Лера Тихонова: Заразное просветление, часть 2. Возвращение домой
Продолжение. Первую часть читайте здесь.
Короче, моя знакомая, прожив в Азии пару лет, так и не просветлилась. Зато ногу сломала. Пришлось срочно вернуться на родину. Кемерово встретило ее неласково. После ярких красок Бали казалось, кто-то выкрутил верхнюю лампочку, погрузив город в вечный полумрак. Люди в темных одеждах с мрачным интересом наблюдали, как она спускается по лестнице на костылях и с огромным чемоданом. Но, оказалось, их интересовало только одно: не нужно ли ей такси. Чудом не сломав себе вторую ногу, она упала в объятия подоспевших родителей.
Всю дорогу мама твердила, что где родился, там и пригодился, и сколько можно в ее возрасте с нехристями по Азии, надо работу найти хорошую и человека приличного, а там, глядишь, и детки пойдут. А папа ей вторил, что все люди как люди: весной огород садят, а осенью банки закручивают, а про работу («даун как? шифтером») он и не слыхал. Пока они добрались до дома на общественном транспорте, тоска по родине была полностью утолена. И если б не родители и вера в отечественную медицину, то, честно, развернулась и поковыляла бы обратно до Бали, пусть даже и пешком.
Но отечественная медицина и правда не подвела. Что приятно, городская больница №67 уже с порога пробуждала в пациентах волю к жизни. Лифт не работал, а травматологическое отделение находилось на пятом этаже. Лестница, выглаженная телами пациентов, парадно блестела. Мимо, позвякивая медалями об ступени, прополз на локтях безногий дед. «Давай за мной, дочка. На третьем этаже ремонт на лестнице, и надо ползти в обход. Я знаю короткий путь через инфекционное отделение». Девушка посмотрела на него в ужасе. «Ничего страшного, — подмигнул ей дед, — на войне и не такое бывало!»
В приемном покое ее встретила сердитая уборщица со шваброй. Сказала, что сейчас совещание у главврача, и нечего тут чистый пол топтать одной ногой. Девушка села перед кабинетом, где уже изнывал десяток травмированных. Совещание, видимо, было на кулинарную тему, потому как люди в белых халатах сновали по коридору туда-сюда с чашками и всяческой едой. Их скользящие, неуловимые взгляды говорили о высоком уровне профессионализма. Даже если бы вся очередь дружно начала истекать кровью прямо им под ноги, это не пошатнуло бы их завидного, поистине йоговского самообладания. Через два часа она поняла, что совершенно зря потеряла целый месяц в аскезе и медитациях в индийском ашраме. 67-я больница давала абсолютно те же результаты всего за пару часов.
Она окончательно в этом убедилась, когда врачиха с лицом брахмана зашила ей ногу без анестезии. У девушки пошли перед глазами разноцветные круги и спонтанные образы. Как раз то, чего она так долго добивалась, визуализируя Бога во время медитаций. Но вместо Бога ей все время грезилась кура-гриль. А тут вдруг минимальными средствами почти случилась нирвана. Но врачиха ее растолкала, сказав, что тут не морг, чтоб разлеживаться, вручила ватку с нашатырем и отправила в коридорную шавасану.
Такой надличностный, индифферентный абсолют был даже приятен после Бали, где потомственные шаманы и лекари из Мытищ чуть что лезли обмениваться позитивной энергией. Один соотечественник так и вовсе не давал ей проходу — все зажимал в углу ашрама и скорбел, какие загрязненные у нее чакры. Она ему сто раз объясняла, что сама дипломированная целительница и чистит чакры вместе с зубами каждое утро. Но тот соблазнял каким-то специальным прибором типа фонарика, который делает это гораздо эффективней и всего за донейшен в сто баксов. Тщательней всего он советовал пройтись прибором по нижней чакре, откуда растет больная нога. «Ты, — говорит, — сними трусы и наклонись, а то мне муладхару плохо видно». Еле от него отбилась.
В Кемерово к ней никто не лез. Тут, в принципе, никого не волновал ближний и его нечищеные чакры. В лучшем случае могли начистить ближнему физиономию. Зато можно было запросто сожрать шаурму на главной площади, не боясь, что набегут веганы и сыроеды и сделают «бамбу-массаж». Поначалу девушка ела украдкой и оглядывалась, но потом люди в очереди внушили ей доверие к миру. У них были такие рожи, что не оставалось никаких сомнений, что корова создана для того, чтобы делать из нее шаурму и запивать ее пивом. А флешмоб с шашлыками и распитием алкоголя в парке культуры и отдыха и вовсе имел общегородское значение. Пожалуй, это единственный момент, когда кемеровчане держались единым фронтом и дышали в унисон (перегаром).
Нога никак не заживала. Лежа бессонными ночами, девушка вспоминала своего «балийского» бойфренда. Тот еще в Костроме увлекался очищением «по Малахову» и ледяным обливанием «по Порфирию Иванову», а на Бали его вдруг поразило громом, что все беды от вареной пищи. Он ушел с головой в сыроедение по совместительству с просветительской деятельностью. Беспрерывно что-то жевал и объяснял людям, что сырая пища — это свет, добро и благость. Но если кто-то не хотел становиться на путь благости, то очень кипятился, и пару раз просветительские беседы переходили в поножовщину (не со зла, просто срабатывала мышечная память). В возрасте Христа он и вовсе отказался от пищи. Начал есть глазами солнце и утверждал, что самое сытное светило — на рассвете.
