Сколько жизней можно заплатить за величие государства? Обсуждаем фильм «Яма»
Сколько жизней можно заплатить за величие государства? Обсуждаем фильм «Яма»
Весной ТВ2 выпустило в свет второй фильм из цикла «Антропология террора» — «Яма. Дорога спецпереселенцев». Фильм получил хорошие отзывы критиков и вошел в шорт-лист престижной премии «Профессия — журналист» .
Из-за пандемии коронавируса показ «Ямы» на большом экране и живая дискуссия со зрителями, как это было год назад с фильмом «Яр», пока невозможны. Но недавно новосибирский «Мемориал» организовал обсуждение «Ямы» в сети. Участниками видеоконференции стали авторы и герои фильма, которые рассказали, как появилось документальное кино о спецпереселенцах 1930-40-х годов, и почему оно появилось именно сейчас.
«...Но черезо всех перекатился и хлынул в 1929-30 годах многомиллионный поток раскулаченных . Он был непомерно велик, и не вместила б его даже развитая сеть следственных тюрем... Он не имел ничего сравнимого с собой во всей истории России. Это было народное переселение, этническая катастрофа. Но как умно были разработаны каналы ГПУ-ГУЛага, что города ничего бы и не заметили! — если б не потрясший их трехлетний странный голод — голод без засухи и без войны» (А.Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ») .
Сергей
Красильников: «Раскулачивание — очень
токсичный для историков термин»
Один из спикеров видеоконференции и по совместительству один из главных героев фильма «Яма» — Сергей Красильников. Профессор-историк Новосибирского госуниверситета родился в Нарыме, в семье спецпереселенцев. Изучая историю крестьянской ссылки 1930-х, автор книги «Серп и молох» убежден, что осмыслить эту трагедию можно только в категориях, сопоставимых с войной.
Вот выдержки из выступления Сергея Красильникова:
« 30 января 1930 года случилось беспримерное для нашей истории событие (Политбюро ЦК ВКП(б) выпустило постановление о ликвидации кулацких хозяйств в рамках сплошной коллективизации — прим. ред). Сначала я называл это «квазигражданской войной», которую развязал сталинский режим. Теперь я уточнил свой термин — это была «режимная война» против собственного народа. В стране появилась массовая категория репрессированных, ранее не имевшая аналогов.
...Мы должны вытравить из нашего лексикона понятие «раскулачивание». Ибо это новояз — пропагандистское клише сталинской эпохи. «Раскулачивание» — очень токсичный для историков термин, которым нельзя пользоваться без закавычивания. Действительно иногда бывает так, что историки работают с документами, берут из них некие ключевые понятия и вставляют в свои исследования — так вот то, что мы называем «раскулачиванием», это на самом деле вариант репрессивного раскрестьянивания.
...Мы придерживаемся цифры, что в сталинскую эпоху депортационные кампании — крестьянские, этнические, религиозные — затронули в общей сложности более 6 млн человек . На долю крестьянской ссылки пришлось 60-70% от этого числа.
...Когда возникла программа форсированной индустриализации, принудительным миграциям придавалось экономическое значение. В ходе депортаций создавалась сеть спецпоселений — своего рода «архипелаг», подобный «Архипелагу ГУЛАГ» Солженицына. И этот «архипелаг» тесно сращивался с системой лагерей и колоний. Беломорско-Балтийский канал, БАМ и другие стройки первых пятилеток характеризовались симбиозом — рядом с лагерно-производственными комплексами разворачивались спецпоселения крестьян. Поэтому мы вправе говорить о лагерно-комендатурных комплексах.
...В случае с «Архипелагом ГУЛАГ» речь идет о том, что силами лагерного контингента осваивалась часть необжитых территорий — крайне неприятных с точки зрения природно-климатических и жилищных условий. Это Норильлаг, Колыма, БАМ, знаменитая «мертвая дорога» — полярная магистраль конца 1940-х годов. И если мы представим карту Советского Союза, то система спецпоселений занимала, как правило, промежуточное положение: между благоприятными местами для жизни и труда и чисто экстремальными. Это европейский север, Урал, Западная Сибирь, Казахстан. Там, где существовали возможности для разработки природных ресурсов — лесозаготовок, горнодобывающего производства и т.д.
