О бренде «казанское востоковедение»: «Специалистов в «совхозах-гигантах» не подготовить»
Азат Ахунов о том, что отметить 20-летие Института востоковедения КГУ на рабочем месте попросту некому. Ждать ли светлой полосы?
С началом перестройки у татар, как и у других народов Советского Союза, возродился интерес к своим истокам, исламу, напоминает известный казанский востоковед Азат Ахунов. На этом фоне в КГУ по инициативе Миркасыма Усманова появляется факультет татарской филологии, истории и восточных языков, а также открывается кафедра восточных языков. Так отечественное востоковедение, 200 лет назад зарождавшееся именно в Казани, вновь вернулось сюда, но возвращение не оказалось безоблачным.
«ДРУГИХ КАДРОВ НЕ БЫЛО»
Исполнилось 20 лет Институту востоковедения Казанского университета. В эти же дни ушел из жизни его основатель, выдающийся арабист и тюрколог, профессор Джамиль Габдулхакович Зайнуллин. Очень символично… Видимо, высшие силы лучше нас знают, когда что должно начаться, а когда закончиться… Уже нет того старого института, теперь он называется Институт международных отношений КФУ. Из титула вычеркнуто слово «востоковедение», так же как и «история». Тот, кто задумывал это, рассчитывал на хитрый маркетинговый ход — на «международку» клюнет больше народа. Но слова имеют свойство материализовываться. Как корабль назовешь, так он и поплывет.
Это еще и моя личная история. В 1995 году я был в числе тех немногих выпускников-арабистов кафедры востоковедения КГУ, которая и стала базой при создании нового института. Заведующий кафедры, мой учитель Джамиль Зайнуллин, рассчитывал на то что мы в будущем придем ему на помощь. Ведь на самом старте в 1990 году ему приходилось вести почти все востоковедные предметы. Поэтому он не возражал, а, наоборот, всячески поддерживал тех, кто работал в школах и набирался опыта. Я, например, в годы учебы параллельно вел уроки по арабскому языку в английской спецшколе № 39.
Других кадров не было. Казань полностью растеряла свой востоковедный потенциал, надо было начинать с нуля. Но в университет я сразу не пошел, не было мест в аспирантуре. Уехал на стажировку в Ливан, а, вернувшись, поступил в аспирантуру ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова.
В итоге, я ушел в науку, но время от времени, по просьбе своего учителя вел отдельные курсы в Институте востоковедения. Окончательно вернулся в alma mater в конце 2010 года и проработал там почти десять лет, пока не был выдавлен оттуда новым руководством…
Будут ли в новом, прошедшем «крутой» ребрендинг институте международных отношений КФУ, отмечать 20-летие своего предшественника? Не знаю. Не думаю, что кому-то там захочется ворошить прошлое. Да и из «зайнуллинских» кадров остались считанные единицы. Все разбежались кто куда.
«КАЗАНСКОЕ ВОСТОКОВЕДЕНИЕ — ЭТО ПОКА БРЕНД»
Казанское востоковедение — это пока бренд. В Москве или Петербурге не надо объяснять, что это такое. Все знают, что именно с Казани, с Казанского императорского университета и началось востоковедение в России. В 1807 году была образована кафедра восточных языков, разросшаяся до Восточного разряда. В 1855 году, согласно указу Николая I, весь разряд со студентами и преподавателями, редчайшей библиотекой восточных книг и манускриптов был переведен в Санкт-Петербург. По казанскому востоковедению был нанесен непоправимый удар, от которого удалось оправиться лишь в 1989 году с созданием кафедры восточных языков КГУ. Восточные языки преподавали и в конце XIX — начале XX веков, но масштаб был уже не тот. Былой успех повторить не удалось. В советское время арабский и персидский языки преподавали в Казани от случая к случаю, в основном как факультативные предметы на истфилфаке КГУ. С одной стороны не было кадров, с другой, местные власти как огня боялись усиления исламизма. «Мы не готовим мулл!» — это был основной лозунг идеологов Татарского обкома КПСС. Не дай бог, Москва заподозрит в национализме! Для местных кадров это был принципиальный вопрос. Надо было быть бо́льшим интернационалистом, чем русские руководители, показать что у настоящего коммуниста и партийца нет национальности и религии.
Ситуация изменилась с хрущевской «оттепелью». Появились свободы, можно было говорить на ранее запрещенные темы, но не в полный голос, конечно. Люди заинтересовались своим прошлым, появились неформальные кружки по изучению истории татарского народа, ислама. В 1960-е годы такие активисты, в основном, писатели и журналисты, начали совершать экскурсии в Болгар, к «святым местам». Там они, в отсутствии посторонних взглядов и ушей, до потери пульса спорили о прошлом татарского народа, обсуждали плачевную ситуацию с преподаванием татарского языка, строили планы на будущее. Все это в итоге влияло на умы всей татарской интеллигенции.
