Про нас с дочерью. Продолжение 3
Я написала, что не пропустила ни одного лениного возраста, ни одного события в её жизни, и сейчас я об этом немного расскажу. Я не могу точно вспомнить, в каком году что было, но совершенно точно, что мы уехали из Станислава, когда Лене было 4 года. Так что всё, что было в Станиславе, было до 4-х лет.
В 1958 году мы на всё лето сняли дачу в Пуще-Водице под Киевом. Это очень хорошее место. До войны там были госдачи для партийной номенклатуры, и при папе нам такая дача предоставлялась, так что Пуща-Водица для меня была связана с воспоминаниями о моем счастливом детстве. И станиславское детство Лены у нас делится на периоды до Пущи-Водицы и после Пущи-Водицы.
До Пущи-Водицы, когда Лене было около двух лет, дядя на рынке купил годовую подшивку журнала «Огонек». Это была такая толстая книга из 52 номеров журнала. Глянцевый журнал с яркими картинками, иногда во всю страницу, Лена могла листать его часами. Она называла его «сурналь». Этот толстый тяжелый сурналь она брала в охапку, прижимала к себе и, кряхтя, перетаскивала с места на место, чтобы он всегда находился рядом. Когда приходили гости, то одному из них она приволакивала журнал и клала на колени. Я пыталась понять, как она выбирает того, кому дает сурналь; мне показалось, что она выбирает того, кто меньше вовлечён в общий разговор - помалкивает и сидит в сторонке. Очевидно, Лена полагала, что этот гость чувствует себя некомфортно и давала ему свой сурналь, чтобы улучшить его ситуацию.
Мы приехали в Пущу-Водицу в июне 1958 года, значит, Лене было 2 года и 2 месяца, и 3 месяца мы там прожили. Лена в Пуще-Водице была серьёзным, солидным человеком, со взрослыми разговаривала на равных, и они отвечали ей тем же. Мы снимали большую комнату с террасой в доме, где жила хозяйка, а на участке было ещё несколько домиков, которые сдавались дачникам. Там жили, кажется, кроме нас ещё 5 семей. Лена общалась со всеми дачниками. У одной из них, Майи, дочь Ирочка, ровесница Лены, плохо ела, и Майя это очень переживала, рассказывала всем об этом. Как-то утром, стоя на террасе, я увидела, что моя Лена на дорожке в саду встретила Майю, поздоровалась с ней и спросила: «Как Ирочка сегодня завтракала?» Майя всплеснула руками и серьёзно ей ответила: «Ах, Леночка, она ничего не ела. Я просто не знаю, что с ней делать». Вечером Лена играла в саду. Я спросила у неё через перила террасы: «Что тебе приготовить на ужин?» Она подумала и ответила: «Лапшичку». Другие дачники это слышали и удивились, что Лена самостоятельно заказывает себе ужин.
Соседке нашей хозяйки, старой женщине, - её звали Берта Наумовна, а Лена называла её Берта Умовна, ей казалось, что это от слова «ум», - привезли уголь в брикетах, целую машину, и свалили возле ворот. Мы с мамой, - Игорь в это время уехал из Пущи-Водицы, у него отпуск кончился, - решили помочь Берте Наумовне перетащить эти брикеты в сарай. Лена нам очень активно помогала, брала по три брикета, накладывала их на руки, как накладывают охапку дров и, пыхтя, тащила. Она очень старалась не отставать от нас, сделать столько же ходок, вся была в угле. Вечером дочь Берты Наумовны вернулась с работы и удивилась, как её мама смогла перетаскать машину брикетов. Мать ей рассказала, как мы все работали, мы ей показали ленины одёжки, перепачканные углем.
