Последнее интервью Павла Грачева: «По Белому дому, беглыми, огонь!»

То, что первый министр обороны России никогда не рассказывал о Борисе Ельцине, войне в Чечне и штурме Белого дома

Альфред Кох и Петр Авен, коллеги Павла Грачева по российскому правительству начала — середины 1990-х, взяли интервью у бывшего министра обороны для своей книги «Революция Гайдара». Это последнее интервью Грачева, скончавшегося 23 сентября 2012 года. И, безусловно, самое искреннее. Здесь публикуются выдержки из многочасового разговора трех бывших министров.

О Борисе Ельцине и его окружении

— Ельцин тогда (в начале 1991 года — Forbes) был в опале, и Язов и Ачалов (Дмитрий Язов и Владислав Ачалов, на тот момент министр и замминистра обороны, первый впоследствии стал членом ГКЧП, второй поддержал Верховный совет во время путча 1993 года. — Forbes) отрицательно относились к его деятельности. Я Ельцина знал только понаслышке…

И вот мне звонят, говорят: «С вами будет говорить Борис Николаевич». «Павел Сергеевич, здравствуйте, я о вас знаю, слышал и так далее, я хочу посетить Тульскую воздушно-десантную дивизию». Я говорю: «Тут надо разрешение министра обороны». «А что, вы сами не можете?» Я говорю: «Сам, конечно, не могу, но я позвоню, спрошу». Позвонил Ачалову. Он задумался, говорит: «Сейчас посоветуюсь с Язовым». Минут через пятнадцать звонит и говорит: «Ну, что, Язов разрешил, только ты уж его аккуратнее встречай. Не надо там хлеб-соль, не надо там перед ним прыгать и так далее. Прими его так, холодно, не корми, не пои особенно, ничего не разглагольствуй».

Приезжает Ельцин со своей свитой. И в процессе этого знакомства мне показалось, что это довольно-таки приятный, умный, самостоятельный человек. Честно говоря, уже тогда мне он понравился, хотя мне неоднократно звонил Ачалов и говорил: «Ты смотри, как мы инструктировали, так себя и веди». Ну, я ему ответил: «Владислав Алексеевич, он нормальный человек. Почему я должен показывать не то, что есть в Воздушно-десантных войсках?» «Ну, смотри, только не корми и не пои его».

Ну, я пострелял, поводил, потом Ельцин говорит: «Ну, чего, обед?» А я уже дал команду начальнику тыла, чтобы в палатке хороший обед сделали. После всех показов завел я его в палатку, он посмотрел — стол ему, естественно, понравился. Я спросил: «Как насчет спиртного?» Он: «С удовольствием!»

Мы с ним хорошо посидели, выпили, а там рядом озеро было, только ото льда отошло. Он мне предложил искупаться. Мы разделись и прыгнули с ним. За нами прыгнула вся охрана…. И Коржаков (Александр Коржаков, начальник охраны Ельцина. — Forbes) прыгнул. А куда он делся бы? В то время Коржаков был никто, подобранный на улице старший лейтенант, которого вытеснили его же ребята. Вот так мы после знакомства обнялись и расстались уже товарищами.

Естественно, сразу на меня стуканули, что я слишком хорошо его встретил. Опять позвонил Ачалов, говорит: «Ну, это тебе так просто не выйдет»…

… Когда Россия фактически получила свою независимость в августе 1991-го, мы собрались у него [Ельцина], пошли в лес. Человек шесть-семь было. Борис Николаевич сам предложил: «Давайте брататься. Я вас в жизни никого не кину, и давайте клясться на крови». Взяли нож, порезали друг другу руки, лизали кровь… Я, Коржаков, Козырев (Андрей Козырев, министр иностранных дел. — Forbes)… Этот, как его, покойный Виктор, КГБ? Вспомнил: Баранников (Виктор Баранников, в то время министр безопасности РФ. — Forbes), Руцкого (Александр Руцкой, вице-президент РФ — Forbes) не было. Скоков (Юрий Скоков, в тот момент советник Ельцина. — Forbes) и еще кто-то, человека два… Мы нашли там покрышку, разложили выпить-закусить. Покрышка, видимо, от трактора «Беларусь», сели и на крови поклялись по его инициативе. А он нас потом всех кинул. Неожиданно.