Таким образом, репрессивное раскрестьянивание стало насущным инструментом государственной политики».
«Ножницы
адаптации» или режимная война в цифрах
Несколько слайдов из презентации Сергея Красильникова наглядно иллюстрируют особенности «режимной войны» с крестьянством.
«О кулаках Протокол заседания комиссии тов. Андреева Москва, 18 марта 1931 года Постановили: принять предложение т. Заковского о переселении в Северные районы ЗапСибКрая в течение мая-июня-июля 1931 года 40 000 кулацких хозяйств. Вселение кулацких хозяйств произвести в следующие районы ЗапСибКрая: Каргасокский, Парабельский, Колпашевский, Чаинский, Кривошеинский, Ново-Кусковский, Зырянский и другие».
Западная Сибирь в начале 30-х пережила две мощные волны депортаций: только за 1931 и 1932 годы в комендатуры было перемещено около 60 000 крестьянских семей. Траектории спецпереселения крестьян вели также на Урал и в северный и южный Казахстан.
«Доклад начальника комендантского управления ПП ОГПУ по Запсибкраю И.И.Долгих полпреду Л.М.Заковскому о ходе расселения спецпереселенцев по Нарымскому краю 22 июня 1931 года Совершенно секретно Следует отметить переоценку фондов с количественной и качественной стороны в Новосибирске людьми, имевшими знакомство с фондами лишь по литературе, а не по «натуре». Наиболее неблагоприятными фондами для земледелия являются Васюганские. Весь бассейн реки Васюгана — сплошное заболоченное пространство, прерываемое узкими гривами (около километра-двух ширины и 5-15 км длины), покрытые 30-35-летними бельниками или хаотически нагроможденным непроходимым буреломом. Мест, пригодных к освоению без раскорчевок, нет. Раскорчевки потребуют колоссального труда...»
В том же документе Долгих указывает, что почвы в местах высылки крестьян представляют из себя бурые суглинки, супески, со слабым слоем подзола. И пригодны они лишь для посева «серых культур», и то с удобрением (без удобрения, пишет докладчик, можно протянуть лишь год-два). От Каргаска до Усть-Чежапки — сплошь заливные луга, которые на момент доклада (22 июня 1931 года) были залиты водой и осушиться должны были лишь к 20-м числам июля. Трава в тайге не растет, отмечает Долгих, на ее появление можно рассчитывать только на второй год после раскорчевки. Таким образом, создаются «ощутительные затруднения в отношении земледелия и скотоводства». Кроме того, строевого леса в большинстве поселков нет, дополняет докладчик. Его приходится рубить и сплавлять за 5-10 км от мест расселения.
«Обратите внимание на высокий уровень смертности, — говорит Сергей Красильников. — Избыточной считается смертность, когда она превышает 5-6%. В этот период мы можем видеть превышение в 3, 4 и более раз. В регионах-лидерах по размещению депортантов в 1930-1933 годах фиксировалась смертность на Урале — 17%, в Западной Сибири — 15%, Казахстане — 24%».
«Крайздрав к своей работе отнесся формально. Почти все лекпомы, сопровождавшие караваны, не имели ни грамма медикаментов, и по существу превратились в беспомощных свидетелей смертности. Всего по пути умерло около 500 человек детей и стариков преимущественно на почве желудочных заболеваний. На участках медикаменты заброшены не были. Врачебный персонал с прибытием опоздал. Всего в данное время имеется на Васюгане 1 врач и лекпом (из практикующих студентов), в Парабели, Колпашево, Баранаково медперсонала не встретил (хотя в Томске говорили, что эти люди выехали). Медикаментов на участке нет... Как курьез следует отметить, что из присланного в Парабель набора медикаментов преобладают препараты против менструаций и мужского бессилия. Смертность на отдельных участках, преимущественно детей, в момент моего нахождения была 10-35 человек в сутки...» (из того же доклада И.Долгих от 22 июня 1931 года)
За десятилетие с начала 1930-х по 1940 год в западно-сибирской ссылке побывали 550 тысяч человек. Примерно треть из них предприняли попытку бегства. Тех, кого ловили, отправляли в штрафные комендатуры — вроде Александровско-Ваховской. Она — самая крайняя в северной части карты, изготовленной картографами Запсибкрая в 1932 году. В ее пределах произошла Назинская трагедия 1933 года, когда из этапа в 6000 депортированных через три недели в живых остались лишь 2200 человек.
