Кризисные проявления по поводу Карибского кризиса

В разгар работы над очередной частью своего цикла «Не только об авианосцах…» автор прочитал на сайте ВО статью Александра Тимохина «Карибский кризис 1962 года: работа над ошибками. Учимся применять ВМФ».

Разбор этого, без сомнения, ключевого для отечественной военно-морской истории эпизода входил и в мои планы. Это намечалось сделать в четвертой статье упомянутого выше цикла. Однако текст А. Тимохина заставил внести в них некоторые коррективы.

Саму по себе публикацию статьи на эту тему нельзя не приветствовать. Тем более что исходные её посылы разделяются и автором этих строк. Но вот те выводы, к которым приходит Александр в результате своих рассуждений, а тем более – те инвективы (выпады), которыми он эти рассуждения сопровождает, вызывают самое решительное неприятие.

Поэтому, как пелось в старом советском гимне, «вскипел наш разум возмущенный» и захотелось, отодвинув на время планы в сторону, ответить на данный текст.

Итак, начнём.

С чем согласен

Как уже говорилось, исходные посылы А. Тимохина вызывают полное согласие. Их два.

Первый посыл. Карибский кризис стал поражением СССР. Это важно сформулировать четко, ибо вокруг данного вопроса намешано немало мифов. Самый популярный из них гласит, что в этом столкновении двух сверхдержав не было победителей и проигравших. А выиграл от него весь мир, ибо удалось избежать начала мирового конфликта с применением ядерного оружия. И заслуга в этом принадлежит лидерам наших стран, которые, проявив мужество и мудрость, нашли в себе силы сделать шаг назад и не переступить «красную линию», отделявшую мир от глобальной катастрофы. Думаю, что в общем своем виде этот миф знаком читателю.

В действительности СССР и в самом деле проиграл, поскольку США в ходе кризиса сумели реализовать свой интерес, то есть добиться на Кубе остановки размещения вооружений, которые могли быть использованы для удара по территории их страны: ракет и авиации. То есть план скрытного размещения там этих вооружений был сорван. И Москва была вынуждена, теперь уже открыто, под прицелом телекамер мировых информагентств, возвращать корабли с этими грузами домой. Это невозможно назвать иначе, как поражением.

Второй посыл. Если бы в районе объявленного американцами «карантина», в котором их флот намеревался подвергнуть досмотру советские транспортные суда, появились советские надводные боевые корабли, то это изменило бы соотношение сил и позволяло рассчитывать на иной исход кризиса.

Это – то, в чем я с А. Тимохиным, безусловно, согласен.

А вот дальше…

С чем не согласен

Постараюсь перечислить те пункты из его статьи, с которыми я решительно не согласен. И объясню – почему.

Итак, первое. Рассматривая причины отказа от применения надводных кораблей в советской операции на Кубе, Александр упоминает точку зрения, присутствующую в американской литературе по данной теме, о неумении советских штабов планировать операции в открытом океане. После чего объявляет её явным образом неверной и больше к ней не возвращается. Вот причины подобной категоричности представляются совершенно непонятными.

Ничего «явным образом неверного» в данной гипотезе нет. Или, быть может, она опровергается фактами реально осуществленных подобных операций в тот же исторический период? Но, насколько мне известно, таковых не было. Поэтому данная гипотеза заслуживает уважения и разбора, а не отметания «с порога».

Далее Александр «выкладывает на стол» набор, так сказать, своих основных доказательств, которыми далее по ходу статьи и оперирует. Вот те причины, в силу которых, по Тимохину, флот не смог проявить себя должным образом в ходе тех событий:


Попробуем оценить серьёзность этих аргументов.

Итак, Хрущёв (куда же без него!) не позволил флоту поступить так, как этого требовала складывающаяся ситуация. Дескать, какие там ещё надводные корабли? – Не сметь их посылать! Вот и не послали.

Что же: эта версия, как и любая другая, требует к себе серьёзно отношения и проверки, если не документальной (едва ли возможной в условиях, когда документы, способные пролить свет на мотивы, которыми руководствовалось флотское командование в той ситуации, не введены в научный оборот), то, по крайней мере, логической.

И вот тут нужно сказать, что подобной логической проверки эта версия А. Тимохина, увы, не выдерживает.

Ибо он же сам перед этим пишет о том, что когда во исполнение решения ЦК КПСС от 20 мая 1962 года Генштаб начал планировать операцию по переброске вооружений на Кубу, в ней было запланировано использование в том числе и соединений надводных кораблей. Стало быть, негативное отношение Хрущёва к ним на данном этапе никак не проявилось.

Затем, как тоже верно пишет Александр, 25 сентября, после того, как американцы вскрыли советские поставки Кубе, Совет Обороны принял решение надводные корабли в тот район не направлять. Причем, как подчеркивается в другом абзаце текста, это решение было принято, исходя из желания обеспечить скрытность собственных действий.

Да, эта скрытность уже была нарушена – это так. Но только где же здесь проявление злой (да и любой другой) воли руководителя партии и государства? Она просто не просматривается. Выходит, что попытка связать отказ от посылки НК с негативным отношением к ним, как таковым, Хрущёва, представляет собой сентенцию в духе «в огороде бузина, а в Киеве дядька».

Следующий пункт рассуждений (точнее – обвинений) Александра посвящен армейским военачальникам, движимым стремлением «подмять флот под сухопутные войска». И с этим тоже отчасти можно было бы согласиться. Но, как говорится, сказав «а», нужно также и не забыть сказать «б». Попробуем сделать это за Александра.