О путче 1991 года

— Где-то в июне-июле 1991-го Язов говорит: «С тобой хочет познакомиться Крючков (Владимир Крючков, председатель КГБ СССР, член ГКЧП. — Forbes)». Приезжаю на Лубянку: неуютно, конечно. Не успел я в приемную зайти, как открывается дверь и сам меня встречает. Такой мне показался: тихенький, скромненький… Я сижу, дрожу. Я хоть и десантник, но неуютно, конечно. Такой кабинет тяжелый…

«Обстановка в стране непонятная. Михаил Сергеевич [Горбачев] некстати заболел. Политбюро без руководителя. Начинается некоторое брожение в народе». Я так слушаю внимательно. «Понимаете, возможна такая ситуация, когда…» Издалека начал: «Я, типа, спросить хотел у вас, возможно, возникнет такая ситуация, когда необходима будет поддержка Вооруженных сил». Я говорю: «С какой целью?» «Ну, может, народ будет не понимать. Нужно будет взять под охрану наиболее важные объекты. Ну, вообще-то, я пригласил вас для того, чтобы отработать возможный план мирного перехода власти от Горбачева к Политбюро в случае его невозможности продолжать работать». Я говорю: «Я таких планов не знаю». [Отвечает:] «Ничего страшного». Говорит: «Мы вам дадим еще двух человек и отправим вас в загородную резиденцию. Вы там заодно отдохните, и составьте возможный план действий».

Приехали мы на шикарную дачу в лесу. Стол накрыт, одна лишь официантка, никого нет. «Вот здесь будем работать». Думали они, гадали, достали свои документы по переходу власти в различных странах Африки, примеряли: ничто не подходит. Я сижу, молчу. Смотрю, ребята не очень активно себя ведут, потому что сами, в принципе, растерянны...

Короче, мы трое суток работали, работали и ничего умного придумать не могли. Единственно я настоял, что роль ВДВ должна была заключаться в том, что при возможности войти в Москву и взять под охрану основные здания, чтобы не разбили, как в 1917 году …

Прошло недели две после этого. Я думал, это все. [Но 16 августа 1991 года] Ачалов говорит: «Приказ. Подготовь две дивизии для возможного ввода в Москву, слушай радио и смотри телевизор». Я дал команду Тульской дивизии подготовиться к маршу своим ходом и Болградской дивизии (дивизия ВДВ, дислоцированная близ Одессы. — Forbes) садиться на аэродром Чкаловский.

Когда заиграли по телевизору Чайковского, звонит мне Ачалов: «Вводи Тульскую дивизию». Я говорю: «Для какой задачи?» «Взять под охрану наиболее важные объекты и т. д.». Эти объекты были заранее нарисованы. Я дал команду: «Вперед». Дивизия быстро справилась. Через некоторое время звонок Ельцина: «Где у тебя войска?» Я говорю: «Одна дивизия идет в Москву, а другая в Одессе, в готовности десантироваться посадочным способом на аэродром Чкаловский. «Ты, говорит, в меня стрелять будешь?» Я говорю: «Борис Николаевич, стрелять никто не будет»… Он боялся, что будет дана команда его захватить. Персонально его.

Он мне поверил, что я не буду штурмовать его этим своим батальоном у Белого дома.

А команда захватить Белый дом была 17-го вечером. Ачалов позвонил, говорит: «Ну, вот такая ситуация, надо будет все-таки захватить Бориса Николаевича». Я говорю: «Давайте письменный приказ. Это же кровь, это же стрелять начнут везде. Они его без боя не отдадут». «Будет тебе письменный приказ». «Будет — буду выполнять, не будет — не буду». После этого я сразу в штабе ВДВ, тут в Сокольниках, мужиков своих собрал, замов, говорю: «Так и так». Мы потолковали и наше решение свели к тому, что какой бы приказ ни был, кровь не проливать и ничего не штурмовать. Вызвали свой спецназ, обложили, чтобы нас не захватили. Скоков (в тот момент советник Ельцина. — Forbes) пришел к нам. Я говорю: «Юр, передай Борису Николаевичу, что даже если мне будет приказ штурмовать вас, я не буду. Потому что прольется кровь, это все равно будет неуспех вот этого пьяного Политбюро, а я главный боевик. Мне погибнуть запросто, но у меня есть семья, дети». Он говорит: «Спасибо».

