Окно в Азию

Шесть лет назад Россия начала «разворот на Восток». Промежуточные результаты пока ни о чём. Есть полная корзинка результатов, чтобы заполнять отчёты: подтянули торговый оборот, расширили палитру экспортных товаров, вбили кучу денег в российский Дальний Восток. Но к инвестициям в наше Приморье соседи по-прежнему относятся прохладно, а многотысячные митинги в Хабаровске ясно говорят о недовольстве местных «колониальной политикой Москвы». Восток оказался не столько тонким, сколько практичным: фанфары здесь никогда не заглушат калькулятор. Гудбай, Америка! С марта 2014 г. между Россией и странами «Большой семёрки» началась санкционная война из-за событий на Украине. США и страны Евросоюза признали референдум о присоединении Крыма к России незаконным, потребовали вернуть Киеву полуостров, вывести войска и т.д. Следом полетели пакеты санкций, к 2015 г. отбросившие отношения Москвы и Запада ниже плинтуса, на уровне которого они пребывали во времена позднего СССР. Если коротко, Россия лишилась дешёвых кредитов из Европы и высокотехнологичного импорта из США: например, оборудования для разведки и добычи нефти на морском шельфе. Мало того что западные санкции были болезненны сами по себе и для российских металлургов, и для атомщиков, они вызвали бегство капиталов – до 150–200 млрд долларов в год. А когда инвесторы выводят деньги из страны – это и есть реальный рейтинг власти, которой не доверяют. Кремль попытался сохранить лицо: дескать, нас теперь не любят на Западе, зато на Востоке мы нарасхват. Восток не присоединился к антироссийским санкциям. Китай тоже жил под санкциями после событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 г., которые ни СССР, ни Россия не поддержали. Наоборот, китайские заказы позволили в 1990-е выжить нашей оборонке при отсутствии конкуренции западных производителей. Для Индии тоже вводились ограничения из-за нестабильности в Кашмире, про Вьетнам и разговора нет. Дело не только в благодарности азиатских партнёров к России: любое государство под санкциями становится более уступчивым. Впрочем, президент Путин избегает говорить о новом курсе, а Игорь Шувалов, тогда первый вице-премьер, на Петербургском экономическом форуме в июне 2014 г. заявил: «Нет никакого разворота на Восток». Правда, Шувалов имел в виду, что Россия начала развивать отношения со странами Азии не вчера, но вряд ли даже он стал бы отрицать воодушевление, царящее в Кремле после присоединения Крыма и обострения отношений с Западом. Похоже, тогда власть искренне верила, что сейчас китайцы, корейцы и индийцы бросятся скупать наши активы, вложатся в инфраструктуру, дадут доступ к высоким технологиям. Для неё «разворот на Восток» был прежде всего уходом от Америки как от изменившей жены. Но нет ничего нового под солнцем: в 2005 г. Кремль подготовил план по развитию Дальнего Востока от экспансии Китая. А США тогда были союзником, поэтому Москва собиралась тянуть железную дорогу через Магадан и Анадырь на Аляску. В апреле 2014 г. на «азиатском Давосе» в Боао российская делегация во главе с вице-премьером Аркадием Дворковичем вдруг оказалась одной из самых многочисленных. Видные чиновники и бизнесмены неделями не вылезали из Гонконга, Шанхая и Мумбаи. Босс «Газпрома» Алексей Миллер говорил о скором газовом контракте с Пекином на 400 млрд долларов. Китай оказался первой страной, которой решились продать систему ПВО С-400 и новейшие истребители Су-35. Компании Khuae Sinban отдали в аренду на 49 лет 115 тыс. га земли в Забайкальском крае. Компания Jiangsu Hengtong стала поставщиком кабеля в обесточенный Крым, а глава КНР Си Цзиньпин в разгар санкций смотрел вместе с Владимиром Путиным Парад Победы в Москве. Что ещё нужно русскому человеку, чтобы снова поверить, будто он с китайцем – братья навек? Тем более, как выразился замдиректора Института международных проектов ТЦСР Андрей Александров, корейцы и китайцы для жителя Приморского края роднее любого москвича, потому что это его земляки. Китайская грамота Конечно, старшим братом в этом союзе может быть только Китай, у которого экономика в 6 раз больше. России нечего продвигать на китайском рынке, кроме леса, угля, газа, металла и продовольствия. Западные компании начали закрепляться в Китае 40 лет назад, и невозможно их запросто обскакать. Тем не менее Россия в лице «Газпрома» за пять лет построила в Поднебесную газопровод «Сила Сибири» протяжённостью 2, 2 тыс. километров. Даже после отказа китайцев инвестировать в трубу, Москва не пожалела более триллиона рублей, который вряд ли когда-нибудь отобьётся. До сих пор держится в секрете цена, по которой Россия обязалась поставлять газ: некоторые эксперты говорят, что она либо на границе рентабельности, либо ниже неё. Но тут всё-таки не просто очередной политически ангажированный проект. Россия давно и не слишком успешно пытается распечатать новые кладовые ресурсов в Сибири и на Дальнем Востоке. Однако многие открытые при СССР месторождения так и не заработали, потому что