Как ямальский Север покорял романтиков 70-х

Далёкий 1978 год сделал крутой вираж на моём начинающемся жизненном пути. Это было летом, когда мамин старинный друг приехал как-то к нам в гости в Прибалтику и рассказал о северных просторах и красотах Полярного Урала, о посёлке под загадочным для меня названием «Северное сияние», о чистейшей и прозрачной горной реке Собь, в которой водится самая вкусная рыба в мире — хариус. Он очаровал моего мужа рассказами о рыбалке и об охоте. Тогда мы были молоды, любопытны и романтики нам было не занимать.

Как перед осознанным прыжком в ледяную воду, оставив дома чувства страха перед новой жизнью и чуждой неизвестной землёй, мы решили поехать и самостоятельно, без присмотра пап и мам, попробовать свои силы в далёком и глухом краю, который был известен нам только из школьной программы по урокам географии. К тому же были наслышаны, и не только от нашего гостя, о сказочных заработках на Севере. Три-четыре года, и мы — миллионеры! Чем плохо для молодожёнов? Машина, квартира и дача в придачу должны были упасть на нас с небес. Мы с мужем только что окончили курсы сварщиков и получили корочки на судостроительном заводе «Балтия». «С такой специальностью на Северах не пропадёте», — говорили нам.

И повёз нас поезд Москва — Лабытнанги в далёкий посёлок Харп. Проснувшись в пути на вторые сутки посреди ночи, я была очень удивлена тому, что за стёклами нашего вагона ярко светило солнце, а все до единого пассажира в вагоне спали крепким сном. Первая мысль спросонок была, что все умерли, что ли? Средь бела дня. Потом, сев на край матраса, стала соображать. Сразу все умереть не могли и, вообще, здесь что-то не так. Пожилая сонная проводница рассмеялась и даже не обиделась, что её разбудили:

– Деточка, это называется полярный день, знакомься, вот он и есть наш Север.

Северная станция встретила нас солнечным вечером весёлым звоном комарья, блеяньем бородатого белого козла, собирающего дань с пассажиров, огромной разноцветной стаей громадных лохматых псов и деревянными домиками железнодорожников. Знакомые отвезли нас точно в такой же домик, одиноко стоящий на высоком берегу быстрой горной реки Собь, где на её порогах бурлила белой пеной прозрачная вода. В этом доме у реки и началось наше вхождение в северную жизнь. Вода, дрова и уголь, приносимые собственноручно в дом, нисколько нас не огорчали, было даже интересно научиться растапливать печь.

Такое северное лето

В первое же лето нам с мужем пришлось проходить в тёплых куртках — лето было холодным, и к тому же пришлось испытать на собственной, как говорится, шкуре, что такое «комариный рай» и ужасно навязчивый гнус, лишающий покоя и сна. Это были не комары, а бомбовозы какие-то, а мошка, та вообще — облако кровожадного монстра, от которого не было спасенья. Мужу эти коварные твари не показались уж настолько ужасными, как мне.

Маленький сиротливый посёлок с дощатыми бараками и вмёрзшими в глубокие снега металлическими и деревянными вагончиками-балками... Иллюстрация: предоставлено Луизой Мифтаховой

А зима, неожиданно для меня, пришла в сентябре — с морозами, метелями и темнотой. Там, у мамы дома, было солнечно и тепло. Тоска навалилась сразу же холодной стеной. Ни родных, ни близких знакомых, ни привычного городского шума. Жуть! Маленький сиротливый посёлок с дощатыми бараками и вмёрзшими в глубокие снега металлическими и деревянными вагончиками-балками, в которых, как ни странно, жили люди и считали это жильё чуть ли не раем. После Прибалтики видеть, чему здесь радуются люди, — для меня было дико. Несколько каменных домов в посёлке немного скрашивали убогость разномастных балково-сарайных трущоб. Клуб был той единственной точкой цивилизации, за которую мне приходилось цепляться, чтобы окончательно не разочароваться в Севере. Кинопоказы в нём, танцы, викторины и самодеятельные концерты сглаживали первое время возникший вокруг меня вакуум. Ведь мужу-то повезло с работой чуть раньше, чем мне. Он почти сразу устроился на железную дорогу, а вот для женщин найти работу в те времена было почти невозможно, если только по очень большому блату. Но ближе к новогодним праздникам повезло и мне. Я устроилась в СУ-38 сварщиком.

