Солнце всходит и заходит
Предлагаем вниманию читателей отрывок из книги Михаила Гундарина «Солнце всходит и заходит. Жизнь и удивительные приключения Евгения Попова, сибиряка, пьяницы, скандалиста и знаменитого писателя» (выходит в издательстве «Пальмира»).
Евгений Попов, один из самых значительных русских прозаиков, продолжающих работать сегодня (и, несомненно, «поздний» шестидесятник), родился в 1946 году в Красноярске. Стихи Вознесенского и Евтушенко он читал ещё в школе, так же как и журнал «Юность». И вот, проникнувшись шестидесятническим духом, молодые красноярцы затеяли издание ни много ни мало подпольного альманаха. Причём никакими подпольщиками ребята не были, они просто решили присоединиться к своим старшим товарищам, решив, что теперь – можно. Дело было в 1962 году.
«Юности» можно, можно и нам
Несмотря на свою крайнюю малотиражность, подпольный литературный журнал с провокационным названием «Гиршфельдовцы» имел в Красноярске серьёзный резонанс. Нет, не среди аудитории (тираж восемь экземпляров вряд ли позволял на такое рассчитывать) – но среди комсомольского начальства и даже КГБ. Да что там, если бы дело с подпольщиками получило всесоюзную огласку, если бы им решили воспользоваться для целей «усиления и предотвращения» соответствующие органы, нашему герою светило бы путешествие «из Сибири в Сибирь». А такое вполне могло быть – партия как раз стала обращать внимание на распоясавшуюся интеллигенцию.
Однако, с точки зрения самих организаторов, речь шла отнюдь не о создании подрывной литературы. Их идеалом был журнал «Юность», а их проект – попыткой изобразить нечто подобное на местном материале. И, так сказать, с сибирским задором.
Евгений Попов полагал журнал «Юность» (первый номер вышел в 1955 году) идеальным источником для чтения современной литературы. К которой он, покинув круг семейной библиотеки, стал тянуться в старших классах по-настоящему.
Спасибо родителям, которые тратили на журналы свои небольшие, в общем, зарплаты. На «Юность» (40 копеек, между прочим, новыми деньгами) в семье подписывались с первого номера. И на «Новый мир» (а он уже 70 копеек!). И на другие журналы, на которые подписаться-то было сложно (помогало то, что мать героя работала в гороно, имела, так сказать, привилегии). Наш герой всё это прилежно изучал, и, например, «Новый мир» нравился ему с политической точки зрения – вспомним, что как раз тогда здесь был опубликован «Один день Ивана Денисовича». Но сугубо политического было недостаточно. Аксёнов и компания, по его нынешнему признанию, «говорили с нами нашим языком». Тем более политики, в широком смысле, в «Юности» также хватало. Да само существование «Юности» во главе с опытнейшим Валентином Катаевым, в совершенстве превзошедшем советскую науку лавирования «на грани дозволенного», было политикой. Катаеву, кстати, Евгений Попов потом пошлёт свои рассказы – и, к своему удивлению, даже получит ответ, не отписку.
В описываемое же время, не имея, понятно, возможности для оценки журнала в целом и не слишком раздумывая о собственно политических материях, Евгений Попов в «Юности» «находил всё» (как гораздо позже его герой-пьяница «в дикалоне»). Это не преувеличение. Ведь роль «Юности» в конце 50-х нельзя назвать чисто литературной. Дело даже не в новаторской по тем временам графике в качестве иллюстраций и работ молодых художников на цветных вкладках. По мнению современного исследователя Ирины Каспэ: «На страницах журнала активно конструировались образы «советской юности» и «поколения шестидесятников»... результат спонтанного поиска, периодически оказывавшегося на грани дозволенного». Полагаем, наш герой практически сразу определил, что его место в этом поколении, хотя – так уже получилось – и в «младшей группе».
Понятно, что всё это было существенно ограничено советскими нормами и правилами. Исследователь Джулиана Фюрст замечает: «Молодёжная политика была зажата между противоречивыми требованиями – генерировать энтузиазм и спонтанность и поддерживать контроль и идеологическую чистоту». Одна из этих границ, непременное требование тогдашней молодёжной политики партии, комсомола и контролируемых ими изданий, – отсутствие всяческого намёка на конфликт поколений. Отцы не хотели, чтобы им «предъявили» в любой, пусть даже самой мягкой форме сделанное во время правления Сталина.
