День в истории. Как газеты обсуждали расстрел царя
Вероятно, в этот же день утром или днём состоялся и знаменитый разговор, который вспоминал в 1935 году Л.Д. Троцкий в своём дневнике. Правда, он явно ошибался, датируя этот разговор «после падения Екатеринбурга» (то есть неделей позже, после 25 июля).
«В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
— Да, а где царь?
— Кончено, — ответил он, — расстрелян.
— А семья где?
— И семья с ним.
— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
— Все! — ответил Свердлов, — а что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
— А кто решал? — спросил я.
— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.
Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интеллигентских кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал...».
Л.Д. Троцкий и Я.М. Свердлов
Тот факт, что решение о расстреле принималось в Москве, косвенно подтверждает и Н.К. Крупская в своих воспоминаниях о Ленине, где она написала: «Чехословаки стали подходить к Екатеринбургу, где сидел в заключении Николай II. 16 июля он и его семья были нами расстреляны, чехословакам не удалось спасти его, они взяли Екатеринбург лишь 23 июля».
«НАМИ расстреляны». «Мы», о которых говорит Надежда Константиновна, — это явно не Уралсовет, и не воображаемые «уральские эсеры», которые (якобы) имели в нём большинство... И ещё, заметьте, «нами расстрелян» не один Николай, а «он и его семья». А ведь Крупская могла бы и промолчать, как мог промолчать и Троцкий. Но они не сочли нужным молчать... (Кстати, отмечу ради точности, что насчёт дня падения Екатеринбурга Крупская также ошиблась, на два дня).
Московская большевистская газета «Правда» так комментировала расстрел: «Нам нужен царь, — провозгласил недавно словоохотливый Родзянко. Но когда чехо-словацкие друзья этого матёрого помещика... стали подбираться к бывшему венценосцу, чтобы выкрасть его из-под бдительного караула екатеринбургских пролетариев и выкрасить рабочей кровью облезлую корону, снова водрузить её на этой облезлой голове, ружейный выстрел оборвал жизненный путь Николая Романова. Его больше нет и, кому бы ни молились святые игумены о его здоровье, ему уже не воскреснуть. Николай II был не только олицетворением варвара-помещика, этого невежды, тупицы и кровожадного дикаря, в нём текла и «благородная кровь» английских королей и германских императоров. С двух сторон он был связан с империалистами разбойничьих государств Европы. Там будут плакать о нём».
Газета «Беднота» писала так: «Волей революционного народа кровавый царь скончался в Екатеринбурге. Да здравствует красный террор!»
Либеральная печать (да-да, она ещё легально выходила в красной Советской Республике) отреагировала, разумеется, иначе. Главная газета кадетской партии «Наш век» (бывшая «Речь») опубликовала передовую статью об этом в номере от 20 (7) июля, текст которой полностью приводится ниже:
«Петроград, 20 июля.
Бывший царь Николай расстрелян по постановлению уральского совдепа. Эта мера принята в связи с приближением чехо-словаков к Екатеринбургу и с раскрытием заговора, поставившего своей целью похищение Николая. Общественное мнение России было подготовлено к этому известию. Ещё несколько недель тому назад, широко распространились слухи об убийстве бывшего царя. Слухи не подтвердились, и в советской печати появились опровержения, указывавшие, между прочим, на провокационный характер подобных сообщений. Эта квалификация слухов обратила тогда на себя справедливо общее внимание.
Обстоятельства, при которых произошло кровавое событие, неизвестны во всех подробностях. Но едва ли они способны в чём-нибудь изменить оценку этого исторического факта. Роль и значение последнего представителя русского абсолютизма достаточно выяснены не только печатью и общественным мнением, но и самим фактом беспримерно быстрого крушения старого режима. Политические взгляды и личные свойства Николая II, как будто специально были созданы для того, чтобы наиболее решительно и бесповоротно уничтожить исторический царизм в России. Не было врага страшнее для старого режима, чем тот, который воплощался в лице последнего российского самодержца. Он сокрушал монархию во всё своё царствование, и когда рухнул старый порядок, Николай II был отодвинут на задний исторический план, и никто не учитывал его личности, как исторического фактора контр-революции. Живой Николай Романов оставался воплощением дискредитированной бессильной идеи. Насильственная смерть с её трагизмом прерывает развитие этого процесса.
Эта мысль давно уже высказана была пламенным республиканцем Ламартином по поводу смерти Людовика XVI.
