренных был Уилфред Оуэн, Wilfred Edward Salter Owen, погибший на полях Первой Мировой за неделю до ее окончания.
О нем пишут так: "Оуэн люто ненавидел войну, но называл себя «убежденным пацифистом со жгучим чувством воинского долга».
Он писал удивительно дисгармоничные по содержанию и стройно-гармоничные по форме, по метрике стихи. В основном, о войне. "Окопная правда", трупы, месиво, сгустки крови, бессмысленная скотобойня.
Наверное, это лучшее в мировой антивоенной поэзии. На русский переводили его мало и не очень хорошо, нашел что мог, да и не передать в переводе этот крик боли, непостижимым образом упакованный в четкий классический стихотворный размер и рифмованные строки.
Нынешние поэты так не умеют, им размер и рифма мешают, вот и получается бесформенная, похожая на студень медузы, слегка ритмизованная проза.
Knock-kneed, coughing like hags, we cursed through sludge,
Till on the haunting flares we turned our backs
And towards our distant rest began to trudge.
Men marched asleep. Many had lost their boots
But limped on, blood-shod. All went lame; all blind;
Drunk with fatigue; deaf even to the hoots
Of tired, outstripped Five-Nines that dropped behind.
Gas! Gas! Quick, boys! – An ecstasy of fumbling,
Fitting the clumsy helmets just in time;
But someone still was yelling out and stumbling,
And flound'ring like a man in fire or lime...
Dim, through the misty panes and thick green light,
As under a green sea, I saw him drowning.
In all my dreams, before my helpless sight,
He plunges at me, guttering, choking, drowning.
If in some smothering dreams you too could pace
Behind the wagon that we flung him in,
And watch the white eyes writhing in his face,
His hanging face, like a devil's sick of sin;
If you could hear, at every jolt, the blood
Come gargling from the froth-corrupted lungs,
Obscene as cancer, bitter as the cud
Of vile, incurable sores on innocent tongues,
My friend, you would not tell with such high zest
To children ardent for some desperate glory,
The old Lie; Dulce et Decorum est
Pro patria mori
Русский перевод
Еще гениальное.
STRANGE MEETING
It seemed that out of battle I escaped
Down some profound dull tunnel, long since scooped
Through granites which titanic wars had groined.
Yet also there encumbered sleepers groaned,
Too fast in thought or death to be bestirred.
Then, as I probed them, one sprang up, arid stared
With piteous recognition in fixed eyes,
Lifting distressful hands as if to bless.
And by his smile, I knew that sullen hall,
By his dead smile I knew we stood in Hell.
With a thousand pains that vision's face was grained;
Yet no blood reached there from the upper ground,
And no guns thumped, or down the flues made moan.
"Strange friend," I said, "here is no cause to mourn."
"None," said that other, "save the undone years,
The hopelessness. Whatever hope is yours,
Was my life also; I went hunting wild
After the wildest beauty in the world,
Which lies not calm in eyes, or braided hair,
But mocks the steady running of the hour,
And if it grieves, grieves richlier than here.
For of my glee might many men have laughed,
And of my weeping something had been left,
Which must die now. I mean the truth untold,
The pity of war, the pity war distilled.
Now men will go content with what we spoiled,
Or, discontent, boil bloody, and be spilled.
They will be swift with swiftness of the tigress.
None will break ranks, though nations trek from progress.
Courage was mine, and I had mystery,
Wisdom was mine, and I had mastery:
To miss the march of this retreating world
Into vain citadels that are not walled.
Then, when much blood had clogged their chariot-wheels,
I would go up and wash them from sweet wells,
Even with truths that lie too deep for taint.
I would have poured my spirit without stint
But not through wounds; not on the cess of war.
Foreheads of men have bled where no wounds were.
I am the enemy you killed, my friend.
I knew you in this dark: for so you frowned
Yesterday through me as you jabbed and killed.
I parried; but my hands were loath and cold.
Let us sleep now...."
СТРАННАЯ ВСТРЕЧА
Мне снилось, что из боя, тьмой искуплен,
Спустился я в туннель, который вкраплен
И просверлен был войнами в граниты.
Там спящие валялись как гранаты.
Охвачены иль тленьем или снами.
И вот, когда я поравнялся с ними,
Один вскочил, как бы узнав меня,
Благословляя словно и маня.
Лицо виденья брезжило угрюмо,
Хоть не было ни пушечного грома,
Ни крови, ни стенаний в полумраке.
«Мой друг,— сказал я,—нет причин для муки
«Как|—молвил он.— А юность, что сгубили,
И безнадежность. Ведь надежды были
У нас одни; и я безумством мерил
Безумье красоты, разлитой в мире.
Моя бы радость многих веселила,
И скорбь моя в сердца других вселяла б
То, что погибло. То, с чем сердце сжилось
Как с правдой, и войны осадок — жалость.
И будут разрушеньями довольны,
Иль выжмут кровь из них, как сок, давильни.
Ведь люди станут быстры, как тигрица,
В строю, когда народы станут грызться.
Покинул мировое отступленье
В тупик, куда загнало исступленье.
И если бы налипли крови слитки
К колесам их, то я водою сладкой
Омыл бы их из сокровенных истин
Мой друг, я враг, тобой убитый.
Твое лицо я узнаю, как будто.
Ты так смотрел, когда я был заколот.
Я штык занес, но руки сжал мне холод.
Уснем же вместе»
Этот перевод получше, но чуть сокращенный
Тут есть плохой перевод, но он очень похож на подстрочник, и дает представленье о содержании, не о форме.
А Уилфред Оуэн всегда четко соблюдает формальные поэтические законы. Жесткий скелет, корсет, твердый стержень только усиливает эмоциональные впечатления от весомо-грубо-зримых ужасов войны.
Если выбрал принцип приблизительной рифмы, то строго его придерживается с начала до конца, а переводчику выдержать не удается.
В общем, в оригинале его надо читать, иначе трудно вникнуть и постичь
Стихотворения Оуэна
Еще подборка его стихов
Не так много он написал за 25 лет жизни...
Мой поэторий