Горит полярное сиянье
Светлана Сырнева, Киров
Новогодняя ночь
Над городом виснет свеченье
мильона весёлых огней,
и в пламени меркнет значенье
обыденно прожитых дней.
Затми его звоном бокала,
неистовым выплеском сил,
чтоб в небе гремела, сверкала
гигантская россыпь светил!
Бурлит, как горячая лава,
больших городов торжество.
А в поле и слева, и справа –
ни зги, не найти никого.
Вморожена в чёрную вечность
с холодными блёстками звёзд,
лежит пред тобой бесконечность
российских немеряных вёрст.
Безжизненным льдом мирозданья
оцеплены, скованы мы.
Мы зимние любим гулянья
как пир посредине чумы.
И краткая наша победа
над тем, что чернеет вдали,
рассыплется, словно комета,
взлетевшая к небу с земли.
Игорь Тюленев, Пермь
Михайло Ломоносов
Вот император русских слов,
Науки и литературы!
Гроза дельцов и дураков,
Норманнской клики и халтуры.
«Шумит ручьями лес и дол:
– Победа, русская победа!
Но враг, что от меча ушёл,
Боится собственного следа» –
Так он о турках написал
В стихах на взятие Хотина…
Тот, кто Европу обскакал
Одной саженью исполина!
Не сто, а триста лет прошло.
Ум русский не забыт богами,
Что сплавил слово и число.
Державу просветил трудами.
А вроде бы простой помор?
Кристалл, спрессованный простором!
Певец стекла из Холмогор,
Виновник прусского позора.
Хоть в Марбурге не бичевал,
Сидел на хлебе и водице.
Вернулся, немцев разогнал
Из академии столицы.
Сплясал, перепугавши слуг.
Сорвал парик, коль сила пышет!
Господним словом праздник дышит!
И Петербург! И Петербург!
Чухонский небосвод как дом,
В котором слышно звёзд бряцанье.
И смальтой, а не янтарём
Горит полярное сиянье.
Максим Крайнов, Москва
Слеза
Как чувство глубоко и безответно,
так по щеке, беспомощно скользя,
отнюдь не от промозглости и ветра
течёт неутолимая слеза.
О чём слеза? О том, что голос тише,
а небо дальше, как ни посмотри.
И слабости, всё тело поглотившей,
неспешно подступая изнутри.
О ком слеза? О предке родовитом
(в каком году – навряд ли разберусь),
прибывшем в обособленном кибите
служить на белокаменную Русь.
О ком ещё? О друге одержимом,
шагнувшем в непроторенную мглу.
И ледорубе прежнего режима,
неловко притулившемся в углу.
Теперь всегда – и в неге, и в печали,
везде, куда ведёт меня стезя,
подобно незаслуженной медали,
блестит солоноватая слеза.
Наталья Харлампьева, Якутск
Якутии
Я тюркского мира осколок седой,
Но древние корни мои распростёрты
В степи Кюль-Тегина,
Где век золотой
Знамёнами блещет
И волк голубой
Над каждым трепещет
С оскаленной мордой…
Какие несчастья, какая беда
И непоправимые злые печали
Заставили предков моих навсегда
На север уйти, как уходит вода
В чужие невообразимые дали.
И там, за спиной,
В необъятной степи
Остались светлые волны Арала,
И шёпот сыпучих песков: «Пить, пить…» –
И очи верблюжьи с тоской аксакалов…
Я тюркского мира частица одна.
Об этом я знаю и соединяю
Вечные вещие те письмена
На древних камнях,
Где веков седина
О предназначении напоминает.
Я тюркского мира частица одна!
Перевод Марины Ахмедовой
Вадим Терёхин, Калуга
* * *
Два человека, апрель и январь,
Свежесть весенняя, зимняя стужа –
Мы сочинили себе календарь,
Книгу времён под названием – Ксюша.
Нам удалось средь российских равнин
То, что нельзя совершить в одиночку, –
Два гороскопа составить в один
И получить знак созвездия – дочку.
Соединившись в одно естество,
В сладком грехе между адом и раем,
Мы сотворили себе божество
И по нему свои жизни сверяем.
Елена Берсенёва, Новосибирск
21
Вышел месяц из тумана,
Вынул плётку из кармана,
Раз-два-три-четыре-пять —
Встать!
Горе, горе, крокодил
Солнце в небе проглотил!
Куар-гетто, штрих-вакцинка,
На плечо вяжи косынку.
Кто не скачет, тот заплачет.
Кто не скачет, тот заплачет.
Прячьтесь, сцукеры, по дачам.
Кто не спрятался в загон –
Выйди вон.
Гуси-гуси! – Га-га-га!
Кто ударился в бега?
Ах ты, лысая безында,
Деревянная нога!
Кто не скачет, тот получит.
Кто не скачет, тот получит.