Первым моим трудовым вкладом в жизнь посёлка было начало строительства детского сада «Жемчужинка». С мужчинами наравне варила в мороз арматуру под фундамент здания. Хорошо помню свой первый рабочий день. Крепкий мороз ранним утром враз вытряхнул дрёму из глаз. Сквозь густой белый туман пробиваются искрящиеся жёлтые дорожки ярких прожекторов, установленных на высоких столбах. Я в неудобной и жёсткой на холоде утеплённой робе сварщика. На голове щиток, натянутый на дерматиновую меховую шапку-ушанку, а в руках в толстенных верхонках сварочный держак, кабель от которого закручен на правой руке. Я стою на коленях над котлованом и один за другим привариваю толстые прутья арматуры друг к другу. Вижу сквозь тёмное стекло разлетающиеся в разные стороны брызги раскалённого металла. Мне очень нравится моя работа. Праздник каждый день. Впервые муж меня спросил, когда мы ещё только учились сварке, зачем мне мужская профессия, я тогда в шутку ответила, что мне очень нравится, как сквозь тёмное стекло ко мне новогодним фейерверком входит мой любимый праздник. Он долго смеялся. А мне и вправду нравилась сварка и её запах от плавящихся электродов и видеть чудесное превращение металла в ту форму, в какую надо тебе.

Стояли на краю гибели

Зима в тот год, как впрочем и лето, была не очень-то к нам благодушна. В первый Новый год на Севере пригласили нас с мужем в гости наши новые друзья, с которыми познакомились ещё летом. «Не сидеть же вам, молодым, одним дома в такой праздник», — резюмировали они. И мы с радостью согласились на их предложение.

Собрав в сумку шампанское и подарки для друзей, мы наивно полагали, что пурга на Севере такая же жёсткая, как бывала временами и у нас в Прибалтике у моря в шторм, и естественно проигнорировали шум ветра, сотрясающего стены нашего дома и с огромной силой кидающего в дрожащие окна жёсткими комьями снега. Мы собрались за три часа до боя московских курантов, полагаясь на себя и на мелькающие вдали сквозь пургу огни посёлка. В приподнятом настроении о предстоящем празднике, о новых знакомствах, мы, переполненные чувствами радости, со смехом пробирались по сугробам, не замечая мороза. Нам было весело и смешно оттого, как мы проваливались в глубокий снег, отброшенные ветром, как восторженно лежали на ветру, расправив руки, как крылья, и он удерживал нас, как летний гамак у мамы в саду.

В какой-то момент вдалеке, где находился посёлок, вперемешку один за другим заискрились яркими фейерверками высоковольтные линии проводов, выхватив разом из сумерек строения домов и многочисленные балки. Посёлок осветился под жёлтым и синим фейерверком электрических брызг, летящих в небо, как в сказке. Неожиданно вдруг стало темно и жутковато. Хлёсткий шум свирепствующей пурги и обжигающий не на шутку мороз привели нас в чувство. Но мы, не унывая, всё шли и шли в сторону посёлка, подставляя спины ветру, когда уже было невмоготу терпеть колючие и режущие глаза обледенелые комья снега, летящего в лицо. Слезящиеся глаза превратили наши ресницы в густую снежно-ледяную бахрому, сквозь которую трудно было что-либо разглядеть и которую приходилось отдирать окоченевшими пальцами. Пурга набирала силу так быстро, что внезапно превратилась в настоящий ураган, кидающий нас, как кутят, в разные стороны. Неизвестно сколько времени мы варились в этом снежном котле, выбиваясь из последних сил, застревая в глубоких сугробах, но нам уже было не до смеха. Снег просто кипел вокруг нас, а ветер ревел с такой силой, что мы с трудом различали голоса друг друга. И уже не понимали, в какой стороне находится посёлок и куда нам идти дальше. Видимость была на уровне вытянутой руки. Пришлось себе признаться, что мы просто-напросто заблудились. Чувствуя, как мороз ледяным панцирем заковывает нас, вспотевших в начале пути от напряжённой борьбы с сугробами, мы решили вернуться обратно домой по своим же следам. Наивные, мы полагали, что это так просто. От наших следов в снежном месиве не осталось и намёка. Холод пронизывал уже до самых костей, и нас трясло, как дикарей в бешеном танце. Пальцы на руках окоченели так, что совсем перестали слушаться, и сумка с подарками осталась лежать где-то в сугробах. Впервые в жизни мы поняли, что по-настоящему стоим на краю гибели, и ужаснулись той простой нелепости, в которой были виноваты сами. Когда уже надежда начала умирать, а вместе с ней и наша молодая семья, на счастье нам, откуда ни возьмись, неожиданно вырос из бушующей твёрдотелой стены урагана огромный заснеженный человек. Он был в больших белых рукавицах и безразмерных валенках. Его лицо было закрыто белой маской, откуда выглядывали только махровые ресницы, и было непонятно, как он видит дорогу. За плечом обледенелая, залепленная снегом, двустволка поверх большого рюкзака, а в руке верёвка, намотанная на рукавицу. Только потом мы узнали, что это был охотник, а на верёвочке у него были привязаны лыжи, которые он катил за собой, словно саночки.

