Foreign Policy (США): как Россия решает, когда начинать вторжение
Вряд ли Москва пойдет в наступление на Украину, считает эксперт журнала Foreign Policy. Он называет пять факторов, совокупность которых заставит Россию начать интервенцию, и указывает на то, что сегодня такое сочетание переменных оснований отсутствует. Поэтому и масштабное «вторжение» на Украину маловероятно.
Мир смотрит на российско-украинскую границу со страхом — и не зря. Россия сосредоточила на границе около 120 000 военнослужащих, а за последние дни боевые действия на линии соприкосновения между промосковскими сепаратистами и украинскими силами безопасности активизировались. Верхи тоже не предвещают ничего хорошего. 17 декабря МИД России опубликовал свои предложения, где подробно изложил гарантии безопасности между Россией и США и четко обозначил свою красную линию: никакого расширения НАТО на восток в сторону Украины и других бывших советских республик. А президент России Владимир Путин 21 декабря зловеще предостерег о «военно-техническом» ответе на якобы «агрессивные» меры Запада.
Официальные лица США и других западных стран уже сочли ряд российских предложений «неприемлемыми», хотя острота ситуации все же потребовала переговоров по безопасности между США и Россией в январе. Многие сейчас гадают на кофейной гуще и анализируют, правда ли президент Путин вторгнется на Украину, однако для понимания и прогнозирования российского военного вмешательства на постсоветском пространстве будет полезным взглянуть на вещи шире. И при всех резких словах из Москвы российская история показывает, что вторжение маловероятно.
Какие конкретные цели поставит перед собой Путин, запустив вторжение? Ответ на этот вопрос должен строиться на геополитических императивах России, которые и определяют решения Москвы. А ключевые императивы России — это внутриполитическая консолидация тыла, защита от внешних угроз (будь то со стороны соседей или мировых держав) и расширение влияния как на региональном уровне (особенно в странах бывшего Советского Союза), так и за его пределами, насколько это возможно.
Расширение НАТО до бывшего советского блока, таким образом, нарушило ключевой императив России: Москва чувствует себя совершенно незащищенной как от вступающих в НАТО соседей, так и от поддерживающих их внешних держав, в первую очередь США. Остановить расширение НАТО в Центральной Европе и Прибалтике в 1990-х и начале 2000-х годов Россия была не в силах, но уже в 2008 году в Грузии и 2014 году на Украине Москва была готова начать войну, лишь бы этого не произошло. Но даже это решение не далось Кремлю легко и непринужденно, — и это возвращает нас к общим принципам российских военных интервенций.
В своих решениях о военных интервенциях на территории бывшего Советского Союза Россия стратегически опирается на пять переменных факторов: 1) «спусковой крючок» или первопричина; 2) поддержка на местах; 3) ожидаемый военный отклик; 4) техническая возможность; и 5) относительно низкие политические и экономические издержки, особенно когда речь идет о невоенных ответах вроде санкций или дипломатических ограничений.
Если какое-либо из условий не выполняется полностью или в принципе отсутствует, то Россия едва ли пойдет на военное вмешательство даже на постсоветском пространстве. При наличии всех этих факторов вероятность российского военного вмешательства намного выше. И когда Россия ошибается, это очень дорого ей обходится.
Возьмем, к примеру, вторжение России в Грузию в 2008 году — каждая из пяти переменных была соблюдена. Спусковым механизмом стал обстрел югоосетинских сел со стороны Грузии. Местная поддержка российской интервенции была сильной, но ограничивалась Южной Осетией и Абхазией, при этом сухопутных войск в Грузию, где местная поддержка была намного слабее, Россия не отправляла. Далее, Россия имела прямой доступ в Грузию через Рокский туннель, а вооруженные силы Грузии намного уступали российским, поэтому вмешательство было технически осуществимым. Грузия не входила в НАТО, и Москва рассчитывала, что ответ Запада будет относительно ограниченным, а издержки — вполне посильными. Россия стремилась подорвать членство Грузии в НАТО, и результатом стала российско-грузинская война 2008 года.
