Вторая Екатерина Великая. Часть 2

Понадобились не дни, а часы, чтобы Дашкова убедилась: Екатерина не полностью доверяла ей, действовала за её спиной.

«А ведь совсем недавно она писала ей: «Во всей России едва ли отыщется друг, более достойный Вас», «Нельзя не восхищаться Вашим характером...»

На следующее же утро после переворота Дашкова узнает, что существовали люди, несравненно более близкие к Екатерине, чем она.

Неожиданно наткнувшись во внутренних апартаментах Летнего дворца на Григория Орлова, который, лёжа на диване, небрежно распечатывал секретные государственные бумаги, Дашкова сперва недоумевает, даже пробует высказать своё возмущение. А поняв характер взаимоотношений с государыней, вспыхивает к Орлову неукротимой ревнивой ненавистью. С годами этой ненависти суждено было все более разгораться: ладить с фаворитами Екатерины Дашкова так никогда и не научилась.

Она сразу же ссорится и другим Орловым, Алексеем. На восьмой день царствования Екатерины Пётр III гибнет в Ропше, где его держали под арестом. Молва делает Алексея Орлова главным его убийцей, который будто бы удушил императора во время пьяной драки.

Дашкова не хочет верить в причастность Екатерины к убийству.

«Слишком рано пришла эта смерть для Вашей славы и для моей» — вот, если верить «Запискам», её единственные слова, обращённые к императрице. «Для Вашей и для моей…» — Дашковой ещё казалось, что обе эти «славы» — рядом.

С того дня Екатерина Романовна откровенно игнорировала Алексея Орлова. Почти полстолетия не утихала вражда между этими двумя столпами екатерининской эпохи. «Она не простила ему, что… он запятнал её революцию», — замечательно точно сказал Герцен.

Впрочем, пройдёт немного времени и Екатерина Романовна, как и все её здравомыслящие современники, поймёт: на Екатерину II нельзя влиять, ей можно только служить.

«Всё делается волей императрицы…» — сообщала Дашкова брату в мае 1766 г. Александр Романович Воронцов, в ту пору посланник в Голландии, намеревался вернуться в Россию, чтоб служить в Коллегии иностранных дел.

Сердечность их отношений быстро выветрилась, Екатерина «отдалилась от неё, — говорит Герцен, — с быстротой истинно царской неблагодарности». Во время коронации Дашкова занимает самое скромное место, какое полагалось жене полковника, — в последнем ряду.

Коронация Екатерины II

Новоиспечённая императрица предпочла откупиться от не в меру пылкой и честолюбивой подруги: Дашкова получила орден Святой Екатерины, титул статс-дамы и 24 тысячи рублей (в деньгах Дашковы нуждались: князь Михаил, щёголь и кутила, наделал долгов на сумму не меньшую — еле хватило, чтобы выкупить у кредиторов его векселя.)

Первые годы царствования Екатерины II проходят неспокойно: один заговор следует за другим. Императрице то и дело доносят, что княгиня Дашкова участвует в них или позволяет себе весьма вольные речи. Был момент, когда княгиня была в одном шаге от ареста…

Но Дашкова на самом деле оставалась преданной императрице. Даже значительно разочаровавшись в Екатерине, полвека спустя, она продолжает считать 28 июня 1762 года «самым славным и достопамятным днём» для России.

Тут кстати сказать несколько слов о её взглядах на прошлое и настоящее России. В Записках она отмечает, что Пётр I своими реформами очистил «дорогу военному деспотизму — самому гибельному и ненавистному из всех форм правления». По мнению княгини, он не заботился ни о зависимых людях, ни об их владельцах. Доказательством этого служит – отмена общинного суда для первых, следовательно, они больше не могли жаловаться на хозяев, и лишение всех привилегий вторых. Тем самым, он взял курс на единоличное правление. Будучи истинной патриоткой, Дашкова не могла согласиться с мыслью о том, что своим величием Россию обязана лишь Петру I. А непризнание вековой истории России, европейцы обязаны своему невежеству и «глупости». По мнению княгини, именно благодаря иностранным писателям Пётр снискал себе славу. Единственную положительную вещь в правление Петра I, которую Дашкова безоговорочно признавала, было строительство Адмиралтейства и морской верфи на берегах Невы. Но свой расцвет Петербург приобрёл лишь при Екатерине Великой: «При Екатерине II Петербург расцвёл вчетверо больше как по красоте, так и обширности общественных зданий, царских дворцов, и постройка их не стоила нам ни усиления налогов, ни чрезвычайных мер, никакого стеснения». Таким образом, деспотичным петровским преобразованиям Дашкова предпочитала для страны просвещённый абсолютизм своей подруги Екатерины Второй. При правлении, в котором угнетаются права подданных государства, не может быть развития для страны.