Потом мне опять звонят: «С утра надо захватить. В семь часов». Я опять свое гну: «Если не будет письменного приказа, я никаких действий предпринимать не буду». Подходит семь утра, я никаких действий не предпринимаю. Я звоню в приемную [Язова]. Там какой-то мужичок отвечает, что министр обороны отдыхает и просил его не будить. Я думаю: «Ничего себе, такое время, а он отдыхает». Позвонил Ачалову, там тоже приемная, говорят: «Отдыхает, просил его не тревожить». Я говорю: «Передайте, что это Грачев мол, насчет письменного приказа. Мы вроде договаривались, ждем сидим…». Говорят: «Передадим». Я говорю: «Все, штурмовать не будем, будем ждать»…

Мы с облегчением вздохнули: не пройдет, сдрейфили они. Ну, мы с мужиками выпили коньяку.

О путче 1993 года

— В ночь со второго на третье [октября 1993 года], где-то часа в три ночи, ко мне в Министерство обороны приехал Борис Николаевич с Коржаковым, еще несколько человек. Ну, чуть-чуть поддали… Чуть-чуть поддатые, такие возбужденные. Борис Николаевич говорит: «Павел Сергеевич, вот тут мэрию и «Останкино» захватывают. Чтобы успокоить и не допустить дальнейшего развития, надо взять этих ребят в Белом доме».

Ну, я, как обычно, говорю: «Борис Николаевич, письменный указ, и я готов на все». Тут Коржаков выступил: «Какой письменный указ? Борис Николаевич, я знал, что они начнут тоже трусить!» Я говорю: «Слушай, ты, заткнись». Ну, Ельцин тут рассвирепел: «Будет вам письменный указ». Наврал, кстати: его так и не было. Он мне потом, немножко протрезвев часов в пять утра позвонил и говорит: «Понимаешь, Павел Сергеевич… Ты видишь обстановка какая…» Бе.. ме… В том духе, что вроде надо устный выполнять…Ну, я говорю: «Борис Николаевич, конечно, выполню. Что надо сделать-то?» «Захватить всех этих ребят». Ну, я ему говорю: «Борис Николаевич, у меня 119-й полк стоит парашютно-десантный у Белого дома. Проблем нет, но понесем потери». «Что ты предлагаешь?» Я говорю: «Я предлагаю пугнуть их». «Я выведу танк на прямую наводку и инертными пиз...ну несколько раз. Они сами разбегутся, кто куда. По крайней мере они опустятся вниз в подвалы, снайпера тоже убегут после этих снарядов, а там, в подвалах, мы их разыщем». «Добро». Ну, я вывожу танк на этот мост каменный около «Украины», сам подхожу к танку, сажаю как наводчика-оператора капитана, за механика-водителя — старшего лейтенанта, подхожу к танку, пули так и цокают — цок, цок, цок, цок. На излете, думаю, не достанут. Я говорю: «Ребята, крыши видите? Отсчитывайте. Один, два, три, четыре, пять, шесть, седьмое окно. Это, предположительно, кабинет Хасбулатова (Руслан Хасбулатов, председатель Верховного совета. — Forbes), они там. Надо попасть туда, в окно. «А есть снаряды?» — «Боевые или такие?» — «Какие боевые? Ты че, сдурел? Болванки давайте». — «Хорошо».

А внизу-то народу полно уже. У нас же зеваки любят такое, как в театр пришли. Я говорю: «Мужики, смотрите, не попадете, народ погибнет. Тогда все, разорвут». Капитану говорю: «Попадешь?» «Попаду! Подумаешь, меньше километра». «А там видел, сзади, американское посольство? Смотри, бахнешь по посольству, будет скандал». «Товарищ министр, все будет нормально». Ну, я и говорю: «Огонь, одним». Смотрю, первый — бах, точно в окошко залетел. Говорю: «Еще есть?» «Есть». «Вот пять беглыми еще, огонь!» Он — дюм-дюм-дюм. Смотрю, все загорелось. Красиво. Все сразу снайпера с крыш мгновенно разбежались, как рукой смахнули. Ну, и когда снайперов смахнули, танки стрельбы свои закончили, я дал команду 119-му полку штурмовать. Они открыли двери, там постреляли. Ну, конечно, девять убитых у меня было, внутри-то стрельба была, но этих положили много… Никто их не считал просто. Много.