Читателям «Юности» эта установка преподносится и как персональный наказ Хрущёва («У нас не было и нет никаких противоречий между молодым и старшим поколением. Молод тот, кто стоит на позициях передовых идей»), и как коллективное мнение ЦК КПСС («Только реакционные клеветники могли выдумать легенду о противоборстве поколений, чтобы под эту легенду подвести противопоставление современной советской молодёжи поколениям отцов и дедов, то есть поколениям первостроителей социализма»), и как позиция самого журнала, публикующего, например, статьи Митчелла Уилсона и Виктора Розова о межпоколенческих отношениях в США и СССР соответственно под общей шапкой «Пропасть или эстафета?».
Между тем даже в «ранней» «Юности» (1955–1963) не было поколенческого «монолита». В тогдашней «Юности» можно выделить тех, кто был по отношению к старшекласснику Попову в роли «старшего товарища», уже по социальному опыту и литературной известности. Это, так сказать, классические шестидесятники (Аксёнов, Евтушенко, Вознесенский и др.). Но были и те, кто относился условно к тому же поколению, что и наш герой, будучи старше его лет на 5–7. Благо журнал постоянно говорил именно об этом «срезе», искал в нём героев публицистики и прозы.
Современные исследователи вообще считают, что журнал был адресован молодёжи 14–18 лет, учащимся старших классов или вчерашним школьникам. Среди литературных произведений очень заметны поэтому были приключенческие романы, травелоги, фантастика, даже сказки; в публицистике явно преобладают сюжеты из школьной жизни.
Нашему герою, помимо «серьёзных» вещей вроде того же «Звёздного билета», чрезвычайно нравился отдел сатиры и юмора, «Зелёный портфель». Острые материалы, публиковавшиеся там, постоянно шли «на грани фола», нередко их критиковала совсем уж правоверная партийная печать, но зато вещи «крайне левых» (по меркам «Юности», конечно) Марка Розовского или Виктора Славкина запоминались на раз. Тот же рассказ Розовского «Бабизм-ягизм в наши дни», переживший, натурально, несколько поколений – и всё ещё понятный аудитории спустя 60 лет после написания! Розовский старше Евгения Попова на 9 лет, он – то, что называется, «классический» шестидесятник.
Отметим: «Юность» постоянно призывала и к активности во внелитературной, социальной области. Как отмечает Ирина Каспэ, читателю «Юности» регулярно и очень экспансивно сообщают, что в нём чрезвычайно нуждаются и что именно его очень ждут:
Расти поскорее, дружище,
учись поскорее, дружище,
ты нужен стране позарез!
Или в прозе: «Дорогой читатель «Юности»! Ты тоже можешь встать рядом с моими новыми друзьями – заводскими рабочими. Приезжай! Тебя очень ждут здесь, в Сибири!» (Некой двусмысленности, высмеянной уже через несколько лет в «Бриллиантовой руке» – «На Колыму? Уж лучше вы к нам» – в подобных фразах никто решительно не замечал.)
Важно, что такого рода «мобилизация» преподносилась не как призыв к самозабвенной жертве, а, напротив, как совет жить «полной жизнью» – насыщенной впечатлениями и обязательно интересной. Но – а если не на стройку, не на целину? Полагаем, нашему герою не могли не прийтись по вкусу следующие выражения, адресованные именно к его ровесникам: «Они сами принимают решения и не боятся брать на себя ответственность», «Никто не может сделать молодых взрослыми, кроме них самих», «Вас никто не возьмёт за ручку и не поведёт к обетованной земле!». Ирония судьбы в том, что предпоследнее высказывание принадлежит будущему гонителю Евгения Попова и вообще всякой «отклоняющейся от партийных норм литературы» Феликсу Кузнецову, а насчёт обетованной земли то ли с умыслом, то ли «на голубом глазу» написал будущий невозвращенец, автор «Бабьего Яра» Анатолий Кузнецов.