«Спецпереселенцы стали универсальной рабсилой, которую можно было перекидывать куда угодно — в тяжелую промышленность, лесную, сельское хозяйство, — говорит Сергей Красильников. — Что происходит с семьями? Женщины становятся главами семейств. Из-за того, что мужчины арестованы, сосланы в лагеря. В 1931 году таких семей 13% . В 1940 году — 23% . Я называю их «обезглавленными семьями» .
Один из самых страшных графиков в презентации Сергея Красильникова показывает изменение численности родившихся и умерших на спецпоселении. Это так называемые «ножницы адаптации». Начиная с 1932 года кривая смертей забирает резко вверх, в то время как кривая рождений снижается почти до нуля. К 1935 году количество умерших и родившихся становится примерно одинаковым. И лишь к 1938 году жизнь потихоньку начинает побеждать смерть. На то, чтобы адаптироваться к экстремальным условиям, крестьянским семьям потребовалось более пяти лет.
Денис
Бевз: «Идет пропаганда Советского Союза»
Фильм «Яма» о трагедии спецпереселенцев — высланных крестьян и депортированных по этническому признаку — стал второй серией цикла «Антропология террора». Главные герои фильма — потомки ссыльных, историки и документы. Вопрос «Почему это кино появилось именно сейчас?» участники конференции адресовали авторам документального кино.
«Для нас очень важна связь того времени с нашим, — говорит режиссер и соавтор фильма Денис Бевз. — В кино есть люди, которые говорят, насколько это все было сделано не по-человечески, антигуманно. Но есть и те, кто отстаивает обратную позицию. Их единицы — тех, кто готов сказать, что сталинские репрессии это хорошо. Возможно, их больше, но они не говорят об этом открыто — это что-то вроде моветона. Но есть конкретная тенденция в современном обществе — я ее попытаюсь высказать очень утрировано. У нас идет пропаганда Советского Союза. Везде, начиная от кинематографа, говорится — что это было замечательно. И в фильме «Яма» это звучит тоже — вот мы были великой державой, а потом начались происки.
И у людей складывается такое представление, что если повторить некий исторический опыт, то мы снова станем великой сверхдержавой.
Есть такой историк Спицын — он один из немногих, кто говорит то, что думают многие. Ну пожертвовали — приводятся цифры: 6 с лишним млн было сослано, примерно столько же прошло через лагеря ГУЛАГа — пусть больше 10 млн человек. Но это — меньше 1/10 от населения страны. И вот это представление — что человеческим жертвами можно было достигнуть величия — оно, мне кажется, дает какие-то ростки. Есть люди, которые считают — ну и что? мол, не было особой проблемы.
В фильме Сергей Красильников говорит очень важную вещь. Что вина нашего поколения в том, что мы не сели за один стол и не начали общаться. Герои фильма, факты говорят о том, что миллионы репрессированных — это страшно. А есть люди, которые говорят — ну это же меньше 10%. А ведь речь об одних и тех же цифрах. Одни и те же реалии, и совершенно разный подход, и отсутствие какой бы то ни было дискуссии. И мы сейчас находимся в той стадии, когда либо эта дискуссия возникнет, либо часть общества пойдет в одном направлении, часть в другом.
И вопрос — а закончилась ли она, та «квазигражданская война» — в таком случае остается открытым. В моем понимании — фильм именно про это. О необходимости как-то обсуждать эти очень сложные вещи».
Виктор
Мучник: «Почему мы готовы во всем
оправдывать государство?»