В Пущи-Водице произошел такой случай… К Лене он прямого отношения не имеет, но я все же его расскажу. Я стояла в очереди за молоком, очередь была длинная. За мной стоял какой-то дяденька антисемит. Я вообще не похожа на еврейку и поэтому объектом антисемитских выходок не бывала в отличие от моего брата. За всю мою жизнь только однажды продавщица в мясном отделе угадала во мне еврейку и стала говорить об «этой нации». Вот этот дядечка, не произнося слова «евреи», говорил о людях «этой нации», какие они такие-сякие, нехорошие, прямо-таки пристал ко мне. Женщины в очереди, среди них было много евреек, стали мне говорить, чтобы я не обращала на него внимания. Я сказала: «Как это не обращать внимания? Я очень даже обратила и сделала выводы. И молока этот человек не получит». В очереди засмеялись, а дядечка стал говорить несколько обеспокоенно: «Как это не получу молока? Почему это я не получу молока?» Я сказала, что он увидит, почему он не получит молока, ему вообще не до молока будет. В это время ко мне подошел Игорь, на руках он держал Лену в трусиках. Я удивилась, почему ребенок на руках, а Лена сказала, показывая на трусики: «Резиночка хлопнула». Слово «лопнула» она, видно, не знала, а что хлопнула, она слышала своими ушами. Игорь спросил, долго ли мне еще стоять, предложил заменить меня в очереди. Я сказала, чтобы они гуляли, а я вернусь через полчаса. Я взглянула на дядечку-антисемита, лицо у него было перепуганное. Он увидел такого несомненно русского Игоря и дочку мою, совершенную матрешку, и подумал, что, может быть, я вовсе не еврейка. И тогда получается, что все то, что он говорил об «этой нации», он говорил о великом русском народе, и его могут принять за украинского националиста, может, даже сторонника отделения Украины. Игорь с Леной ушли, а он еще потоптался немного в очереди и исчез, слинял. Так что молока он действительно не получил, как я и предсказывала. Назавтра я утром покупала газету в киоске, и опять увидела своего соседа по очереди, оказалось, он киоскер. Он узнал меня, и лицо у него опять стало испуганным.
В Станиславе, как я уже говорила, у Лены была кукольная мебель - спальня и столовая, была кукольная кухонная утварь - кастрюли-сковородки, были столовый и чайный сервизы. Чайный сервиз был сказочной красоты. Моя подруга Нора, та самая, что была замужем за Володей Тендряковым, приехала навестить нас в Станислав. Она увидела ленин кукольный чайный сервиз и сказала, что о такой чашке для кофе она мечтала всю жизнь. Чашки для кофе из кофейного сервиза для неё немного великоваты и недостаточно красивы, а такая чашка была бы идеальна. И Лена подарила ей чашку с блюдцем. Были куклы: дети и взрослые, мужчины и женщины, каждой кукле она дала имя, некоторым отчество и даже фамилию. Большую куклу-мужчину Лена назвала Николай Иванович Дуршлаг. Лена была матерью всего этого семейства и очень рачительной хозяйкой. Как-то к нам приехала в гости в Станислав Валя Тареева, сестра Игоря, и мы с ней решили выстирать наш большой палас в речке. Свернули палас и сказали Лене, что идём на Быстрицу стирать палас и она, если хочет, может пойти с нами. Лена взяла своё ведёрко, быстро побросала в него кукольные одёжки и пошла с нами. Мы, стоя по колено в воде, стирали палас, а Лена на бережку в ведёрке стирала одежду своих кукол. И нужно было видеть, с каким серьёзным, озабоченным выражением лица она это делала.
Как-то Лена общалась со своими куклами, а я, сидя в сторонке, наблюдала за ней и услышала, как она произнесла слова «Баба Яга». Баба Яга - это ведь страшное. Я не хотела, чтобы Лена жила в мире сказочных страхов, хотела её от них освободить. Я спросила: «Леночка, ты считаешь, что Баба Яга злая?» Лена ответила: «Нет, она не злая, она просто кушает маленьких детей». Я была потрясена. Баба Яга не злая, она ни в чём не виновата, просто у неё такой образ жизни - она питается маленькими детьми, надо же ей чем-то питаться, это не она сама придумала. Я-то знала, что природа - это цепи питания, но чтобы маленький ребёнок сам до этого додумался, понял и принял это, это было удивительно. Вот такой у меня рос маленький философ.
