"Единственный шанс для Порошенко". Рассказ донецкого снайпера из Сербии ставит всё на свои места
Андрей Бабицкий: Деки, я, наверное, начну не с традиционных вопросов, почему ты здесь, чем для тебя является Донбасс…
Деян Берич: Вот хорошо, и не надо их мне.
А.Б.: Ну нет, до них мы тоже доберёмся, без этого не обойтись, но начну я с вопросов, может быть, не самых приятных, но ответы на которые, думаю, интересуют всех. Давай поговорим о профессии снайпера.
Д.Б.: Ну, не все ответы ты получишь.
А.Б.: Естественно. На что сможешь ответить — на то и ответишь. Обычный боец, участвующий в столкновениях, он видит какие-то смутные фигуры, стреляет по предполагаемому скоплению людей. Для него противник в значительной степени остаётся абстракцией. Никто из воевавших даже точно не скажет, скольких врагов он убил, ведь он этого просто не знает. Не знает, куда попал, ну, бывает изредка, что скосил какую-то фигуру очередью — в этом случае можно быть в чём-то уверенным.
У снайпера совсем другое видение войны. Он точно знает, кого он убивает, он видит лица, ему известно наверняка, куда попала пуля. И воюющие стороны проклинают именно снайперов, считая их людьми, которые убивают сознательно и хладнокровно. Как тебе удалось внутренне нравственно примириться с тем, что ты делаешь?
Д.Б.: А что значит нравственно примириться?
А.Б.: Ты как-то сам для себя обосновал, что это можно и нужно делать?
Д.Б.: Ну, конечно, это нужно делать. В любой войне снайперы дают поддержку своим и убирают снайперов другой стороны, и это очень важно. Я очень хорошо знаю, что такое моя работа, и ребята меня понимают. Это сохранение их жизней. Поэтому у меня нет никаких проблем с совестью. Я никогда не стрелял в человека без оружия, никогда не стрелял человеку в спину и никогда не стрелял в гражданских. Я стрелял в военных, которые либо повернули оружие в нашу сторону, либо на позиции в наступлении, либо в снайперов врага.
А.Б.: Ты не собираешь в памяти эти лица — людей, тобой убитых?
Д.Б.: Когда обучались, с нами очень хорошо и много работали психологи. Это было в югославской армии. Они нас подготовили к войне.
А.Б.: А есть у тебя какие-то ограничения, кроме стрельбы по гражданским, в спину или в человека без оружия. Например, ты не выстрелишь... Ну, не знаю. В кого ты почему-то не выстрелишь?
Д.Б.: Было много таких, в которых не стрелял. Мы постоянно на передовой, и я вижу многих на той стороне через прицел. Если не считаешь человека угрозой, если нет необходимости его убивать, то просто отпускаешь. Гораздо больше таких, которых отпустили, чем убитых. Не нужно стрелять в каждого. Говорят, что снайпер должен наводить панику на противника. Это есть, но всё равно нет никакой необходимости убивать всех, кого видишь.
Фото: © vk.com/Деян Берич
А.Б.: То есть это всё-таки не охота, это работа?
Д.Б.: Ну, может быть, не работа, но это нужное дело.
А.Б.: Следующий вопрос. Россия оказалась каким-то очень неоднозначным союзником Сербии. Она фактически никак не помогла ей в 1990-е годы. Нет ли обиды?
Д.Б.: А почему обида, когда примерно 700 русских пришли нам помочь? Это народ пришёл. В 1990-е годы России тоже нужна была помощь. Надо понимать, что иногда есть желание кому-то помочь, но нет такой возможности. Обижаться не надо ни на кого.
А.Б.: А как русские воевали?
Д.Б.: Отлично! Русские у нас воевали прекрасно. К сожалению, 26 человек похоронены. Есть город у нас — Вышеград. Совсем недавно там поставили памятник русским, которые воевали в Республике Сербской. Они хорошие бойцы, и поэтому у нас долг перед ними — помочь им здесь. Обиды, повторюсь, нет. Мы должны сами себе сначала помочь. Мы не проиграли эту войну, мы проиграли политически, потому что Милошевич предал нас: и Республику Сербску, и Республику Сербску Краину, и Косово. Всё сдал. Войну не надо начинать, если ты не собираешься её заканчивать. Если собираешься на половине сказать: "Всё, я сдаюсь", то зачем тогда?