В общем, с одной стороны, организаторами подпольного издания двигала нереализованная социальная активность (не на стройку же им было для её реализации идти).
С другой стороны, как это ни удивительно, Попов питал в отношении своего проекта в некотором смысле карьерные планы. Он хотел стать частью привлекающей его литературной среды. Чем, в конце концов, он хуже тех, кто и публикуется, и организует посредством «Юности» современный литературный процесс? В общем, публикация в «Юности» вполне входила в «пакет» советского карьериста того времени. Не обязательно писателя – вспомним хотя бы героя соловьёвской «Ассы», мафиози Крымова в исполнении Говорухина, который в своём активе как раз такую, юношескую во всех смыслах публикацию имел.
Но то публикация в престижном издании, а вот взять и залудить целый самиздатовский, не разрешённый в принципе орган печати – не правда ли, оригинальный способ делать литературную карьеру?
Говорит Евгений Попов:
– Я политикой никогда не занимался и так называемым диссидентом не был. Всё разворачивалось по писательской логике жизни в СССР. Вот смотрите, Сталин помер, правящие большевики объявляют, что он был подлец и мерзавец. Ну, мы и поверили, поколение «опоздавших шестидесятников». Это же «ТЫ СКАЗАЛ», как в Евангелии. А тут ещё и журнал «Юность» с новой эстетикой и скромными сюжетами на тему «Не согласен я с таким названьем – «оттепель». Но тут ведь пытливый молодой человек начинает задумываться. Хорошо, если Сталин такое говно, то кто же тогда ваш Ленин? Но это чуть позже. А пока литературные кутята, каковыми мы тогда были, решили, начитавшись «Юности», помочь обновлению Родины в Красноярске. Не зная, что это называется «самиздат» и что за это в Москве уже начинают сажать. Мы же ничего плохого не делаем! Тексты графоманско-умеренные, за исключением Эдуарда Русакова, даже по первым вещам которого было видно, что это настоящий профессиональный писатель. Мы – школьники из школы № 20, хулиганистые, но «начитанные» школьники во главе со старшим товарищем, студентом, приятелем моей сестры. Пишущей машинки ни у кого из нас не было, да мы и печатать не умели. Какие-то стихи отпечатали в гороно, у моей мамы. Потом нашли сочувствующую. Машинистку-студентку. Тогда, кстати, поговаривали, что вот толькотолько отменили регистрацию пишущих машинок в МВД. Не знаю, правда это была или миф – про регистрацию. Кстати, все четверо создателей самиздатского альманаха «ГИРШФЕЛЬДОВЦЫ» (!) были русскими ребятами и детьми офицеров МВД. Кроме Русакова, отец которого пропал без вести на фронте. Среди авторов были студенты, школьники, моя сестра, сочинявшая стихи под псевдонимом НОТА НАТА. Русаков был ЭД ЧАХЛЫЙ. Я – ЕВГЕНИЙ КВЕСТАРЬ (поп-обжора из популярной у нас тогда книги Тадеуша Квятковского «Семь смертных грехов»). Успели выпустить 3 номера, пока нас не прикрыли. Сейчас два номера в Красноярском литературном музее, а один безвозвратно утерян. И хорошо. Мне его сейчас стыдно было бы показывать, настолько это было слабо. Играли в богему, печатали 8 экземпляров (две закладки по 4 копии), писали для важности 18 экз. Но «против властей не бунтовали». ЭПИГРАФЫ К НАШИМ НОМЕРАМ были такие: «Свежести, свежести! Хочется свежести» (Евг. Евтушенко), «В век разума и атома мы – акушеры нового. Нам эта участь адова по нраву и по норову» (А. Вознесенский), «А мы рукой на прошлое враньё, а мы с надеждой в будущее, в свет» (Б. Окуджава).
Почти как настоящие
Секрет таинственного названия «Гиршфельдовцы» мы раскроем ниже. Пока заметим, что только оно одно должно было вызвать ярость начальства. Ну и много чего ещё, конечно, – например фраза Евгения Попова в статье о «Звёздном билете» «Пропитанный духом лжи и угодничества сталинский режим сделал своё чёрное дело». Напомним, как раз конфликт поколений был вещью совершенно недопустимой (за что досталось и авторам фильма «Застава Ильича»).