Об этом мне рассказывал ныне покойный Марат абый Валишин. Всю свою жизнь он проработал на КОМЗе, но это была только внешняя сторона. Он был хорошо известен в узких кругах как коллекционер рукописей и редких книг. С уклоном в татарскую и восточную тему. В 1950–60-е годы он ходил по развалинам старых домов и подбирал ставшие никому не нужными артефакты. Так он собрал вполне приличную коллекцию. Его считали «городским сумасшедшим», в его голове всегда было полно самых неожиданных идей и теорий по спасению татарской нации, но высказывал он их очень сумбурно. Но именно такие, как он, в 1960-е годы развивали востоковедный дискурс, не давали ему потухнуть, «капали на мозги» местной национальной элите.
В итоге, к процессу духовного, историко-культурного возрождения в эти годы подключилась и официальная наука. Именно в 1960-е годы был «реабилитирован» выдающийся татарский богослов Шигабутдин Марджани, был издан, хотя и небольшим тиражом, ряд книг дореволюционных татарских писателей и поэтов. В литературном журнале «Казан утлары» («Огни Казани») вышла большая статья писателя и ученого Мухаммата Магдеева, посвященная истории медресе «Буби». За это он был подвергнут обструкции и остракизму, а главный редактор издания Рафаэль Мустафин лишился своего поста.
Это был большой шаг вперед. С приходом к власти Леонида Брежнева, ослабла и антирелигиозная борьба. Власти считали, что бояться им нечего. Атеизм победил. Религия — удел пенсионеров.
В это время на Арабском Востоке развернулась национально-освободительная борьба, которую активно поддержал Советский Союз. Ругать ислам открыто стало не комильфо, арабские друзья могли обидеться. В Казани это отразилось на судьбе татарского писателя Гарифа Губая, который был известен своим «бестселлером» «Коръән серләре» («Тайны Корана»). В книге он «разоблачал» Коран, используя различные нелестные эпитеты, грубый юмор, насмехаясь над священными строками. При этом, примеры давал в оригинале, на арабском шрифте. По сути, это тоже было востоковедение, но атеистического характера. Возмущенные читатели писали ему гневные письма, проклинали писателя и, якобы, даже присылали пепел от сожженных книг. Эти книги выходили многотысячными тиражами, но в начале 1970-х на их новые переиздание было наложено табу.
В результате в конце 1960-х было принято решение о возрождении казанского востоковедения. При этом, в «мусульманских» республиках Советского Союза Восток изучался полным ходом. Работали специализированные институты, востоковедов готовили в светских вузах. Возникал вопрос: «Чем мы хуже?». Татарская АССР успешно строила КамАЗ, обеспечивала почти весь Советский Союз нефтью. Росли амбиции, появились мысли о союзном статусе.
Власти Татарской АССР под давлением татарской интеллигенции приняли решении о подготовке в ведущих востоковедных учебных заведениях целевой группы молодых специалистов, которые должны были вернуться в Казань и работать на благо татарстанской науки. Идея была такова — нам надо возвращать свое духовное наследие. Конечно, избирательно, без лишнего фанатизма, но надо. Например, раннего Тукая невозможно изучать без знания арабского, персидского и турецкого языков. Тоже самое касается и других писателей. Такая группа собралась. В основном это были дети видных деятелей татарской культуры. В итоге, в Казань вернулись лишь единицы из них.
В советское время востоковедение в Казани еле теплилось. Местная наука жила за счет ученых, которые успели получить образование в медресе еще до 1917 года. Попытки заманить в Казань молодые кадры, использовать тех, кто есть, были. В университете преподавали арабский и персидский такие личности как бывший военный, в будущем министр просвещения Татарской АССР Мирза Махмутов, поэт, переводчик и иранист Мустафа Нугман, выпускники Каирского университета Ильдар Аухадиев и Лена Тазиева. В их числе был и мой учитель Джамиль Зайнуллин. Но все это было несерьезно. Арабский и персидский языки давали факультативно, иногда как иностранный, студентам-историкам и татарским филологам для общего развития, чтобы они могли их использовать в своей будущей научной работе.
«РАЗВИЛСЯ И АКТИВНО БУДИРОВАЛСЯ ДИСКУРС О БУДУЩЕМ «ТАТАРСКОМ КУВЕЙТЕ»
После начала перестройки у татар, как и у других народов Советского Союза, возродился интерес к своим истокам, исламу. Были открыты архивы, страницы газет и журналов заполнили материалы на ранее запретные темы, в том числе касающиеся религии и исторического прошлого. Все эти вопросы активно обсуждались, решение современных проблем искали в трудах дореволюционных татарских мыслителей. Развился и активно будировался дискурс о будущем «татарском Кувейте». Все горели идеей, что Татарстан, оставляя себе нефть, вскоре станет таким же богатым, как эта ближневосточная страна. Что первую помощь окажут богатые единоверцы-арабы. В целом, все взгляды были направлены на Восток, а не на Запад.