Как-то мы с ней шли по улице и к каким-то воротам со двора подбежала собака и залаяла на нас. Лена покосилась на нее с опаской, а потом сказала мне: «Собачка не будет Ену кусать. Зачем?» От собаки она тоже ожидала логичного поведения.
Всё, что Корней Чуковский написал в своей знаменитой книге «От двух до пяти», я видела своими глазами и слышала своими ушами, наблюдая за своей дочерью. Чуковский писал, что все дети великие филологи, они за короткий срок полностью овладевают сложнейшим языком, для изучения которого взрослому понадобились бы годы. Вот я наблюдала, как Лена овладевает, причём с увлечением, и я бы сказала, почти сознательно. Я в очередной раз приехала из Москвы и привезла Лене галоши. Сказала: «Вот бабушка Саша прислала тебе галошики». Галоши были умопомрачительно прекрасны - чёрные, блестящие, блестели так, что в них лампочка отражалась, на ярко-красной подкладке. Лена не выпускала их из рук. Я видела, как она их вертит в руках и что-то говорит при этом. Я прислушалась - она говорила: «Галошик… Орешек… Галох!» Так она по аналогии со словом «орех» вывела форму единственного числа именительного падежа. Она любила слушать разговоры взрослых, вообще общалась только со взрослыми, детского общества не любила. Говорила: «Я никого не боюсь кроме маленьких детей». И я её понимала. Я тоже в детстве не любила общество детей, я не понимала их поступков, мотивов этих поступков, они казались мне нелогичными, я не знала, чего ждать от детей. Со взрослыми мне было гораздо спокойнее и интереснее. И с моей дочерью было то же.
Однажды Лена все-таки вышла на улицу, и там ее окружили дети, она разговаривала с ними, потом вернулась домой и гордо сказала нам: «Иди к четвертой матери». Это было достижение. Она продемонстрировала нам свое достижение - новое словосочетание, которого она дома не слышала, и, возможно, думала, что нам оно неизвестно. Про черта она ничего не знала и поэтому услышала не к «чёртовой», а к «четвертой» матери. И, вероятно, ее поразило, что кроме первой матери существуют еще и другие, и какая-то четвертая мать. И как-то она это поняла, в своем сознании уложила, не спросила у нас, что это значит. Так вот, она слушала разговоры взрослых, кто-то что-то сказал и пояснил: «Это я говорю в обратном смысле». Лена была поражена. Оказывается, слова кроме прямого смысла могут иметь ещё какой-то. Это привело её в восторг. Она весь день время от времени повторяла: «В обратном смысле», - и хохотала.
Она просила меня рисовать: нарисуй дом, нарисуй куклу, нарисуй собаку. Я рисовать не умела совсем и не знала, что мне делать. Я написала слово «кукла», сказала, вот я тебе нарисовала куклу словом, буквами. Она кивнула, понимая, согласилась. Потом я так же стала рисовать ей собаку, дом, ромашку, при этом я говорила, что рисую, она смотрела на рисунок очень внимательно. Как-то я сказала: «Я нарисовала тебе Москву». Она присмотрелась, засмеялась и сказала: «Не получается». Я удивилась и тут же заметила, что одну букву в слове я пропустила. Значит она делила слово на звуки, и понимала, что каждому звуку соответствует буква. Читать она начала очень рано, в три года. Когда ей было 3 года, мы купили ей кубики с азбукой, и она сразу же стала составлять слова. Как-то смотрела на экран телевизора - там на весь экран было написано слово «концерт» - она прочла «онцерт» и закричала: «Где мои кубики?» - сразу же нашла букву К и прочла слово целиком. В четыре года она читала свободно.
Ленина речь изобиловала уменьшительными суффиксами, но не она была виновата в этой безвкусице. Взрослые сюсюкают, разговаривая с детьми, каждому слову добавляют один, а то и два уменьшительных суффикса. Говорят не котлета и не котлетка, а котлеточка, не Игорь и даже не Игорёк, а Игорёчек. Вот и Лена так говорила.
Продолжение следует.
Тем, кто хочет поддержать блог, напоминаю две ссылки:
paypal.me/tareeva1925
money.yandex.ru/to/410017240429035