С девушкой у них была любовь и полное совпадение гороскопов. Бойфренд-солнцеед приезжал к ней в гости и часами вещал про свободу от матрицы и опорожнение кишечника на убывающей луне, а также вдохновенно позорил ее страсть к мертвой пище. Правда, после его визитов она несколько раз не досчиталась в холодильнике той самой мертвой пищи, но ничего ему не сказала, понимая, что синтезировать сосиски из энергии солнца не такое уж простое дело. Вообще он мечтал открыть на Бали центр духовных людей и даже придумал слоган: «Утром йога, вечером дорога». Девушка не до конца понимала концепцию, но обещала собрать денег под этот проект.
Втайне она мечтала замуж и детей и постоянно уводила разговор в эту сторону, но он упорно съезжал на новый биологический вид, шестую расу и Гурджиева. Не понимая ни слова, она чувствовала себя полной дурой, но солнцеед утешал, что на каждую дуру найдется гуру, и принимался за излюбленную тему про слияние Инь и Ян и секс как божественный танец Шивы. Потом они «танцевали» минут десять, он стрелял у нее пару сотен тысяч рупий и отбывал. С тех пор как она сломала ногу, он больше не появлялся. Что, конечно, логично: на костылях не попляшешь.
Родители нашли ей в Кемерово жениха. Не какого-то йога, прости господи, а нормального человека. Нейог работал на заводе, вечерами залипал на «Одноклассниках», а по выходным выпивал, как все нормальные люди. Звали его Вовик, но в миру был известен как Мотыль. В отличие от сложносочиненного мировоззрения бойфренда-солнцееда, жизненная позиция Мотыля была проста, но устойчива: он любил рыбалку и ненавидел америкосов и пидоров. На этих трех китах держалось его крепкое мироздание. Говорил он мало, словно уже познал трансцендентное. И действительно, кроме емких, энергетически заряженных б*** и на*** ничего из его уст не исходило. Самое приятное заключалось в том, что за первые три свидания он ни слова не сказал про духовный рост и опорожнение кишечника на убывающей луне. Девушка даже начала приглядываться к витринам свадебных салонов и детских магазинов.
Жизнь налаживалась, и даже на работу взяли — продавцом в универсам. Но сначала ее до покупателей и кассы не допустили, а поставили отмывать испорченную колбасу под руководством старшего. Тетя Маша оказалась православной и, пока они вместе отмывали, а затем вымачивали в уксусе пятьдесят килограммов протухшей колбасы, объяснила девушке, что заниматься астрологией и прочей хиромантией — большой грех. И вообще очень сокрушалась, что та попала в секту к язычникам. Девушка было заикнулась, что божественная любовь едина, а религии — лишь разные лица бога. Но тетя Маша аж перекрестилась от такого богохульства. И посоветовала ходить в храм и причащаться, если она все-таки хочет две ноги вместо одной.
Мотыль понемногу шел на сближение, но пока не дольше чем на пятнадцать минут два раза в неделю. И тогда она решила применить тантру, про которую бойфренд-солнцеед рассказывал, что это божественное слияние партнеров на тонком плане существования. Она решила слиться с Мотылем на выходных. Зажгла свечи и включила медленную медитативную музыку. Обогреватель плюс вентилятор обеспечили теплый океанский бриз. Но партнер по тонкому плану приполз домой на рогах. Глубокомысленно сообщил, что «Мотыль всему голова», пребольно ущипнул ее за зад и вырубился. А из его кармана вдруг выпали женские кружевные трусы. Девушка проревела от обиды всю ночь, и даже теплый океанский бриз не мог высушить ее слезы.
Перед причастием была исповедь. Батюшка строго спросил, не занималась ли она йогой или еще какой неприличной медитацией. Пришлось покаяться. Правда, про целительство и попытки к бегству из круговорота сансары она умолчала — побоялась, что за это точно предадут анафеме. Все службу она ждала, когда в ее сердце постучится Бог, но вместо Бога стучали в спину недовольные прихожане, которым она мешала молиться своими костылями. В очереди за хлебом и вином православные последнюю ногу оттоптали, и на следующий день девушка слегла. Тетя Маша сказала, что все от того, что она редко причащается. Причащаться надо чаще, а ногу вымачивать в святой воде.
Девушка взяла больничный. Она впала в депрессию и не хотела ни с кем говорить. Тетя Маша, оставленная одна на колбасе, рассказала по секрету всему магазину, что у балийских сектантов длинные руки и теперь бедняге поможет лишь соборование. Отчаявшиеся родители уже хотели нести ее на руках на пятый этаж 67-й больницы. Но, пролежав пластом три дня, девушка вдруг встала и поехала в дом ребенка. Там ей показали годовалую девочку в байковой рубашонке и колготках лапшой, которая смотрела испуганно и совсем не улыбалась. Несмотря на это, впервые, без сыроедения и медитаций, девушка вдруг увидела свет.
Теперь она собирает документы на удочерение и каждый день приходит в дом ребенка. Она держит девочку на коленях. И обе почти не дышат, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. А внутри по венам растекается любовь, и Бог стучит в сердце.