Навальный как Ельцин: Прибалтика мечтает о новой перестройке и распаде России

Прибалтика проявляет себя не как часть Западного мира, а как часть «большой России», существующая в противофазе с московской «метрополией».

Замена условного тюремного срока реальным российскому оппозиционеру Алексею Навальному ожидаемо возмутила Литву, Латвию и Эстонию заметно больше всего остального мира. Такое пристальное внимание к российским делам при полном равнодушии стран Балтии к куда более серьезным и способным отразиться на них процессам на Западе вызывает вопросы. Прибалтика проявляет себя не как часть Западного мира, а как часть «большой России», существующая в противофазе с московской «метрополией». Этот регион — советский диссидент, который хоть и отвергает «эту страну», но ментально неотделим от нее и без борьбы за «демократизацию, перестройку и гласность» не существует.

Когда официальные представители Литвы, Латвии и Эстонии говорят об отношениях с Россией, в качестве идеального типа у них всегда вылезает Россия 1991 года, в которой победили Ельцин и демократы и которая вместе с Прибалтикой боролась против СССР за независимость Прибалтийских республик.

Отношения оппозиционной самой себе и Кремлю России с прибалтийскими столицами образца 1991 года — это утраченный рай, который нужно вернуть. Пусть даже закончился этот «рай» еще до распада СССР — осенью 1991 года, когда Латвия и Эстония начали поражать в правах русских. Предполагается, что вернувшийся к власти российский либерализм, как Ельцин во время борьбы с Горбачевым, будет закрывать глаза на истинную сущность прибалтийских союзников и соглашаться с тем, что они — демократы.

От этой надежды происходит болезненно непристойный интерес прибалтийских властей к внутренним делам России и попирающая все дипломатические приличия поддержка российской оппозиции Литвой, Латвией и Эстонией.

В сдувшейся к настоящему времени «движухе» вокруг возвращения в Россию Алексея Навального это проявилось особенно ярко. Нескрываемую симпатию к оппозиционеру страны Балтии объясняли именно апелляцией к 1991 году.

«Нам нужно быть способными ответить на вопрос — какую Россию мы хотим видеть в соседях?», — заявил во время дебатов в Сейме Латвии об отношениях с Россией глава МИД Эдгар Ринкевич. И сам себе ответил: «Латвия хочет видеть "демократическую Россию, где соблюдаются права человека", какой она была в 1991 году». Поэтому «сегодня наша обязанность — помочь демократам в России, Беларуси и других странах»: вот почему Латвия и ее союзники так активно вступаются за Навального.

Вопросов, почему страны Балтии хотели бы видеть Россию в состоянии гражданской смуты, на пороге массового голода и разваливающейся, какой она была в 1991 году, нет. Есть вопрос, почему они искренне надеются на приход Навального к власти. Этот деятель упорно скрывает свою позитивную программу, сводя все к «не врать — не воровать», но в молодости, когда Навальный еще не шифровался, он заслужил себе репутацию убежденного национал-шовиниста.

То есть «безальтернативный лидер российской оппозиции» по своим убеждениям — лютый враг Прибалтики, который для нее несравнимо страшнее Путина.

Если СССР для Навального плох, то не потому что был «тюрьмой народов», а потому что оказался неэффективной формой государственности, которая растеряла исторические земли России. Украина и Беларусь для него — русские государства, которые должны быть с Россией по факту восточнославянского единства по крови. Рига — русский город, а Таллин так вообще — историческая Колывань.

Есть только одна социальная группа, поддержка которой откровенно враждебного ей Навального так же бессмысленна и иррациональна, как в случае Прибалтики. Это так называя «демшиза», она же «старая диссида». Престарелая аудитория радио «Эхо Москвы», сокращающаяся в силу естественных причин до статистически незначительных показателей.

Это наследники советского диссидентства: сектантского, догматичного, глубоко озлобленного на свою страну и народ и пребывающего в состоянии внутренней эмиграции. Для них идеал даже не «святые девяностые», а перестройка, когда переход их субкультуры из маргинальности в мейнстрим происходил в «тепличных» условиях маленьких, но стабильных зарплат и социальных гарантий. Ведь эти люди очень часто — бюджетники, которые в стихии свободного рынка не заработают и рубля.