Но, полагаем, особо никто в содержание всё же не вчитывался. Не было приказа раздувать громкое дело. Хватало самого факта – брошенного вызова, покушения на основы и тому подобного. Тем более что именно в начале 60-х появилось как само слово «самиздат», так и, собственно, явление широкого неподцензурного распространения литературных и общественно-политических текстов. То есть Есенина переписывали-перепечатывали всегда. Равно как и прочие запрещённые в СССР литературные произведения. Но периодические самиздат-журналы – это явление уже описываемого времени.
Как пишет Ю.А. Русина в работе «Журналы самиздата 1960–1970-х гг.», чаще всего первым самиздатским журналом называют «Синтаксис» Александра Гинзбурга, три выпуска которого вышли в 1960 г. Имеются многочисленные свидетельства существования машинописных журналов, прежде всего в университетской среде (причём по всей стране). Современный исследователь справедливо отмечает, что самиздатские журналы начала 1960-х гг. умирали на втором-третьем выпуске и редко выходили из круга знакомых автора.
Конечно, расцвет «настоящего» самиздата был впереди. С такого рода – подрывным по-настоящему – самиздатом Евгений Попов тесно столкнётся уже в Москве. И, например, передаст на историческую родину «Архипелаг ГУЛАГ». Но это уже другая эпоха, в которую «самиздат» тесно соединится с «тамиздатом» и главным фактором станет именно неподцензурность.
А этот самодеятельный журнал притворялся журналом настоящим. Тут и проза, и поэзия, и публицистика, и даже – в одном из номеров – диалог с читателем. Прямо как в «Юности», обложка была украшена графикой. Причём вполне себе модернистской. На первом номере – мальчик с воздушным шаром. Второй номер – «пятерня», намазали кому-то руку, и он отпечатал. На третьем номере художник сделал литографию по работе Пикассо.
Что интересно – миниатюры, которые тогда, будучи ещё школьником, писал наш герой, вполне могли бы появиться в «Юности» настоящей. Но и хорошо, что не появились, – они были вот именно что рядовыми представителями той «молодёжной прозы», которую журнал как бы окормлял. В «молодёжных прозаиках», увы, многие засиделись до седин. Нашего героя эта участь, по счастью, миновала – по внешним причинам. То есть ему попросту везло.
А что касается журнала – сегодня всякий может убедиться в его литературных достоинствах лично, обратившись в Красноярский литературный музей (где хранятся уцелевшие экземпляры). Кстати, музей располагается в красивом, хорошо отреставрированном особняке в стиле сибирского деревянного модерна.
Ну а тогда для выпускающей группы журнала дела пахли не музеем, а совсем иными казёнными местами.
Говорит Евгений Попов:
– Попов, вас завтра вызывают в горком комсомола, – сказала мне директор школы. И добавила: – Хоть там свою ерунду не болтайте!
В горкоме было полно каких-то баб и «бетонщиков Красноярской ГЭС». Громить нас было не за что, но нашлось за что. Например за рифму в стихах Яна Аникина (плотника всё той же ГЭС) ГАГАРИНА – ТАТАРИНА. Главным криминалом были статья Русакова «Заклинатель трав» о поэзии Бориса Пастернака, который к тому времени уже помер и его за это простили большевики. И моя статья под названием «Культ личности и «Звёздный билет».
– Мы, товарищи, были на фестивале молодёжи и студентов в ХельсинКАХ, – говорили бетонщики, – так нам этого ПастернакА в номера подСАвывали, «Доктори Живаго». Так мы им, извините, дамы, задницу подтирали. А ЭТИ вспомнили, да ещё портретик изобразили.
Короче говоря, постановили всех авторов исключить из комсомола, а главного редактора (я был его заместителем) исключить из института тоже. Там я получил первые литературные уроки. Автор по случайно запомнившейся мне фамилии Камыдо, студент, старше меня, школьника, лет на пять, сказал, что это я его вовлёк. Скандал был на весь город ещё и потому, что среди авторов был фотограф Саша Морозов, мой одноклассник, а потом и однокурсник, геолог, инвалид-психохроник, а тогда сын ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КРАЙИСПОЛКОМА, по-нынешнему губернатора. Мирные фотографии аполитичного замёрзшего Байкала были у него опубликованы в журнале, не более того.... Но всё равно – САМИЗДАТ!