Откуда ни возьмись, неожиданно вырос из бушующей твёрдотелой стены урагана огромный заснеженный человек. Иллюстрация: предоставлено Луизой Мифтаховой

Он был так удивлён нашему появлению на его пути, что сначала молча разглядывал нас, как экспонаты на витрине, пока до него не дошло, что мы замерзаем вживую. Он-то и довёл нас до нашего дома. Помог открыть висячий железный замок на входной двери, у нас уже просто ни на что не было сил. Когда вдруг до нас дошло, что пришла помощь, мы полностью обмякли.

После выпитого горячего чая, разогревшись и успокоившись, узнали, что оказались совершенно в другой стороне от посёлка, а дом свой прошли буквально в десятке метров от него. Разговорчивый охотник долго смеялся над нашим приключением, сидя на низком стульчике у печи и пуская сизый табачный дым в поддувало, потом посерьёзнел и строго сказал:

– Вот что, молодёжь, — делая ударение на первую «о», — Север шутить не любит, так что вдругорядь будьте осмотрительнее, прежде чем надумаете пойти в посёлок на пургу. Я тут другой десяток лет живу, всю местность с закрытыми глазами пройти могу, и то стерегусь в такую непогодь ходить далеко. Так-то…

У нас тогда не было ещё телевизора, да если бы и был, что толку, свет погас везде, и мы впервые в жизни справляли Новый год вдвоём, без родных, близких и знакомых людей под поздравления и музыку, льющиеся из модного по тем временам транзистора «Спидола», привезённого с собой с Большой земли. А на столе у нас стояли свечи, миска с горячей картошкой в мундире и жареные куропатки, подаренные нашим спасителем в честь Нового года. Наслушавшись вдоволь страшных рассказов от охотника-старожила о трагедиях в суровые зимы, мы были рады тогда только одному, что нас не унесло в тундру, и мы не замёрзли. Именно в тот год, когда нас носила нелёгкая между нашим домом и посёлком и мы плутали перед праздником в трёх соснах, на термометре было шестьдесят три градуса по Цельсию.

Разговорчивый охотник долго смеялся над нашим приключением. Иллюстрация: предоставлено Луизой Мифтаховой

Если ты полюбишь Север

Пережив свою первую северную зиму, доставшуюся мне очень тяжело, я впервые в жизни ощутила, какое это счастье — дождаться весны, когда запахи тающего снега будоражат душу и сердце. Когда солнце слепит глаза, а ты жмуришься и нежишься под его первыми лучами. Когда прямо у тебя на глазах лопаются берёзовые почки, обнажая липкие ярко-зелёные листочки, а на следующий день это уже полноценная летняя красавица в зелёном убранстве листьев.

