О большой семье, неприятном явлении и бескровной хирургии
О том, как работали специалисты в мозговом центре уральской медицины – больнице скорой медицинской помощи, мы беседуем с доктором медицинских наук, профессором УГМУ Валентиной Лисиенко.
– Валентина Михайловна, неоднократно приходилось слышать, что ликвидация Городской клинической больницы скорой медицинской помощи – одна из самых трагичных страниц истории свердловского здравоохранения. Вы с этим согласны?
– Я бы сказала ещё жёстче: это кошмар, дьявольщина какая-то. Непонятно, кому могло прийти в голову уничтожить не просто здание (хотя его тоже жаль), а коллектив мозгового и практического центра, лучшего не только в нашей области, но и в Советском Союзе. Эта больница – моя любовь, моё начало, мои учителя, пример лучшего, что может быть в медицине. А какие имена связаны с этой больницей: основатель уральской школы хирургов Аркадий Тимофеевич Лидский, отец уральской школы кардиологов и терапевтов Борис Павлович Кушелевский, профессор, хирург Моисей Израилевич Сахаров, Юрий Леонидович Мартынов, который был главным врачом больницы на протяжении 35 лет... Всех и не перечислить.
Эту больницу отличал особый дух и практические деяния, которые спасали больных, высокие требования к молодым специалистам, их обучение, знание руководством клиники каждого человека, который в ней работал. Это была большая семья. И, повторюсь, мозговой центр – все практические врачи были обязаны заниматься научными разработками. К слову, Мартынов, как и многие светила медицины того времени, настороженно относился к понятию «узкий специалист», хотя специализация, конечно, существовала.
А сколько кафедр было открыто в этой больнице! Сейчас вот кафедры медицинского университета выгоняют из больниц. Спрашивается, где студенты будут практиковаться, где будут смотреть больных, где они будут учиться что-то понимать в медицине?
– Почему к узким специалистам было настороженное отношение?
– Потому что надо лечить больного, а не болезнь. Меня так учили, и я до сих пор убеждена в верности этого принципа. Врач, а тем более хирург – профессия творческая.
Будучи специалистом узкого профиля, как можно было работать в больнице, куда везли самых тяжёлых больных? Мы принимали по 50 и больше больных в сутки, присесть было некогда, мы, без преувеличения, падали с ног. Однажды я писала какую-то справку, и у меня буквально отключилось сознание, помню, слышала сквозь сон: «Не будите доктора, пусть она хоть немного отдохнёт». Вот такая нагрузка была. При этом мы занимались научной работой, участвовали в конференциях. Это была мощная профессиональная школа. При этом мы никогда не получали больших денег, нам не доплачивали, к примеру, за дежурства – лишнего платьица к празднику точно не могли позволить себе купить, но мы были счастливы, добры, веселы и всех любили. Мы не думали о морали, но она была.
Помню, на конференции в Москве один из зарубежных профессоров, с которым у нас были давние тёплые отношения и который неоднократно приезжал ко мне в больницу на конференции, спрашивает: «Скажи по-дружески, сколько у вас стоит аппендицит?» – «Да вы что, – говорю, – у нас этого даже в мыслях нет!» Не поверил, сказал, мол, ладно, не хочешь – не говори. Мне это, признаться, было обидно. А сегодня коммерческая медицина – дело обычное. Хотя... больно, когда по телевизору вижу, как объявляется сбор средств на дорогостоящую операцию ребёнку. Почему родители вынуждены искать по копейке деньги на лечение? Почему государство не может это лечение оплатить? И вообще, сегодня в медицине всё чаще звучит: плата, плата, плата... крайне неприятное явление.
В наше время такое невозможно было даже представить. Какая у нас была потрясающая детская хирургия! Мы всё умели. А сердечная хирургия какая была! Впрочем, в медицинском университете и сегодня очень сильная хирургическая кафедра.
– Вы были родоначальником лазерной хирургии в нашей области...
– Не стала бы говорить «родоначальник», но, да, я внедрила эту технологию на Урале. В нашем регионе она в то время ещё не была освоена, хотя в Москве уже работал Научный центр лазерной медицин. Помню, в конце 70-х годов Василий Николаевич Климов (ректор Свердловского медицинского института в 1962–1983 гг. – Ред.), который знал меня со студенческого детства, когда я заявила, что займусь лазерным скальпелем, сказал: «Ты что, с ума сошла? Вдруг что-нибудь случится? Брось эту идею!»
Я проходила специализацию, изучала технологию в Центре лазерной медицины, который стал моим вторым домом. А потом вернулась в Свердловск и провела первые операции, а самую первую у нас проводил хирург Центра лазерной медицины Евгений Иванович Грехов, которому я ассистировала. Помню, это было удаление опухоли пищевода.
Нам с внедрением новой технологии, к слову, очень помогли обком КПСС, горком КПСС, директора заводов, у меня появилось много, как сейчас говорят, спонсоров и, соответственно, возможность приобрести 32 лазерных скальпеля – хирургических и терапевтических. Нашей больнице первый лазер подарил Уральский политехнический институт, где в то время ректором по науке был мой муж. Поскольку мне было дано разрешение на специализацию, у меня её прошли очень многие уральские хирурги. А потом профессор, биофизик Рафаил Исаакович Минц настоял на том, чтобы я открыла Центр лазерной хирургии с лабораторией биофизики. Словом, мы активно внедряли эту технологию.
– Она была по тем временам прорывом в медицине?
– Как минимум большим, значимым новшеством. Ну вот представьте, у нас появилась возможность проводить бескровные, малотравматичные операции. Кроме того, лазер ведь оказывает обезболивающее действие. У него множество преимуществ. Поэтому он до сих пор активно используется в медицине.
– К слову, о спонсорах. Финансирование медицины играет большую роль в её развитии?
– Одну из ключевых. Стабильное финансирование – это и внедрение новых технологий, и современное оборудование, и обеспеченность больниц (в том числе персоналом), и возможность совершенствоваться врачам, возможность посвящать себя медицине и заниматься наукой... Я помню тяжёлые времена, когда мы не могли покупать новые лазеры и ремонтировать те, что уже имели, – спасибо уральским учёным, которые поддерживали их в работоспособном состоянии. Я помню времена, когда мы «лишнее» лекарство не могли купить. Помню и то, как у меня пять врачей оставили медицину и ушли торговать – ездили за границу за вещами и здесь их продавали. Им нужно было кормить, одевать, учить своих детей. Это были кошмарные времена, надеюсь, они никогда не повторятся.
– Вернувшись к тому, с чего мы начали разговор... Вы знаете, что в последнее время ведутся разговоры о восстановлении «больницы в Зелёной роще»? Как вы думаете, получится у бизнеса реализовать этот проект?
– Мне трудно об этом судить. В любом случае, тот дух, который был отличительной чертой нашей больницы, не вернуть. Это будет уже другое медицинское учреждение. Так что остаётся надеяться, что хотя бы память об утраченной больнице и о людях, которые в ней работали, будет увековечена. Хотя бы мемориальной доской.