Мне-то всё равно было, я из горкома вышел весёлый и тут же где-то выпил портвейну, потому что я в комсомоле ни ДО, ни ПОСЛЕ не состоял. Но я рано радовался. В школе мне дали такую ХАРАКТЕРИСТИКУ, что с ней сразу нужно было в какой-нибудь стройбат поступать, а не в институт, куда тогда требовали характеристику. Мне было 16 лет. Меня вызвал в местное КГБ – запомнил на всю жизнь фамилию! – капитан Пирожков. Меня вели по двору. Я шёл в жёлтых вельветовых, протёртых почти до дыр брюках. На меня с сочувствием смотрели строители – расконвоированные зэки.
Как приобрести друга на всю жизнь
В КГБ у нашего героя спросили, чем он дальше собирается заняться в жизни. Попов ответил, что хочет повариться в рабочем котле и, закончив школу, станет работать на заводе. (Публицисты журнала «Юность» были бы довольны таким ответом!) После чего тихо уехал на поезде в Москву и поступил в Московский геологоразведочный институт имени С. Орджоникидзе. В известном смысле тоже котёл... и даже рабочий. С точки зрения писателя уж во всяком случае.
Для большинства участников альманаха это был первый и единственный «заскок» в литературу. Для двоих – всё только начиналось: и литература, и самиздат, и беседы с компетентными органами. Один, само собой, наш герой, а второй – Эдуард Русаков, его близкий друг на протяжении почти шестидесяти лет. Попов и Русаков познакомились именно в процессе работы над альманахом. Как это, наверное, было и будет во все времена: кто-то сказал, что у него есть знакомый парень, он тоже пишет, встреча – и юношеская дружба, продлившаяся десятилетия.
О последствиях своего участия в подпольном альманахе много лет спустя сам Эдуард вспоминал так: «В газете «Красноярский рабочий» была опубликована статья о том, что надо растить молодых борцов за коммунизм. В ней автор упомянул и меня: мол, нашёлся и у нас безусый щелкопёр, пишущий упаднические стишата. Была там и цитата из моего юношеского, декадентского стихотворения. В конце заметки ставился вопрос ребром: где воспитывался этот моральный урод, куда смотрели комсомольская организация и товарищи по институту?! У меня двойственное отношение к публикации: с одной стороны, обидно, с другой – радостно, всё-таки моё стихотворение в газете напечатали... хотели исключить из мединститута, но не исключили».
Ну и наконец – откуда такое название, «Гиршфельдовцы». Какой Гиршфельд имелся в виду?
Георг – немецкий драматург, прозаик и сценарист?
Людвиг Маврикий – польский медик, анатом, профессор Варшавского университета, доктор медицины?
А может быть, Магнус – немецкий врач еврейского происхождения, сексолог, исследователь человеческой сексуальности, в частности гомосексуальности, и защитник прав сексуальных меньшинств?
Нет, всё это не в стиле юных красноярских самсебяиздателей. Мы, узнав, были поражены. Итак...
Говорит Евгений Попов:
– Название журнала обьяснялось просто. В ресторане «Север» мы встретили дивного «откинувшегося» зэка Бориса Исаковича Гиршфельда. Он повыпивал с нами, занял у нас денег, которые, естественно, в указанный срок не отдал. Через неделю мы обнаружили его сидящим в домашних тапочках всё в том же «Севере» у раскрытого окошка. Было жаркое лето. Мы велели ему собираться и повели его на блатную речку Качу, угрожая страшными карами. Он спокойно слушал нас, а когда зашёл в ворота низенького дома, где квартировал, то тут же выскочил оттуда с топором и гнал нас, хохочущих, до самого проспекта Мира через улицу Ады Лебедевой, Марковского, Перенсона и проспект Ленина. Ну как в честь такого замечательного человека было не назвать журнал?
Поздравляем Евгения Анатольевича Попова с 75-летием! Желаем крепкого здоровья, благополучия и творческих сил!