А.Б.: Есть представление о единстве славянских народов: они, дескать, должны помогать друг другу, в том числе и во время войны. А мы видим здесь какой-то удивительный распад этого славянского единства: два славянских народа воюют друг с другом.
Д.Б.: Я не согласен. Большинство воюющих на той стороне — это националисты, это мусульмане и нацисты. Очень много из России, было три серба, хорваты, поляки, болгары есть. Значит, воюют нацисты. Если смотреть на передовую, настоящую передовую, то украинцев там мало. Там карательные батальоны и пришлые нацисты. А за нацистами нет ни веры, ни нации, ничего. Они просто нацисты.
А.Б.: Теперь к традиционным вопросам. В какой момент ты принял решение приехать сюда и почему?
Д.Б.: Меня пригласили ребята, которые воевали у нас. Меня пригласили 24 феврали 2014 года, 27 февраля я из Сочи приехал в Севастополь.
А.Б.: То есть сомнений никаких не было?
Д.Б.: Как? Это долг. Я работал в немецкой фирме "Штрабаг", был прорабом. Мы строили Олимпийскую деревню. Зарплата была очень высокой. Но сразу, как пригласили — скажем, днём, — вечером я уже уволился и на следующий день сел на автобус, поехал на Украину и через Одессу на Севастополь. Организацию обороны Севастополя сначала возглавляли крымский татарин Денис и ещё один человек, имени которого не помню. В севастопольской пельменной стояло два сдвинутых стола, и официантка записывала добровольцев. Так начиналась оборона Севастополя.
Фото: © vk.com/Деян Берич
А.Б.: Потом ты перебираешься в Донбасс. А скажи, пожалуйста, снайперское снаряжение — это, как известно, сложная и дорогостоящая вещь. Как ты обходился на первых порах?
Д.Б.: Была снайперская винтовка Драгунова и оптический прицел. Первую хорошую винтовку я забрал у финна под Скотоватой. Там стреляли по ребятам из батальона "Восток", которых я знал ещё со Славянска и Краматорска. Они попросили о помощи. Я пришёл, но с СВД ничего не мог сделать, потому что на той стороне был винчестер 38-го калибра. Я зашёл в тыл, подождал, пока отработают, и, когда они возвращались, забрал у них обувь, забрал винтовку. Это как раз и была первая хорошая.
А вторую уже подарил Захарченко.
А.Б.: А у тебя сформировалось отношение к Донбассу, Донецку, людям, живущим здесь?
Д.Б.: Конечно. Здесь хорошие люди, иначе бы я ушёл после первого ранения и не вернулся. Есть и не очень хорошие, но большинство всё же хороших. И они нуждаются в помощи.
А.Б.: Планы у тебя какие? Остаться здесь, пока идёт война?
Д.Б.: Ну, у меня куча ранений…
А.Б.: Сколько?
Д.Б.: Хочешь с самого начала?
А.Б.: Давай про те, которые получил здесь.
Д.Б.: Первое ранение было под Славянском: большая контузия от разрыва артиллерийского снаряда. У меня лопнули барабанные перепонки. Дальше на Саур-Могиле получил семь пуль в бронежилет: четыре в грудь и три в спину. Поломало рёбра и повредило внутренние органы. Было жёстко. После этого пуля через живот прошла, когда мы заходили на их сторону. Я ночью зашёл, потому что по нам били танки, а у нас не было приказа их уничтожить. У нас, кроме того, не было артиллерии. Я пошёл пешком один, чтобы заминировать танки и миномёты, их надо было уничтожить. Без приказа сделал, потом меня ругали.