«Для меня эта история прежде всего не про то, что происходило тогда, — говорит главный редактор ТВ2 и руководитель проекта «Антропология террора» Виктор Мучник. — А про то, как мы про это помним. И почему мы помним именно так. И здесь мы вступаем в некоторые отношения с тем повествованием, которое сейчас пытаются выстроить об истории государства. С тем, что современная власть с гордостью именует «исторической политикой».
Термин «историческая политика» когда-то имел отрицательную коннотацию, сейчас он у нас имеет коннотацию совершенно положительную.
Историческая память — в чем она заключается сейчас, на мой взгляд? В том, что государство — да, могло ошибаться в каких-то частностях, но в общем и целом оно было всегда право. Потому что была модернизация. Она требовала управления человеческим ресурсами. Я этот самый нарратив помню еще со школы — да, были издержки, но в целом все было правильно.
А мы в своих фильмах пытаемся говорить — вот человеческая судьба, давайте на нее посмотрим. Давайте посмотрим на семейную историю. Какая она была? У нас же эксперты неслучайные. И Яков Яковлев и Сергей Красильников — это не просто историки, а это люди, семей которых все это коснулось самым непосредственным образом.
И когда мы эти фильмы делаем — они и для себя важные. Для того, чтобы подумать о том, что с нами со всеми произошло. И что с нами со всеми происходит сейчас.
Почему часть героев — они для нас очень важны — от души повторяют эти слова государства: «Да, были ошибки, но, в общем, все правильно»? Почему так говорят даже люди, семьи которых этот молох размолол? Почему они готовы это все принять? Почему они готовы солидаризироваться вот с этой «исторической политикой»?
И для меня эти фильмы — большой вопрос: что с нами не так? Почему мы упорно, из поколения в поколение, готовы во всем оправдать государство? Почему мы не готовы его окоротить? Почему мы не готовы ему по рукам набить? Вот я очень хочу снять фильм о сопротивлении. О том, что были не только жертвы. Но о том, что были люди, которые этому всему безобразию сопротивлялись. Для меня это очень важно.
Потому что до той поры, пока мы будем готовы все принять, все понять, все простить, исходя их высоких государственных интересов — с нами все будет так, как оно с нами было и есть сейчас».
Ирина
Янченко: «Нельзя мстить тем, кто высылал,
кто расстреливал»
Ирина Янченко вместе со своей односельчанкой Гульнарой Корягиной медийными персонами стали летом 2018-го. Когда в окрестностях томской Палочки они нашли несколько массовых захоронений спецпереселенцев и загорелись сделать в родном селе мемориальный комплекс в память о «раскулаченных».
Поначалу их идея встретила резкое неприятие со стороны местных жителей и властей. Но после того, как женщины выиграли подряд два президентских гранта «Живая память 1930-х годов», риторика в их адрес изменилась. Во всяком случае, на открытии первого в стране Центра памяти раскулаченных в конце августа, официальные лица говорили о важном деле, которое делают Ирина и Гульнара. Потому что люди, которые лежат в безымянных могилах «выполнили свой долг», «создали инфраструктуру»… История Палочки и ее жителей стала одной из сюжетных линий в фильме ТВ2 «Яма».
«Мне хотелось донести тему (раскулаченных) до всех — равнодушных и неравнодушных, — говорит Ирина Янченко. — Много лет умалчивалась, постыдной что ли была. О кулаках было не принято говорить. Мои были раскулачены с Алтайского края в Томскую область. Мне было важно оправдать их честное имя — они не были мироедами, они сами обрабатывали землю, сами кормили себя. Нанимали только на срочную работу, которая требовала много рук. Пол-Алтая — были такими же. И почему-то до сих пор считается, что кулаков ссылали правильно, что они — враги народа. А то, что «враги народа» Сибирь освоили... Если бы они остались в своих родных местах, может, и Алтай сейчас не был бы в такой разрухе. А то — и там, и здесь (все запущено).