Почему они поддерживают Навального, скрытая программа которого включает в себя либертарианство на грани социал-дарвинизма? Потому что он борется с властью, а естественное состояние «демшизы» — всегда быть против и критиковать власть. Хотя рациональность политического выбора с точки зрения их интересов вызывает те же вопросы, что и к Прибалтике.

Прибалтика по отношению к внутренним процессам в России — это «внешняя демшиза», которая обосновалась на выселках, получила суверенитет над занятой территорией и официальный патронаж Запада.

Сколько бы прибалтийские политики ни говорили о преемственности своих стран от межвоенных республик, они по своему генезису — насквозь советские. И сами проговариваются об этом, только возводят свою политическую традицию не к «нацкадрам» в КПСС и республиканских отделениях КГБ, а как раз к перестройке.

«Государства склонны придерживаться тех стратегий, которые помогли им преуспеть в прошлом. Финляндия, например, предпочитает мягкий тон в отношениях с Россией, потому что финская политическая элита убеждена, что именно мягкость и сдержанность позволили стране сохранить независимость в годы холодной войны. […] А для стран Балтии в прошлом сработала жесткая критика. Для балтийских политических элит, сформировавшихся в годы перестройки и гласности, публичное порицание стало первым шагом на пути к исправлению ошибок. Ведь суть гласности заключалась в том, чтобы раз за разом называть белое белым и черное черным. Это повторяли до тех пор, пока все в этом не убедились и не устали от такой риторики, но подход сработал. В отличие от России, в странах Балтии за постановкой диагноза последовали существенные изменения, а во многих случаях и полное исцеление. Этот опыт по-прежнему предопределяет образ мыслей и действий. С социальной точки зрения, многие балтийские политики остаются детьми перестройки: даже если они сами ее не застали, они сформировались в этой традиции», — пишет эстонский дипломат, старшая научная сотрудница Европейского совета по внешней политике Кадри Лиик.

Если прибалтийские политики остаются «детьми перестройки», то и сама Прибалтика ментально является частью «большой России», которая существует с московской «метрополией» в противофазе.

Этот регион — коллективный диссидент, который отвергает «совок» и «рашку», но без России не существует. Поэтому мелкие московские митинги в информационном пространстве Литвы, Латвии и Эстонии год за годом вытесняют рефлексию о тектонических сдвигах, что происходят в Западной Европе и США.

Мировоззренческий раскол западных обществ, взрывной рост популярности идей социализма у молодежи, новый антиколониализм и феминизм, #Black Lives Matter и #Me Too — все это происходит в ключевых странах НАТО и в будущем непременно отразится на Прибалтике.

Однако это явления чужой культуры и в силу этого прибалтам они интересны куда меньше, чем протесты в Беларуси или Навальный.

Самые непримиримые диссиденты, наполненные ядом и ненавистью к нежелающей меняться России, в конце концов предпочитали настоящую эмиграцию внутренней и перебирались на «благословенный Запад» из «этой страны». Однако их жизнь все равно оказывалась связана с Россией, потому что единственное, что они могли продать на Западе, — свой яд.

Были среди них те, кто принимал мужественное решение начать жизнь с нуля и шел мойщиком посуды в «Макдональдс». Но многие предпочитали окончательно связать свою жизнь с Россией и устраивались штатными русофобами в многочисленные центры советологии. Там они на окладе полный рабочий день говорили о покинутой родине то, что раньше говорили на кухне.

Ровно тот же путь выбрали страны Прибалтики: геополитически они пребывают на Западе, но вся их деятельность там посвящена России.

Лидеры НАТО используют их так же, как ЦРУ и БНД использовали советского перебежчика, трудоустроенного «жечь напалмом» на радио «Свобода». В отрыве от России ни перебежчик, ни Прибалтика интереса не представляют. Поэтому они к ней прикованы намертво.