На следующий день после подрыва надо было ждать ответку от них, и мы, решив пойти им навстречу, столкнулись. Просто лоб в лоб. Настолько близко, что один из них зацепился своим стволом за мою "кикимору" (маскировочный снайперский костюм, обшитый окрашенным лыком) и выстрелил мне в живот. Потом один раз, когда языка брали, получил ранение сюда (показывает на правую сторону груди. — А.Б.), пуля застряла между рёбрами. Были выбиты оба плеча, повреждена спина от взрывной волны снарядов из "Града" и гаубицы. И всего восемь контузий — две из них очень жёстких. Дальше ещё одна пуля зашла сюда (показывает на левую сторону груди) и вышла через спину. Что ещё у меня есть? А, да, есть ещё три осколка от гранаты.
Фото: © vk.com/Деян Берич
А.Б.: Хорошая коллекция!
Д.Б.: Да, мне говорят, тебе очень не везёт. Мне очень везёт. Есть люди, которые попали под огонь и им сразу оторвало ногу или руку, а я сколько раз попал — ну, страшно, но не так страшно. Вот неделю назад пуля попала прямо в линзу от прицела. Вот это называется повезло. Сантиметр туда, сантиметр сюда — и была бы в голове.
А.Б.: Н-да. Ну и как себя чувствуешь после всех этих ранений?
Д.Б.: Ну, не очень хорошо. Но могу воевать, как положено, и, пока это так, я буду здесь. Когда уже не смогу по состоянию здоровья, я просто уеду. Мне говорили, давай обучай, это можно, но я не могу сидеть в штабе, когда мои бойцы на передовой.
А.Б.: В Сербии что происходит с возвращающимися из Донбасса ополченцами?
Д.Б.: Есть проблемы. Те, кто вернулся, получили условно. Один, я знаю, получил полтора года. По этим людям не было никаких доказательств, что они участвовали в боевых действиях, а в моём случае таких доказательств куча.
А.Б.: Ну и как ты думаешь возвращаться?
Д.Б.: А зачем мне возвращаться? Я могу жить нормально и в России, могу жить и в Донбассе.
А.Б.: Ну, не знаю. Жить на родине — это как-то…
Д.Б.: Это хорошо, но иногда лучше не жить на родине, если она такая, какая сейчас есть. Сейчас Сербия — не Сербия, Сербия сейчас — колония Англии. В правительстве сидят англичане, четвёртый этаж Министерства обороны полностью отдан НАТО, там их офицеры со своим оборудованием. Когда наш премьер-министр говорит, что Сербия — свободная страна, он лжёт. В Брюсселе было подписано соглашение о полной неприкосновенности любого натовского военнослужащего в Сербии, они могут пользоваться у нас бесплатно всей инфраструктурой, дорогами, всем. Зачем мне жить в такой Сербии? Вот зачем? Я не хочу.
А.Б.: А есть чувство, что Россия стала второй родиной?
Д.Б.: Ну, конечно, есть! Сразу, как приезжаешь, ну просто мы — один народ. Были чуть-чуть проблемы с языком, и сейчас не говорю хорошо, но хорошо понимаю. Я, когда в Севастополе оказался, меня город так забрал в себя, что я мог бы там жить, вообще не скучая по Сербии. Донецк — тоже. Я, можно сказать, прошёл всю Европу и половину мира. Как турист, как рыбак — по-разному. И нигде не чувствовал, что я тут могу жить, как это было в Севастополе или Донецке. Народ такой, понимаешь.
Фото: © vk.com/Деян Берич
А.Б.: А, кроме войны, ты чем ещё здесь занят?
Д.Б.: У меня здесь есть детский дом, которому стараюсь помогать. Это детский дом семейного типа, там 22 ребёнка сейчас. Я, когда пришёл в 2014-м, у них вообще не было ничего кушать: овсяная каша на завтрак и на ужин. А я пришёл с деньгами, не как какой-то там пустяшка. Была возможность помочь. Я ещё к сербам обратился, они откликнулись. Когда у меня свободное время появляется, я еду к ним. Есть ещё детский сад на 350 детей, ему тоже помогали, печки там покупали. В общем, гуманитарная деятельность: что могу — помогу. Ещё книги пишу, хожу на рыбалку.
А.Б.: Есть такая проблема. Ну, или была, по крайней мере, не знаю, как сейчас. Добровольцы Донбасса не всегда могли получить медицинскую помощь в России. У тебя как с этим?
Д.Б.: А я не просил медицинской помощи в России.
А.Б.: А как ты лечил ранения?