В случае российского вторжения на востоке Украины в 2014 году все пять переменных снова выполнялись. Спусковым механизмом стал Евромайдан — революция, свергнувшая пророссийского президента Виктора Януковича. Местная поддержка российской интервенции была сильнее всего в Крыму и Донбассе на востоке Украины, но крайне ограниченной в остальной части страны. С логистической точки зрения Россия уже имела войска в Крыму и прямой доступ в Донецкую и Луганскую области, но продвижение вглубь Украины означало бы затрудненное снабжение и враждебность местного населения. Как и Грузия, Украина на тот момент не входила в НАТО, и Москва рассчитывала, что блок вмешиваться не будет. Целью России было подорвать прозападное правительство Украины и не дать стране вступить в НАТО. Результатом стала аннексия Крыма и продолжающийся по сей день сепаратистский конфликт на востоке Украины.
Есть и другие случаи, когда Россия не вмешивалась, несмотря на очевидную мотивацию. Так, Россия не вторглась в Эстонию в 2007 году после инцидента с Бронзовым солдатом, хотя у нее было очевидное оправдание — защита этнических русских. Причина: Эстония уже была членом НАТО, и потенциальные издержки военного вмешательства оказались слишком высоки. Не вмешивалась Россия и в этнические столкновения между киргизами и узбеками на юге Киргизии в 2010 году, несмотря на просьбу киргизского правительства. Достижению российских императивов это никак не способствовало, и даже в отсутствии угрозы со стороны НАТО издержки явно перевешивали выгоды.
И так мы возвращаемся к исходному вопросу: собирается ли Россия снова вторгнуться на Украину? Во-первых, какую конкретную цель будет преследовать такое вторжение? На этот вопрос однозначного ответа нет — кроме дальнейшего подрыва украинского правительства, усиления внутренней поддержки путем реваншизма и сигнала Западу. Но такое решение может иметь неприятные последствия и еще сильнее подтолкнуть Украину к членству в НАТО, нарушив один из главных российских императивов. И хотя каждая из пяти переменных имела место в случае российского вторжения 2014 года, многие из них изменились. Так, нынешняя Украина пользуется гораздо большей поддержкой Запада, даже не входя в НАТО, и экономические, политические и потенциально военные издержки для России окажутся значительно выше. Поддержка же российского вторжения на территории Украины будет, наоборот, намного ниже, чем в 2014 году, за исключением существующих опорных пунктов в Донбассе и Крыму, где у России уже есть войска.
Таким образом, путем экстраполяции можно предположить, что надвигающееся крупномасштабное вторжение России на Украину маловероятно. Однако это не исключает альтернативных, нетрадиционных военных мер со стороны России: гибридную войну, тайную деятельность, политические манипуляции, кибератаку, пропаганду и дезинформацию, включая сигнализацию о потенциальном вторжении, которое мы сейчас наблюдаем. Наконец, есть возможность для наращивания российской военной мощи в других местах, например, размещение оружия в Калининграде или в странах, более дружественных к Москве, вроде Белоруссии.
Российское вторжение на Украину отнюдь не невозможно, поскольку условия, безусловно, могут измениться, — а с ними и расчет Москвы. Более того, это не конкретный план, строящийся на конкретных политических документах, а скорее эмпирическая модель, основанная на наблюдениях за тенденциями и российскими решениями в военной сфере при Путине.
Но внимательный взгляд показывает, что Россия в эпоху Путина, хоть и кажется агрессивной и непредсказуемой, на самом деле применяет силу вполне консервативно и к риску в принципе не склонна. В каждом конкретном случае Кремль тщательно взвешивает затраты и потенциальные выгоды. Опираясь на эти рамки, можно не только понять военные российские интервенции на Украине и в других частях бывшего советского пространства, но и предвидеть их заранее.
Юджин Чаусовский — приглашенный научный сотрудник Newlines Institute. Ранее более 10 лет работал старшим аналитиком по Евразии в компании геополитического анализа Stratfor. Специализируется по политическим, экономическим вопросам и вопросам безопасности, относящимся к России, Евразии и Ближнему Востоку.