Учитель, спаситель, мучитель
Театральная Москва отметила фестивалем 100-летие со дня рождения народного артиста СССР, легендарного режиссера и педагога Андрея Гончарова.
Гончарова вспомнили в Театре имени Маяковского, которым он руководил около 30 лет и где поставил свои лучшие спектакли. Не забыли и в ГИТИСе, где Андрей Александрович собрал легендарную кафедру режиссуры и за полвека выпустил 12 курсов, а также в Театре на Малой Бронной, возглавляемом им на протяжении девяти лет.
Лучше всего о вкладе Гончарова в современную театральную жизнь России говорят его ученики, ныне возглавляющие ведущие театры. Среди гостей фестиваля — режиссер Евгений Каменькович и Сергей Женовач, Сергей Голомазов и Константин Богомолов, Сергей Яшин и Стафис Ливафинос, специально прилетевший из Греции. Актеры: Владимир Андреев, Ольга Прокофьева, Эммануил Виторган и многие другие. Для каждого из них громогласный Гончаров был особенным и неповторимым.
— Наверное, мудрее всех о Гончарове сказал его ученик Петр Наумович Фоменко: «Учитель, спаситель, мучитель», — открыла вечер в «Маяковке» заслуженная артистка России Ольга Прокофьева.
Услышав о «мучителе» слово взял народный артист России Игорь Костолевский.
— Сколько крови Гончаров у меня выпил, не передать, — с иронией заметил актер. — Но я ему за все благодарен, за школу, которую у него прошел. Как говорил Бернард Шоу, жизнь — это создание себя. И Гончаров учил нас создавать себя. Чем старше становлюсь, тем лучше понимаю, насколько важны были его слова о том, что театр — это храм, о том, что артист выполняет некую миссию и не бывает ничего проходного. Каждый новый спектакль, каждый выход на сцену должен быть событием. Андрей Александрович был неистовым рыцарем театра и в этом неистовстве мог кричать и оскорблять, но не из желания обидеть — просто как художник он был переполнен эмоциями. Гончаров уважал и любил зрителя. В зал приходят люди со своими проблемами и переживаниями, и он старался их жизнь облегчить, — заключил Костолевский.
Многие отмечали, что Гончаров был скуп на похвалу и всегда говорил, что «театр — дело жестокое». Он мог легко снять с роли, но только если для этого была веская причина.
— Меня он впервые похвалил лишь спустя семнадцать лет после начала работы в театре, за роль в спектакле «Дни нашей жизни», — рассказал заслуженный артист России Сергей Рубеко. — Причем довольно специфично. Сказал: «Вас будут хвалить, но вы не верьте!» Такой вот был комплимент. Он вообще невероятно образно выражался: «Режиссер должен нащупать воспаленную зону в зрительном зале и опрокинуть туда чашу спектакля». Думаю, эта фраза актуальна до сих пор.
А заслуженная артистка России Любовь Руденко вспомнила, как Гончаров требовал полной отдачи и гибели всерьез.
— Он уверял, что не может быть на сцене у актера температура 36,6, — только 39 градусов. Если вы будете отыгрывать событие так, как будто сели на канцелярскую кнопку, это чушь, — говорил он, — на шомпол садитесь, на шомпол!
Дочь знаменитого режиссера Бориса Ровенских, актриса «Маяковки» Александра Борисовна, прожила почти 30 лет по соседству с Гончаровым в знаменитом доме на углу Большой и Малой Бронной.
— Мой папа и Андрей Александрович вместе являли взрывоопасную смесь. Они не были друзьями, но если вдруг случайно встречались на лестничной клетке, то весь дом слышал гомерический хохот Гончарова и немыслимые импровизации Ровенских. Эти разговоры продолжались часами, а в «Маяковке» и Малом театре останавливали репетиции.
Помню, однажды отец повез студентов-режиссеров в «Ясную Поляну», по дороге встретили Гончарова. Почти час они говорили, а затем отец вернулся с ехидной улыбкой и сказал: «Андрей Александрович зовет меня ставить в «Маяковку». Выдержал паузу и добавил: «Не пойду». А потом, провожая коллегу, выдал: «Смотрите, походка-то у Гончарова какая: идет и как будто удивляется: Гончаров спешит в театр, а движение на площади почему-то не останавливается». После смерти отца Андрей Александрович сказал мне: «Никуда не показывайтесь, приходите ко мне». Он совершил настоящий человеческий поступок, и я, конечно, никогда этого не забуду.