Чем были мотивированы эти военачальники? Тем же, чем и большинство профессиональных военных – инстинктом победителей. Ощущение одержанной победы жизненно важно для людей подобного склада (как и, например, для спортсменов). На войне они реализуют это стремление в борьбе с врагом, рискуя жизнью, принося себе славу, а стране, которой служат – спасение. А вот в мирное время дело обстоит сложнее. Необходимость ощущать себя победителем сублимируется в жестокую, «на грани фола» конкуренцию с представителями других видов вооруженных сил. И это характерно отнюдь не только для нашей почвы. Жестокие стычки между моряками, летчиками и представителями сухопутных сил имели место и в других странах. Я намерен рассказать об одной из наиболее известных из них в следующей статье.

Но здесь важно понять: благодаря чему «сухопутники» смогли реализовать своё намерение доминировать над «морскими». А произошло это в том числе и потому, что им удалось выдвинуть некие аргументы, которые бы свидетельствовали в пользу их права на подобное доминирование. И главный из таких аргументов очевиден: это успешные операции, проведённые под их руководством в недавно завершившейся войне с Германией. К сожалению, в активе наших адмиралов таких операций не значилось.

Понятно, что апеллирование к собственному победоносному опыту, которым не может похвастать другая сторона, всегда является важным аргументом в конкурентной борьбе. Именно этим, по большому счету, во многом определялась расстановка сил в высшем военном руководстве страны.

Недоговорённость же на сей счет в статье Александра оставляет место для предположения, что это случилось в силу неких негативных нравственных качеств генералов и маршалов, отличающих их от «чистых душой», наивных и неискушенных в подковёрной борьбе адмиралов. К сожалению, реальное поведение флотских руководителей в ходе Карибского кризиса, не оставляет места для подобных предположений.

Начать с летних учений Северного флота «Касатка», на которых Хрущёву был продемонстрирован старт баллистической ракеты Р-21 из подводного положения. При этом главе государства было доложено, что пуск произведён с атомной подводной лодки К-3, хотя в действительности это была дизельная К-142, а первый ракетный пуск из-под воды атомоходом К-19 был осуществлен лишь летом 1964 года. Вот так. У нас очень любят насмехаться над некомпетентностью Никиты Сергеевича в морских делах, но вместо того, чтобы эту некомпетентность развеивать, флотские начальники позволяли себе открытую ложь своему Верховному главнокомандующему. А ведь на основе этой ложной информации тот потом принимал важнейшие политические решения, затрагивающие судьбу не только страны, но и всего мира.

Когда же флот направил свои подводные силы к берегам Кубы, никто из его руководства не вышел в море, а предпочел остаться на берегу. И затем, после бесславного возвращения подводников в родные базы, эти же начальники именно их сделали «крайними», обвинив в невыполнении боевой задачи. Как ни взгляни, но с представлениями о порядочности эти действия не очень-то согласуются.

Вот о чем, наверное, имело бы смысл упомянуть в статье, посвящённой разбору ошибок, допущенных в ходе Карибского кризиса.

И, говоря о неиспользованном шансе развернуть у берегов США целую группировку наших ракетных подводных лодок, вспомнить о реальных возможностях американской ПЛО в тот период, о которых наша разведка и не подозревала: системе SOSUS и т.д. Ведь, если американцы обнаружили и принудили к всплытию три из четырёх реально направленных через Атлантику советских субмарин, то на основании чего делается предположение о том, что более многочисленная их группировка действовала бы более успешно?

Этими соображениями не следовало пренебрегать при анализе данного события. А не фокусировать внимание читателя на навязшем в зубах эпизоде с А. Гречко, который на «разборе полётов» в ярости разбил свои очки об стол, узнав, что подводники подчинились требованию американцев о всплытии. Об уровне его исторической достоверности в статье свидетельствует такой штрих: Андрей Антонович назван в ней министром обороны, хотя в действительности занимал в рассматриваемый период пост первого его заместителя.

Наконец, пришло время разобрать ещё аргумент Александра: о том, что разгромом военной теории (и её носителей), устроенным в нашей стране в 30-е годы, объясняются все флотские проблемы, вплоть как минимум до периода Карибского кризиса. Тут, собственно, возникает закономерный вопрос: если наши флотоводцы все как один после этого были некомпетентными, то, видимо, и причины бед флота надо объяснять всецело этим обстоятельством, а не искать их в происках конкурентов или же в недоброжелательном отношении руководства страны. Ибо, если их учили не тому и не так, как надо, то какие, в принципе, правильные решения они могли принимать на своих постах? Включая и все решения в ходе самого кризиса 1962 года?

Короче говоря, этот аргумент просто невозможно принимать всерьёз. И его появление нельзя объяснить иначе, как желанием во что бы то ни стало «отмыть» репутацию флота, защитить честь мундира. Подобный подход несовместим с намерением в действительности извлечь уроки из Карибского кризиса, понять – что именно и с какого момента «пошло не так».

И самое последнее.

В заключительной части своей статьи А. Тимохин пишет о том, что низведение флота по итогам рассматриваемых событий с вида ВС, принципиально предназначенного для решения стратегических задач, на оперативно-тактический уровень, явилось грубейшей ошибкой.

Наше мнение прямо противоположное. Если бы это решение проводилось в жизнь последовательно и неуклонно, то интересы страны от этого только выиграли. Но, к сожалению, случилось иначе.

Впрочем, это совершенно отдельная тема, которую я обязательно затрону в будущем.