А капитану Героя России дали. Старшему лейтенанту — Орден Мужества, по-моему. Фамилии сразу засекретили и отправили служить в другие части. А Белый дом потихонечку начал гореть, гореть, гореть. Пашка Бородин (Павел Бородин, впоследствии глава Управления делами президента. — Forbes) мне потом говорит: «Павел Сергеевич, какой ты молодец» — «А чего?» — «Столько денег туда нам дали, я ремонт сделаю». Я говорю: «Паш, а сколько спи...дил?» «Не-не-не, ни копейки».

О Джохаре Дудаеве и начале войны в Чечне

— Он (Джохар Дудаев, в то время президент Чеченской Республики в составе РСФСР. — Forbes) начал говорить о независимости не от того, что хотел отделиться от России. Его, как горного человека, просто задело то, что с ним, всенародно избранным, не считаются, не приглашают в Кремль и говорят, что ты отброс общества на 100%. А он был генерал Советской Армии, прекрасный летчик, командир дивизии. Я же с ним много беседовал. Он говорил: «Паш, со мной никто не хочет разговаривать. Я же президент, какой бы я ни был плохой и так далее. Меня избрал народ. Коль не хотят со мной разговаривать, тогда и черт с вами. Я буду ставить вопрос перед народом об отделении от России». Я сколько раз на правительствах информировал. Я говорю: «Надо с ним разговаривать». Все в штыки: нечего Борису Николаевичу принимать Дудаева!

Я же к нему ездил. Пошли к нему домой (описывается встреча 1992 года в Грозном. — Forbes). Там все эти ребята, Басаев (Шамиль Басаев впоследствии командовал чеченскими боевиками, убит российскими спецслужбами в 2006 году. — Forbes) и все прочие, сидели. Нормально ко мне отнеслись. Посадили, стол накрыли «с прогибом». Я говорю: «Джохар, вы что там х…ней занимаетесь?» Он говорит: «Никто со мной не хочет разговаривать. Руцкой меня вообще на х...й послал по телефону. Если я никак не прореагирую, мои ребята меня не поймут, и народ не поймет».

Я говорю: «Я войска, наверное, выведу». «Нет, я не дам тебе вывести». Я говорю: «Как не дашь? Я стрелять буду». «И мы будем стрелять». «Да ты чего?» Короче говоря, если подводить итог, его обида на наше к нему отношение ко всему этому и привела.

[В 1994 году] нужно было пригласить делегацию во главе с Дудаевым к себе и начинать переговоры. Никто не захотел. Короче, все отказались от мирного решения. Унизительно им было. Иди, говорят, штурмуй. Вначале-то все на меня вешали, пока чеченцы сами не сказали: «Грачев здесь ни при чем, он единственный был против войны».

На этом совещании, когда я сказал «нет», Виктор Степанович [Черномырдин] встал, хотя мы друзья тоже были еще с тех времен, и сказал: «Борис Николаевич, нам такой министр обороны не нужен». Тогда Ельцин сделал перерыв. Они удалились решать мой вопрос. Через десять минут Борис Николаевич выходит и говорит: «Павел Сергеевич, мы вас освобождать от должности не будем, но в десятидневный срок подготовиться к ведению боевых действий». Тогда я сказал: «Уже зима на носу и так далее, какие могут быть боевые действия в тех условиях, когда не пройти, не проехать, туманы, авиация не летает, артиллерия не знает, куда бить, и так далее?» «Когда вы предлагаете?» «Весной, а до этого вести переговоры». Я хотел оттянуть время: может, успеем договориться. Ни х...я! Я говорю: «Виктор Степанович, вы будете лично отвечать за это дело». После этого мы с ним стали холодные друг к другу…

Полное интервью и вступительное слово Коха и Авена читайте в ноябрьском номере журнала Forbes.