На склоне лет, обдумывая взаимоотношения с Екатериной, Дашкова многое переосмыслила и смогла рассмотреть в императрице долю тщеславия, которая всегда в ней присутствовала. Княгиня понимала, что Екатерина не всегда была с ней до конца искренней или отвечала взаимностью на её дружбу. Но своё отношение к ней в своих Записках даёт отчётливо: «Я страстно и бескорыстно любила её, прежде чем она надела корону; я любила Екатерину в то время, когда она могла быть для меня менее полезной по своей власти, чем я ей по своим заслугам. Хотя она никогда в отношении ко мне не показывала того искреннего расположения, какое лежало в глубине её сердца, при всём том я всегда чувствовала к ней ту вдохновенную и юношескую любовь, которая соединила меня с ней неразрывным союзом».

«Знаю только два предмета, которые были способны воспламенить бурные инстинкты, не чуждые моей природе: неверность мужа и грязные пятна на светлой короне Екатерины», — писала она много лет спустя своей приятельнице миссис Гамильтон.

А между тем рушатся политические мечты, рушится и семейная жизнь.

В 1764 году князь Дашков внезапно скончался. «...Я 15 дней находилась между жизнью и смертью...»

Супругу она оставалась верна в течение всей жизни. В Записках она отметит: «Сорок грустных лет, которые я имела несчастье пережить после своего обожаемого супруга, прошло со времени его потери, и ни за какие блага мира я не желала бы опустить воспоминание о самом мелком обстоятельстве из лучших дней моей жизни». Своё замужество она считала счастливым. «Смерть мужа — самое ужасное в моей жизни».

Она осталась вдовой с двумя детьми на руках — дочерью Анастасией и сыном Павлом (старший сын Михаил умер в младенчестве). Убитая горем, она спешно уехала в своё родовое имение Михалково (с 1960-го входит в состав Головинского района СевАдмОкруга Москвы).

В семейном гнезде 20-летнюю вдову ждал новый удар: покойный супруг, щёголь и мот, оставил ей множество долгов. Пять лет Дашкова боролась с долгами — поднимала хозяйство, продавала фамильные драгоценности, экономила на всём и боролась с нищетой.

Она продаёт все, что у неё имелось ценного, оставив себе… «из серебра только вилки и ложки на четыре куверта», и за пять лет расплачивается с долгами князя Михаила.

«Если бы мне сказали до моего замужества, что я, воспитанная в роскоши и расточительности, сумею в течение нескольких лет (несмотря на свой двадцатилетний возраст) лишать себя всего и носить самую скромную одежду, я бы этому не поверила; но подобно тому, как я была гувернанткой и сиделкой моих детей, я хотела быть хорошей управительницей их имений, и меня не пугали никакие лишения…»

Дашкова пользовалась уважением у крестьян, что подтверждают слова одного из них: «Не чин ваш, моя матушка, я уважаю, нет: слава ваших добродетелей глубоко трогает моё сердце. Я говорю вам от имени всей деревни... Для вас несчастье жить между нами — мы жалеем о том, но для нас благодать видеть вас, как ангела-хранителя».

Вообще, княгиня в своих поместьях пыталась по возможности облегчить положение крепостных, предоставив им больше воли. Но, полагала она, «опыт доказал, что там, где прекращается над ними власть помещика, начинается произвол правительства, или, лучше сказать, самоуправство мелкого чиновника, который под маской службы позволяет себе и грабить и развращать их». По мнению Дашковой, богатство и счастье крепостных людей составляют единственный источник собственного благосостояния помещиков. А, следовательно, помещики образуют переходную власть между престолом и крепостным сословием, и потому для них выгодно защищать последнее от хищного произвола провинциальных начальников. В её Записках можно проследить идеи об отмене крепостного права: «Если бы государь, разбив цепи, приковывающие крепостных к их помещикам, в то же время ослабил кандалы, наложенные его деспотической волей на дворянское сословие, я первая бы подписала этот договор своей собственной кровью». Но, при этом она отмечает, что именно образование ведёт за собой свободу, а не свобода творит образование, первое без второй никогда не породят анархию и возмущения. Исходя из этого, зависимое сословие прежде всего должно стать просвещённым, тогда они сами захотят быть свободными, и поймут, как надо пользоваться свободой без вреда для других. Это свойственно любому цивилизованному обществу, каким и хотела видеть будущее России Екатерина Дашкова.

В декабре 1769 году она решила покинуть Россию.

Разрешение на выезд было дано. Она хотела самостоятельно увидеть лучшие страны Европы, и «остановиться там, где больше удобств для воспитания детей». По её мнению, дома в России этому мешали баловство родственников, лакейская лесть и, главное, нехватка учителей. Кроме того, хотела восстановить подорванное здоровье. Надо сказать, что она отличалась болезненностью, и её девичья красота быстро увяла. «Она вовсе не хороша! Мала ростом, лоб у неё большой и высокий, глаза не большие – не маленькие, несколько углублённые в орбитах, нос приплюснутый, рот большой, губы толстые, талии вовсе нет, в ней нет ни грации, ни благородства» – такой портрет княгини Екатерины Романовны оставил (после долгой личной беседы с нею) знаменитый французский философ Дени Дидро.

Трёхлетняя поездка оказалась очень плодотворной. Она путешествует по Англии, Голландии, Франции, Пруссии, Швейцарии. Во время своего «просвещённого» путешествия Дашкова составляет гербарий и собирает коллекцию природных минералов, изучает садоводство. А ещё успевает осмотреть различные мануфактуры, соборы, музеи и театры городов, в которых побывала.