Загоняй их, Петька, в кучу!
А не выполнишь приказ –
Пустим газ!
Мы поджарим колорадов,
То-то фрицы будут рады!
Медицина побеждает!
Порнотруд освобождает!
Что ж ты, Петя, не поёшь?
Веришь? Каждому – своё.
Кто не скачет, тот заплачет –
Овцы стада моего
Скачут все до одного.
Молодец, скачай картинку,
Повяжи глаза косынкой.
Над косынкою звезда –
Пли туда!
Овцы стада моего
Скачут все до одного.
Ветер, ветер, человетер,
Мы шагаем дружно к свету.
В белом венчике из роз
Впереди – вакциновоз.
Сергей Попов, Воронеж
* * *
В.К.
Апельсиновым лисьим огнём
подрумянен декабрь изнутри.
В предрождественский сумрак нырнём –
и гори они, друже, гори
ярым пламенем строго дотла,
окаянной игры пироги.
И лети веселее, зола,
на вчерашние наши круги.
Горе мыкай и счастья не чай,
не страшись чумовых виражей.
И гони корневую печаль
из неверного сердца взашей.
Всё одно, потому и ничто –
торопливая пыль, кутерьма.
В нашем сумеречном шапито
лишь безумцы не сходят с ума.
Что им фантики, блёстки, фольга,
фатовские банты, конфетти?
Завертелось – и вся недолга:
не смотри, не смотри, а иди
в тёмный час, в заколдованный лес,
ведь едва остановимся мы,
и под куполом здешних небес
не отыщут ни света, ни тьмы.
Виктор Есипов, Москва
* * *
В.К.
В каком ключе, каким стихом –
здесь пригодились бы октавы –
живописать, как под зонтом
идёшь по набережной Влтавы?
Да и возможны ли стихи,
когда, сгорая в каждой фразе,
гуляя вдоль Москвы-реки,
с тобою нахожусь на связи?
Ты здесь?.. Но не снимают боль
все достижения прогресса,
когда в кафе французском Рaul
одновременно пьём эспрессо…
Мне не прильнуть к тебе щекой,
не сжать твою в ладони руку,
хочу оставить за чертой
дождь ледяной, и зимний зной,
и эту подлую разлуку…
Ольга Волгина, Москва
* * *
Уже потом, когда загар сойдёт,
Остынут камни на безлюдном пляже,
И воцарится тяжкий снежный гнёт,
И ночь задремлет у дверей на страже,
Увидишь вдруг, как пасмурна земля,
А сны имеют свойство превращаться
В бездомных псов и, жалобно скуля,
Стоят под окнами и ждут поры прощаться.
И если бы не так спешил рассвет
За каждой угасающей звездою,
И если бы не сто ненастных лет,
Весь этот мир спасли бы мы с тобою.
Инна Ряховская, Москва
Рождество
...И шли Каспар и Бальтазар
И с ними Мельхиор,
Им свет Звезды путь указал,
По гребням древних гор.
Пуржило, холод цепенил,
И ветер тропы заносил.
За ними вслед – пастуший люд,
Верблюды да ослы,
И овцы блеют. Все бредут,
Дары везут волхвы.
Тысячеустая молва
Твердит неясные слова,
Ещё не постигая суть.
«Эй, объясните кто-нибудь!»
А песок под ногами скрипит:
«Торопись! Торопись! Торопись!»
И непреклонная Звезда
Им указует путь: «Туда!» –
Столб света падает отвесно
В пока неведомую местность,
И предвкушенье чуда
Рождается подспудно.
Невидимы, и там и тут
Меж ними ангелы идут,
И направляют, и ведут
На Вифлеем. Скала в пустыне,
А в ней в промозглой снежной стыни
Укромный светится вертеп.
Сквозило в ясли. В тесноте,
С жующим осликом, волом,
Делящимся своим теплом,
Лежал младенец, беззащитен,
Дрожащие сиянья нити
Над ним мерцали, золотые,
И отсвет их – в глазах Марии.
Была ещё в её очах
Грядущей горечи печаль,
И счастье, и любовь, и мука,
Страданья сына и разлука.
Был первый день – День Рождества.
Начало с белого листа
Новых истории и эры,
Летосчисления и веры...
И каждый был свидетель, зритель,
Что в этот мир пришёл Спаситель.
Николай Рассадин, Псков
«От Иоанна»
Книгой Новый Завет итожа,
Пишет он за строкой строка,
Искушённо, на первый взгляд то же,
Что и Марк, и Матфей, и Лука.
Первый шаг в Галилейской Кане,
Сотворив из воды вино,
След оставил Он в Иоанне,
А потом за звеном звено
Цепь плелась и плелась неспешно:
Исцеление, пять хлебов...
«Где ты видел людей безгрешных,
Среди книжников и рабов?»