На этом фоне, в 1989 году в Казанском университете удалось пробить идею об открытии самостоятельного факультета татарской филологии, истории и восточных языков. Автором идеи был видный ученый-тюрколог, в то время проректор КГУ по учебной работе, Миркасым Усманов. Также была открыта кафедра восточных языков. Предполагалось, что новое подразделение будет готовить кадры для татарстанской науки, специалистов, способных работать с древними рукописями. Помню интервью, которое дал тогда вновь назначенный декан татфака Талгат Галиуллин. Он четко заявил, что дипломатов мы готовить не будем. Но были и те, кто намекал на то, что в недалеком будущем, когда у независимого Татарстана будут свои представительства за рубежом, такие специалисты, как мы, пригодятся.
«ЭТО, НЕСМОТРЯ НА ВСЕ ТРУДНОСТИ, БЫЛИ, НАВЕРНОЕ, ЛУЧШИЕ ГОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ»
О том, что востоковедение — это бренд Казани и Татарстана прекрасно понимал и вновь назначенный в 2010 году ректор КФУ Ильшат Гафуров. Возникла идея — сделать это направление приоритетным в университете, как биомедицина в настоящее время. Он искал новых людей, которые могли бы сделать прорыв в этой области. В этом же году в КФУ из Москвы был приглашен известный ученый-исламовед, доктор экономических наук Ренат Беккин. Мало того, особо не скрывалось, что он придет на место нынешнего директора Института востоковедения, Джамиля Зайнуллина.
Для Беккина это вовсе не было лестным предложением. Он преподавал в МГИМО, был востребованным и широко известным в России и за рубежом специалистом. Он предложил создать в КФУ кафедру исламоведения, хотя Гафуров продвигал идею открытия новой кафедры исламской экономики. В результате, пришли к компромиссному мнению о создании кафедры регионоведения и исламоведения. Ренат искал специалистов на кафедру по всему городу. Регалии и звания для него не играли никакой роли. В итоге, он добрался до меня, и мне эта идея понравилась. Так я стал доцентом Института востоковедения КФУ. Мой учитель Джамиль абый Зайнуллин продолжал работать директором. Все было тихо и мирно, никто нас не трогал. В итоге, за очень короткое время, за полгода (тот, кто в теме, это поймет) мы сумели собрать и подтвердить в Москве новое для КФУ направление подготовки «зарубежное регионоведение». Сделали первый набор будущих исламоведов.
Это, несмотря на все трудности, были, наверное, лучшие годы моей жизни. Преподавательской нагрузки поначалу было не так много, но это не значит, что мы волынили. Все свободное время посвящали студентам. Наша кафедра превратилась в их второй дом. Они спали и ели на кафедре, готовились к занятиям. Отношения были очень демократичными, но с соблюдением субординации. Со стороны главного здания также не было особой опеки, нас не заваливали отчетностью, как сейчас.
Все студенты этого первого выпуска нашли свое место в жизни. Работают в России и за рубежом, некоторые из них состоялись как самостоятельные исследователи. Мы общаемся с ними до сих пор, помогаем, чем можем.
С принятием в 2012 году программы «5-100» началась чехарда с руководителями института, слиянием с истфаком, пединститутом, бесконечными переименованиями, написанием скопусовских статей и т. д. Результат и качество образования стали никому не интересны. Главное — количество, а не качество. Чем больше студентов-платников, тем лучше. Это живые деньги, которые, якобы, идут нам на зарплату. Доходило до того, что в китайские группы набирали до 30 человек при нормативе 5-10. Чему можно научить в таких условиях? Преподаватели превратились в винтики большого механизма, а, позже в крепостных, которые должны были молча и покорно выполнять все требования начальства. Пошел вал отчетности. Резко увеличилась и лекционная нагрузка. Бывали времена, когда мне приходилось читать до 15 лекций в неделю, причем чуть ли не на любую тему. И все это в системе полного хаоса, когда никто и ни за что не отвечает. В режиме страха, когда нельзя сказать лишнего слова, поскольку репрессии последуют незамедлительно. В этих условиях Ренат Беккин оказался не ко двору. Не мытьем, так катанием от него избавились в 2015 году. Разбежались и другие сотрудники кафедры, я оставался до последнего. Пытался объяснить руководству, что так работать нельзя, надо думать о будущем страны — кого мы готовим себе на смену? Но от этого меня стали «гнобить» еще больше. Несмотря на высокие показатели, полное соответствие всем требованиям, от меня избавились вполне законно, но для этого им пришлось использовать разные хитроумные схемы.
Свой 20-летний юбилей Институт востоковедения КГУ встречает вот в таком виде. Нет того старого, камерного и семейного института, где я начинал работу. Понимаю, что в нынешних условиях институты такого типа не смогут существовать финансово успешно, хотя эксклюзивный продукт везде стоит дорого. Но это не значит, что надо махнуть рукой. Специалисты-востоковеды нужны, но в «совхозах-гигантах» их не подготовить. Это продукт штучный. Я оптимист и надеюсь на лучшее. История развивается по спирали. Надеюсь и верую в то, что alma mater ждет светлая полоса.