На поступки Андрей Александрович был способен еще с юности. Во время войны добровольцем отправился защищать Москву. Был ранен. Осколки от тех событий остались в его теле на долгие годы. После демобилизации Гончаров возглавил Первый фронтовой театр и, вполне вероятно, спас здание ГИТИСа. Об этом рассказали педагоги кафедры режиссуры Российской академии театрального искусства.
— Во время войны здание планировали передать под госпиталь, — вспоминал профессор ГИТИСа Сергей Яшин. — Узнав об этом, Гончаров разыграл целый спектакль. Собрал студентов и педагогов, всего человек двадцать, и устроил для комиссии представление. В каждой аудитории было полно народу, везде шли репетиции. На самом же деле студенты и педагоги по черной лестнице перебегали из одного кабинета в другой, создавая видимость бурной деятельности.
Многие ученики вспоминали, что Гончаров с завидным постоянством забывал фамилии студентов и импровизировал. К примеру, режиссера Константина Богомолова называл «Розенфельд носатый», а нынешнего худрука «Студии театрального искусства» Сергея Женовача — «Жванецкий» или «Жванач».
— Меня он называл «Кирпичкович», «Каганович» и так далее, — признался руководитель театра «Мастерская Петра Фоменко» Евгений Каменькович. — А история, о которой расскажу, произошла летом. Все разъехались, Гончаров остался в Москве и заскучал. Наш однокурсник привел к нему ныне питерскую звезду Марину Игнатову на предмет усиления курса. Игнатова — человек удивительный, кандидат в мастера спорта по фехтованию, 42-й размер ноги, рост — 185 сантиметров, своеобразная внешность. Так вот, пустой зал «Маяковки», она, как все девушки, начинает читать Цветаеву, делает это, надо заметить, отвратительно. Но Гончарову-то скучно, разве можно вот так просто не взять?! Он просит ее перечислить роли, которые она исполняла в театральном, и останавливается на водевиле XIX века. Марина что-то там начинает играть без партнеров, и вдруг Гончаров начинает подбрасывать ей текст. Марина моментально меняется, хорошеет, и они минут двадцать что-то играют. В итоге он берет ее на курс. Но, самое главное, он научил нас, что театром надо заниматься 24 часа в сутки. В английском футболе игроки не останавливаются все 90 минут, и от нас Гончаров требовал такой вот самоотдачи.
Режиссер Константин Богомолов, говоря о мастере, заметил, что «Гончаровское братство» очень крепкое. И именно благодаря ему он в свое время смог поставить первые спектакли на профессиональной сцене.
— Андрей Александрович был абсолютно свободным, наглым, хулиганистым, — отметил Богомолов. — Он собирал на кафедре всех режиссеров, кто был в опале. Приглашал выдающихся педагогов и не боялся конкуренции. При этом дико и неистово ревновал. Помню, мы пришли к нему после экзамена студентов Петра Фоменко. «Ну, как там все прошло?!» — между делом поинтересовался Гончаров. И мы, понимая, что нельзя сказать что-то хорошее, иначе он будет метать искры, говорим: «Так себе, Андрей Александрович, ничего интересного». Он понимающе покивал, мол, чего еще ждать от студентов Фоменко? И выдал: «Ну да, у соседа сгорела дача. Пустячок, а приятно!» Он был прекрасен во всех своих проявлениях.
— Незадолго до смерти Андрей Александрович написал грустное письмо, в котором беспокоился, что его товарищей по ГИТИСу, ветеранов войны, однажды забудут. Хотел, чтобы мы, молодые его коллеги, этого не позволили, — рассказал народный артист СССР Владимир Андреев. — Помню, я как-то подарил ему большой крест, Гончаров взял его и сказал: «Теперь, наконец, вы вынуждаете меня думать о Боге». Прошло время, и мы вновь заговорили на эту тему. Я спросил: «А вы верите?» Он посмотрел на меня и с болью произнес: «Хочу верить!» Я видел его перед уходом: седого, грустного, очень интересного внешне. Он сказал тогда: «Я много накуролесил, но в мир иной уйду с любовью только к художественному театру моей юности».
Фото на анонсе: Евгений Чесноков