И цепляясь пером за кожи,
Чтоб осталось слово в веках,
Пишет юноша вроде бы то же,
Что и Марк, и Матфей, и Лука.
От чернил почернеет пальчик,
Тень тоски на худом лице.
Пишет книгу любимый мальчик,
Об Учителе и Отце.
Пишет истину, слово в слово,
Ни мгновенья не исказив,
Завтра станет Заветом Новым
Этот искренний нарратив.
Мне из всех четверых дороже...
Чем? Не смог объяснить никак –
Иоанн, всё одно, не то же,
Что и Марк, и Матфей, и Лука.
Лариса Желенис, Ярославль
О маме
Не пойму, что случилось со мной,
не пойму – это быль или небыль…
придавило меня тишиной,
тишиной бесконечного неба.
По июльскому полю иду,
будто смотрит оно васильками,
провожает до речки, к мосту,
а потом по тропиночке – к маме.
Дом из детства плывёт и река…
Мама учит нести коромысло.
Зачерпнув из реки облака,
мама дарит красивые мысли.
В старом доме мы сядем вдвоём,
поглядим, как пылинки запляшут,
соберутся волшебным лучом
золотые мгновения наши.
Я увидела как-то во сне
много солнца, пшеница созрела…
мама шла сквозь колосья ко мне,
на меня, улыбаясь, смотрела…
А когда наяву – в горле ком,
я не верю, что нет её рядом –
в поле тихим погожим деньком
небо маминым светится взглядом.
Алексей Антонов, Спас-Клёпики, Рязанская обл.
* * *
Шиповника пленительная власть
Вокруг меня волнами разлилась.
И в зеркале ласкающем цветка –
Цвета зари: как будто облака
Свой утренний, у солнца взятый жар,
Здесь обронили. И лесной пожар
Своей неосторожностью зажгли.
Пьянящий дух восходит от земли,
Которая уходит из-под ног.
Всё кружится. И в солнечный чертог
Я сделал шаг. Законы красоты
Царят над всем, всемирны и просты.
И, в розовую мглу погружена,
Душа легка и нежности полна...
Андрей Щербак-Жуков, Москва
Добрый зверь тапир
Целый день стирает прачка,
Потому что миру – мир.
Будто пьяный на карачках,
Ходит добрый зверь тапир.
Не желаю ни в какую
Принимать недобрый знак –
Чередую, чередую
С чередою пастернак.
Чередую, чередую
С Пастернаком Мандельштама…
Мне б уняться, обалдую,
Но не стану я, не стану.
Вы меня простите, люди,
Хоть я вовсе не кумир,
Ведь стихи читать не будет
Вам же добрый зверь тапир.
Вера Бутко, Москва
Волшебный магазин
Я слышала, есть где-то магазин,
Где продаются запахи и звуки.
Где можно попросить достать с витрин
Гул поезда на горном виадуке,
Черёмухи цветущей фимиам,
Дух леса и колодезное эхо...
Скрип мебели лежит на полках там
И баночки заливистого смеха.
Зайти бы, осмотреть бы каждый ряд
И в груде треска и другого хлама
Найти волшебный, свежий аромат
Оладий, что пекла мне в детстве мама,
И песни колыбельные её.
Какой высокой ни была бы плата,
Клянусь, я забрала бы это всё
И унесла, за пазухою спрятав.
Елена Воробьёва, Москва
Жук
Жук влетел в моё окошко,
Напугал меня немножко.
Просто я не ожидала,
Он упал на одеяло.
Начал он меня страшить
И усами шевелить.
Но прошёл уже испуг:
Здравствуй, милый,
Добрый жук!
Забирайся на ладошку,
Выпущу тебя в окошко.
Сергей Маркус, Ольхово, Калужская обл.
Крест Суворова
Не каждый дворянин держал топор умело,
Не каждый резал буквицы стамеской,
Голгофский крест церковно славной меткой
Суворов в Новой Ладоге воздвиг – знал дело.
Он чтил Петра – но тот на дыбы гнал
Топорный люд иль парусники в море.
Петров топор свистел в горячей крови –
Но крест суворовский победно исцелял.
Вот, чуть заря, он обливался льдистой,
В ожогах острой бодрости, водой,
Чтоб разбудить свой дух на битвы с чернотой.
Воюющий со злом, будь в тьме страстей сам чистый!
Затем с утра – всеутрення Псалтырь.
Никто понять не мог: зачем то генералу?
Ведь он не инок, узник ритуалов.
К чему не горн, не стяг – но знаменá стихир?
А нет загадки в том, псалтырна суть креста:
«Наука побеждать» по ритмам – речь Давида.
Суров Сувор: сжигая вражью гниду,
Отчизне не жалеет живота.
В том суть и мощь резьбы –
Во глубь древес Креста.
Поэтическую подборку подготовил Владимир Смирнов, член Союза писателей России