расходы на инфраструктуру ни один частник не потянет. Правительство реализует долгосрочную программу развития Дальнего Востока, на которую тратит по триллиону каждый год: расширяет БАМ и Транссиб, создаёт «территории опережающего развития» с льготами для инвесторов. Однако население российского Дальнего Востока сокращается и немногим превышает 6 млн человек. И азиатские капиталисты не хотят строить здесь заводы при столь скромном, по их меркам, рынке. Привлекать переселенцев неоткуда, хотя им предлагают подъёмные и землю (так называемый дальневосточный гектар). Формально в регион направляют рекордные дотации чуть ли не ради сохранения целостности России, которой угрожает густонаселённый Китай. А в рамках «разворота на Восток» этому же Китаю поставляют новейшую боевую технику, открывают для партнёрства стратегические отрасли и строят трубопроводы. Труба для нас – часть политической доктрины, некий акт доверия. Означает ли «разворот» отказ от 300‑летней традиции равнения России на Европу? Конфуцианские ценности закрепят у нас приоритет государства над личностью, культ вождей и смирение перед их властью? Разговоры об этом в 2014–2015 гг. звучали на полном серьёзе: дескать, мы, Россия и Китай, – два «естественных» авторитарных режима, которым прививки демократии не помогают. Однако инвесторы из Поднебесной особо не заинтересовались российским рынком, хотя на нём наблюдался спад и не придумать лучшего момента, чтобы «зайти». А следом и культурные претензии отпали: Россия – это скорее Запад, чем Восток. Хотя, как выразился публицист Дмитрий Губин, современной русской культуре не свойственны ни европейская логика, ни европейское равенство перед законом, ни ценности западного негероического христианства. Разворот к себе В свете метаний России между Востоком и Западом возникает вопрос, от которого в Кремле подскакивает артериальное давление: а можно ли всерьёз говорить о России как о «великой державе»? И да и нет. Директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин говорит, что «великая держава» – понятие в основном военно-политическое: «В современных условиях это государство, устойчивое к внешнему давлению и способное проводить самостоятельный политический курс, а при необходимости – защитить себя без внешней помощи. Попытки России в 1990–2000-е добиться автономного статуса в рамках американоцентричной евро-атлантической системы окончились неудачей. Российская верхушка и общество в целом не приняли лидерство США – необходимое условие интеграции в западную систему. Не удалось России и выстроить собственный центр силы в Евразии – главным образом из-за нежелания верхов бывших советских республик признать единоначалие Москвы. Таким образом, для России, страны одновременно самостоятельной и одинокой, статус великой державы – необходимость». В каком-то смысле «разворот на Восток» – это разворот России к самой себе, поиск равновесия в глобальной среде». В 2015 г. Москва начала военную операцию в Сирии, используя здесь свои преимущества игрока, способного «поддерживать продуктивные деловые контакты со всеми значимыми силами в регионе, включая наиболее упорных антагонистов, таких как Иран и Израиль». В 2016 г. Россия впервые отправила в Средиземноморье боевую эскадру во главе с тяжёлым авианесущим крейсером «Адмирал Кузнецов». Его палубная авиация усилила состав российской авиабазы в Хмеймиме, совершив 420 боевых вылетов против врагов режима Башара Асада. С другой стороны, густой чёрный дым, поваливший из «Адмирала Кузнецова» в проливе Ла-Манш, стал поводом говорить, что России удаётся лишь на пределе возможностей имитировать поведение «великой державы». В военном и экономическом отношении она в 10–20 раз слабее НАТО, и ни для одной крупной страны не является незаменимой как торговый партнёр. Даже Белоруссия умудрялась в моменты обострения отношений с Москвой обходиться без российских энергоносителей. России не удалось стать центром цивилизации даже для бывших советских республик, а суверенитет для Нур-Султана, Баку и Минска – это прежде всего независимость от Москвы. По мнению Дмитрия Тренина, фундаментальной ошибкой российской внешней политики стала зацикленность на проблеме расширения НАТО: «Военно-политические шаги Москвы в ходе украинского кризиса вдохнули новую жизнь в НАТО, помогли возродить образ России как военного противника Запада. Корни этой ошибки – в устаревшем стратегическом мышлении, которое придаёт чрезмерно большое значение фактору географического положения и стратегической глубины. Страшная травма 22 июня 1941 г. требует, чтобы силы потенциального противника находились на максимально удалённом расстоянии от важнейших политических и экономических центров страны». Привычка иметь «буферную зону» из зависимых государств не делала Москву сильнее, даже когда ей удавалось приводить своих вассалов к власти в Киеве и Тбилиси. Это всегда оборачивалось усилением антироссийских настроений внутри самих бывших республик и новым кризисом в отношениях с Западом.