Дидро

Она встречается с философом и лидером «энциклопедистов» Дени Дидро, с которым обсуждает наиболее важные общественные вопросы современности. Чтобы лучше понять личность просвещённой княгини, очень показателен возникший между Дидро и Дашковой спор о проблеме крепостничества в России: философ настаивал на том, что русские крестьяне находятся в принудительном и жестоком рабстве, а Дашкова, наоборот, доказывала, что сначала нужно просветить народ, а потом уже освобождать его от пут крепостничества, так как «просвещение ведёт к свободе», а «свобода без просвещения производит только анархию и беспорядок».

Несмотря на разногласия и споры, в своих Записках она даёт восторженную характеристику Дидро: «Искренность и теплота его сердца, блеск гения, вместе с его вниманием и уважением ко мне, привязали меня к этому человеку на всю жизнь, и даже в настоящую минуту я свято чту его память».

Вольтер. Скульптор Гудон

А вот Вольтер разочаровал её с первой же встречи. Его комплимент по поводу её голоса, она комментирует в своих мемуарах следующим образом: «Я пришла удивляться Вольтеру и вовсе не думала слышать от него такую приторную лесть». Вольтер десятилетиями оттачивал свой стиль, полуироничный-полукомплиментарный, сложившийся в переписке с венценосными и высокопоставленными особами. Однако и эрудицию Вольтера княгиня оценила тоже не слишком высоко. Об его состязаниях в шахматы с Губером она напишет, что Вольтер почти всегда проигрывал и из-за этого сильно сердился.

Княгиня в общении с мужчинами ценила их интеллект, искренность, уважительное отношение к женщине, талант, доброту, развитое чувство прекрасного.

Все европейские знакомые Дашковой — а это, помимо Дидро, Вольтера, Руссо, — другие деятели просвещения, государственные деятели разных стран, короли и придворные — в свою очередь, отмечали глубокие знания и необычайный ум княгини, а также её чрезвычайно одобрительные отзывы о Екатерине II.

Эти отзывы со временем помогут самой Дашковой — императрица, состоявшая в переписке с теми же Вольтером и Дидро, осталась довольной тем, что бывшая подруга выступает в Европе как её собственный «агент влияния».

Но ум Дашковой совмещался с импульсивным, подчас взрывным характером. Однажды в Данциге, в гостинице «Россия» Существует легенда: однажды в Пруссии, в гостинице, Дашкова обнаружила в номере две картины, изображавшие битвы, где пруссаки побеждают русских в Семилетнюю войну (на самом деле русские не проигрывали пруссакам сражений). Мириться с таким посрамлением русской славы Екатерина не пожелала. Купив краски, она за ночь перекрасила мундиры солдат, после чего пруссаки, мнимые победители, превратились в русских, а побеждённые войска — в пруссаков.

В 1772 году она вернулась на родину, но в российской столице не задержалась, через год княгиня уехала в Москву. В Москве княгиня много занимается хозяйством, воспитывает детей, а также пишет и переводит труды великих просветителей.

Дашкова. Кисти Левицкого

В 1775 году Дашкова вновь уезжает за границу, ради воспитания своего единственного сына Павла, которого с большим трудом смогла определить в один из лучших европейских университетов того времени — Эдинбургский под покровительство ректора этого университета – известного историка Уильяма Робертсона. При этом она самостоятельно разработала программу обучения для него.

На этот раз поездка продлится семь лет. Она исколесила Европу вдоль и поперёк и, можно сказать, повидала всех и вся. Она снова посетила Париж, Швейцарию и Германию, а также Италию. Несколько лет прожила в Шотландии, где постоянно общалась cо знаменитым экономистом Адамом Смитом и другими вождями шотландского Просвещения. Диапазон её европейских знакомств был чрезвычайно широк: от великих просветителей и учёных до королей, богатейших банкиров и римского папы.

Особенно ей по душе пришлась Англия, чьё государственное устройство она считала лучшим в Европе. «Англия мне более других государств понравилась, — писала она. — Правление их, воспитание, обращение, публичная и приватная их жизнь, механика, строения и сады — всё… превосходит усильственные опыты других народов в подобных предприятиях. Любовь англичан к русским также должна была меня к ним привлечь». Дашкова настолько любила Англию, что восклицала: «Как это я не родилась англичанкой?! Я обожаю свободу и пылкость этого народа».

В 1782 году княгиня смогла вернуться в Петербург. Встреча двух Екатерин была тёплой, и княгиня получила в подарок поместье и дома в обеих столицах, а сыну была предложено место в гвардии. Теперь она была мировой знаменитостью, игнорировать которую Екатерина II уже не могла. И тогда императрица приняла мудрое решение: показать всему миру, что талантливые люди России нужны.

Продолжение следует

___________________________________________

Звякнуть пиастрами в знак одобрения и поддержки 

Сбербанк 4274 3200 2087 4403

У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр! 

Последняя война Российской империи (описание и заказ)