Мы не будем распространяться о той обстановке, при которой погиб Николай. Казни без суда, казни по суду и расстрелы во имя спасения революции для нас явления, одинаково квалифицируемые, над кем бы они ни происходили. Но, несомненно, что, с точки зрения общественной психики, расстрел Николая Романова занимает особое место, именно потому, что на нём тяготели не только личная ответственность, но и грехи многих поколений. Французские революционеры XVIII столетия судили Людовика XVI в конвенте, представлявшем собою по идее выражение всей нации. И в большевистской печати появлялись сведения, что предстоит процесс Николая Романова, который должен раскрыть все его преступления.
Всенародность переворота, совершённого в феврале, его естественность, вражда к старому произволу, лучше всего подчёркивались тем, что новый строй не боялся живого представителя павшего абсолютизма.
По-видимому, эти соображения не были чужды и советских политиков, которые долгое время не изменяли положения бывшего царя. Но Екатеринбургский совет под влиянием исключительных событий, по его словам, решил вопрос иначе.
Очевидно, события в России, носящие столь стихийный характер, имеют свою логику. Во всяком случае, укреплению русской свободы это событие едва ли может содействовать».
Обратим внимание, какими аккуратными обтекаемыми фразами кадеты выражают свою позицию. «Казни без суда, казни по суду и расстрелы во имя спасения революции для нас явления, одинаково квалифицируемые, над кем бы они ни происходили». Кадеты как будто забыли, как в июле 1917-го они жёстко настаивали на восстановлении смертной казни на фронте — и добились тогда своего!
«Укреплению русской свободы это событие едва ли может содействовать». Шедевр дипломатии! :) Чувствуется великолепная школа эзопова языка!
Публицист «Нашего века» П. Арзубьев замечал о покойном царе: «Он не только Россию привел на край пропасти, но и династию свою погубил и уронил в грязь самую идею монархии». Сходную оценку давала и беспартийная петроградская газета «Вечерние огни»: «Убив Николая второго, убил ли уральский совдеп вместе с ним идею монархизма? Конечно, нет. К сожалению, он её безмерно возвеличил. Николай второй в заточении, Николай второй в расстрелянии станет мучеником. И весьма возможно, что сознание народных масс отпустит ему, мёртвому, расстрелянному, многие и многие грехи, коих живому не забыло бы никогда».
В номере от 21 июля «Наш век» перепечатывал и такую бытовую заметку о последних днях бывшего императора: «В особняке Ипатьева на Вознесенской улице бывший тиран доживал свои последние дни. Высокий густой частокол отделял его от всего внешнего мира. Николай Романов чувствовал себя, однако, в Екатеринбурге недурно, читал «Красный Дьявол» и «Уральский Рабочий». Пополнел, поздоровел, покраснел. Алиса нервничала и с трудом, очевидно, переносила тюремный режим».
«Красный Дьявол» — известный большевистский сатирический журнал 1918 года, вроде позднейшего «Крокодила», только, пожалуй, позубастее. Он выходил около года. Что в нём мог читать Николай Александрович? Может быть, ему попались на глаза вот эти стихи Василия Князева, озаглавленные «Народ и интеллигенция»:
Познанья черпая из книжек,
Творили собственный народ,
И был приятен им, как рыжик,
Духами вспрыснутый Федот.
Опрятен, мягок, добр, воспитан,
Любил царя, был тих, учтив,
Гостеприимен, трезв, начитан
И набожно-благочестив.
...И вдруг — ужасная картина:
Под топорами стонет дверь!..
Заместо ангела — скотина,
Заместо брата — лютый зверь!
— «Ах!.. ах!.. Какое превращенье!
Где ж добрый русский наш народ?!»
И вот уж полон отвращенья
Интеллигентный жалкий крот.
Но вернёмся к общественной реакции на известие о его расстреле.
Резко осудил казнь царя патриарх Тихон. Он заявил перед многочисленной толпой прихожан в московском Казанском соборе: «На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович... Он мог бы после отречения найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе... И вдруг он приговаривается к расстрелу... Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви».
Тихон (в миру Василий Беллавин; 1865—1925), патриарх всероссийский в 1917—1925 годах
А как восприняли это известие простые люди, рядовые граждане? Это воспоминание бывшего премьер-министра графа Владимира Коковцова (1853—1943) относится к 19 июля 1918 года, когда весть о казни императора и одобрении её ВЦИК появилась в газетах.
Граф В.Н. Коковцов
«На всех, кого мне приходилось видеть в Петрограде, — писал он, — это известие произвело ошеломляющее впечатление: одни просто не поверили, другие молча плакали, большинство просто тупо молчало. Но на толпу, на то, что принято называть «народом» — эта весть произвела впечатление, которого я не ожидал. В день напечатания известия я был два раза на улице, ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями... Самые отвратительные выражения: «давно бы так», «ну-ка — поцарствуй ещё», «крышка Николашке», «эх, брат Романов, доплясался», — слышались кругом...».
Такие дела...