Лето после пережитой суровой зимы радовало настоящих северян своим теплом и предстоящим богатым лесным урожаем. Их не пугали ни надоедливые тучи обнаглевших комаров, ни тучи вездесущего гнуса, они преспокойно себе спали летними ночами, когда солнце обходило посёлок хороводом, не собираясь уходить в закат. Полярный день обрекал меня на мучительную бессонницу. Я привыкла спать в обыкновенной тёмной ночи. Мой организм долго сопротивлялся перемене жизненного уклада. Много лет я уговаривала мужа увезти меня обратно домой, в родную Прибалтику. Но ему нравился Север. Он влюбился тогда в него с первого взгляда и без оглядки. А я любила мужа, и куда я от него. С годами он постепенно приучал меня к Северу и очень хотел, чтобы и я полюбила его. Возил с собой на рыбалку и на охоту в такие места, о существовании которых я даже и не подозревала. Мы бывали там, где не ступала нога человека. Таких красот — горных водопадов, ледников, такой прозрачной и чистой воды, где сквозь её толщу виден каждый камешек, а не то, что валун, наверное, нет нигде на земле, кроме нашего Севера. Я не умела ходить на лыжах, какая там в Прибалтике зима?! Под Новый год дожди идут. А тут муж научил ходить на охотничьих широких лыжах и рассказывал о повадках птиц и зверей. Показал, как делать настоящие северные рыболовные снасти. Так что первого своего хариуса я поймала на свой собственноручно изготовленный «кораблик». Муж открыл для меня неведомый мир живой природы, и моё сердце откликнулось на яркую и неповторимую северную красоту. А когда мы познакомились и подружились с многодетной семьёй тундровых ненцев, тут уж для меня вообще открылся другой, новый мир Крайнего Севера с его своеобразными обычаями, иным жизненным укладом, необычным для европейцев менталитетом местных аборигенов.

Больше всего меня очаровало отношение ненцев родителей к своим детям. Иллюстрация: предоставлено Луизой Мифтаховой

Мы не раз бывали в чумах в гостях у ненцев с ночёвками. Таких неутомимых тружеников я редко встречала. На моих глазах старший сын Ивана Тайбери — Митрофан — смастерил зимой в чуме настоящую ездовую нарту буквально за несколько дней. Как он мастерски владел острым топором и ножом, это было просто загляденье. Больше всего меня очаровало отношение ненцев родителей к своим детям. Ни окриков, ни шлепков, только ласка и нежность окружает там детей. Вот у кого надо бы поучиться нашим нервным родителям. Да, впрочем, и дети меня приятно удивили. Они настолько талантливы, усидчивы и любознательны, что только диву даёшься, как виртуозно они воплощают в жизнь схваченные на лету знания. Я привозила с собой в чум не только игрушки, но и карандаши, тетради, альбомы, детские книжки. И в первую нашу встречу была приятно удивлена, как за несколько дней шестилетняя Варя выучила печатный алфавит и уже на третий день читала по слогам в красочной книжке сказку про трёх поросят. Её желание учиться было безгранично. Меня многое удивляло и поражало в ненецких детях. Они абсолютно не говорили тогда по-русски, но всё понимали. А уж когда девочка стала читать по-русски сказку братьям и сёстрам, смеясь над глупым волком, я только развела руками. Глядя на них, на их жизненный уклад, я многое переосмыслила. Например, как мы живём. Умеем ли мы радоваться малости в этой жизни. Насколько мы сильны духом в наших суровых буднях. Север просто так никого не отпускает. Он затягивает надолго, а то и навсегда, людей, приехавших сюда ненадолго, просто подзаработать. «Приехал на три года, а остался навсегда», так частенько с улыбкой говорят северные старожилы, не желающие возвращаться в шумные города. Они и в отпусках долго не задерживаются. Тянет домой, на Север, и всё тут. Так и меня заманил и заставил полюбить себя, ставший уже моим родным навеки, — мой Север. С тех пор прошло более четырёх десятков лет. Незаметно время пролетело. Вот уже и красные корочки «Ветеран Ямала» появились в доме. Здесь у нас родились и выросли дети, растут внуки, все они, как и мы с мужем, настоящие северяне.

В Север просто нельзя не влюбиться,

Даже если манил он деньгами…

Но уж если душа заискрится

Под морозными море-снегами,

А из отпуска тянет обратно

В суматоху журчащих проталин,

Знать влюбился в него безоглядно,

Знать проснулся в тебе северянин.

Текст: Вера Смилингене, п. Харп

Журнал «

Северяне», №1

, 2022 г.