Д.Б.: С пулевым ранением что тебе нужно? Нужно обработать рану, и потом просто дома сидишь. Когда у меня было ранение в живот, мы с моей девушкой уехали в Тюмень к её знакомой на квартиру.
А.Б.: А разве ранение в живот не требует хирургического вмешательства?
Д.Б.: Здесь всё сделали, я только через три дня после того, как его получил, уехал. А потом надо было просто менять перевязку. Ничего особенного. Мне ничего серьёзно не зацепило, пуля просто прошла — и всё. Кишки не повредило. Очень повезло. Меня когда ранило, я ещё вернулся назад. У нас один боец потерялся, надо было вернуться к укропам и забрать его оттуда. Так что ещё минут сорок воевал.
А.Б.: Как ты думаешь, что будет дальше? Две республики — Донецкая и Луганская — это треть территории бывших областей. У них самих нет ресурсов, чтобы освободить собственные территории, которые находятся под оккупацией. Значит, либо Россия должна подключаться, либо что?
Д.Б.: А по моему мнению, минские соглашения — очень хорошая вещь. Меня всегда осуждают за то, что я так говорю. Вот смотри: для нас хорошо, что эта война идёт так, как она идёт. Да, бои идут на передовой постоянно, ребята гибнут. Но намного меньше, чем если бы было масштабное противостояние, потому что у них гораздо больше людей, техники, всего.
Фото: © vk.com/Деян Берич
А.Б.: Ну да, примерно раза в три-четыре…
Д.Б.: Даже больше. Россия признала наши паспорта: россияне здесь могут заниматься бизнесом, наши — там. Если здесь всё начнёт работать нормально, надо держать оборону. И драться с ними, что мы и делаем на передовой, не позволять им расслабляться, делать так, чтобы они продолжали нести потери, и ждать, когда здесь жизнь начнёт становиться лучше. Есть возможность выиграть войну умно не только при помощи оружия. Если всё начнёт развиваться, смотри: у нас здесь низкие налоги, дешёвые газ, электричество — всё стоит копейки, если сравнивать с Украиной, а у них становится всё хуже и хуже. Здесь открываются предприятия, там — закрываются.
Когда у нас всё станет хорошо, люди там, например, через год — когда у них всё станет очень плохо, потому что Украина живёт на кредиты, а в один момент их просто перестанут давать — начнут понимать, чего они понаделали за три года. И тогда народ начнёт подниматься и проводить референдумы в Днепропетровске, в Одессе за присоединение к нам. Я уверен, что это очень хороший и осуществимый сценарий. Всё это можно сделать и выиграть эту войну.
Всё, что сейчас там происходит, это неслучайно. Сначала сбежал один депутат, который стал рассказывать, как Порошенко подкупал деньгами свой парламент, потом приехала Йованович на место посла США в Киев. Она появляется только там, где надо убрать правительство. Порошенко и его окружение это хорошо знают. И блокада Донбасса — это дело рук Порошенко и его людей. МВФ, как начнёт останавливаться экономика, может приостановить выдачу кредитов. И тогда Порошенко может сказать: "Я хочу помочь народу здесь". И начнёт убирать националистов. У Украины достаточно сил, чтобы справиться с ними. Одного МВД хватит, не говоря уже о других структурах.
Всё это очень можно закончить, просто им эта война нужна будет ещё долго. Её заказали американцы, поскольку им необходима нестабильность на российской границе. Когда она закончится здесь, начнётся где-то ещё: либо в Прибалтике, либо на Кавказе. У них был замысел втянуть Россию в войну, но русские очень умно поступили, не поддавшись.
Сейчас здесь скоро будет тоже жёсткая война.
А.Б.: Почему?
Д.Б.: Надо смотреть, что они там делают. Что происходит в Америке, что происходит на уровне командования НАТО.
А.Б.: А когда будет наступление? Летом?
Д.Б.: Намного раньше.
А.Б.: Хорошо. Дай бог, чтобы твоё предсказание о том, что нацистов на Украине обезвредят, сбылось.
Д.Б.: Это единственный шанс для Порошенко выйти из этой ситуации победителем. В противном случае его ожидает судьба военного преступника.