И еще хочу затронуть тему мести — нельзя мстить тем, кто высылал, кто расстреливал. Те, кого выслали — они никому не мстили, мужественно держались. Сейчас модно стало искать виноватых в расстрелах, тех, кто приводил приговоры в исполнение. Нельзя, они же тоже выполняли приказы...»
Денис
Бевз: «Один из парадоксов истории: у нас
есть жертвы, но нет виновных»
Во время обсуждения фильма «Яма» один из участников прислал Денису Бевзу вопрос о возможности диалога между двумя сторонами прошедшей «квазигражданской войны». Насколько благоприятная сегодня обстановка для этого диалога, если на институциональном и законодательном уровне историческая наука становится полностью под контроль власти? Даже специальный отдел появился при СК для борьбы с «фальсификацией истории»...
«В отличие от историков, которые работают исключительно с фактажом, я пытаюсь понять действительность через образы, эмоции, — отвечает Денис Бевз. — Моя точка зрения не имеет отношения к историческому анализу. Во-первых, я считаю, что есть некая личная ответственность за историю у нас всех. Очень удобно списать все на Гитлера, Сталина и еще кого-то. Речь идет о том, что все в той или иной степени принимали участие в тех или иных событиях. И героических, и неприглядных. Это наша семейная история — которая была, есть и будет.
В моем понимании, говорить, что сейчас все под контролем государства — это тоже лукавство. Вот пример Палочки — это пример того, как люди решают вполне конкретную задачу. Они не решали глобальных вопросов. Они решали вопросы внутри своего села.
То есть, если каждый из нас на своем месте будет эти вопросы решать — на уровне исторической справедливости, семейной истории — может, это и будет началом диалога. Сталинистов и антисталинистов сажать за один стол бессмысленно. Но когда мы поймем, что история находится внутри наших семей, а наши семьи — часть этой истории, тогда сможем ее принять. Или не сможем…
И я не согласен с тем, что не надо судить. Мне кажется, судить надо. Один из самых больших парадоксов, который заложен в истории — у нас есть жертвы. Жертвы репрессий — это юридически закреплено. Но у нас нет виновных. У нас есть преступление, но нет преступников.
В моем понимании, что должно сделать государство: раз оно сказало А — «Вот эти люди жертвы», оно должно сказать Б — «Вот эти люди преступники». Потому что иначе мы просто стоим нараскоряку — у нас сознание разорвано, это просто шизофреническая ситуация».
Сергей
Красильников: «Цена человеческой жизни
— ключевой вопрос»
Один из главных вопросов, который поднимают герои «Ямы»: что важнее — человек или государство? Мнения потомков спецпереселенцев, историков, писателей и простых обывателей на этот счет разделились. Согласиться или не согласиться с ними можно в комментариях под фильмом на нашем youtube-канале .
Размышления Сергея Красильникова на эту тему завершили видеоконференцию, посвященную крестьянской ссылке. Приводим заключительную речь историка почти полностью.
«Один их лидеров эсеровского движения Авксентьев очень емко в 1919 году охарактеризовал большевизм, — говорит Сергей Красильников. — Он сказал чеканную фразу: «Большевизм — это абсолютное метафизическое зло».
И если мы перенесем эту формулу на реальность нашей истории, то тогда начинаем работать именно с этим злом, которое персонифицировалось в проводимый большевиками и Сталиным режим. И когда мы говорим, что каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает, я не сомневаюсь, что наш народ всегда заслуживал другого правительства — которое было бы повернуто не внутрь себя, а к обществу, к людям.
Сталинский режим недостоин формулировок, которыми его награждают — «прогрессистский», «модернизаторский»… Потому что каждый успех в индустриализации, в аграрном секторе, в создании ВПК достигался за счет хищнического уничтожения человеческого потенциала, который полвека накапливался в пореформенной России — громадный, по-настоящему творческий потенциал и среди крестьянства, и среди рабочих, и среди предпринимателей и интеллигенции.
Этот ресурс был варварски разрушен, исчерпан, уничтожен.
И с этой точки зрения я не вижу каких-то значительных заслуг у того режима, который пришел к власти после 1917 года. Посмотрите, во время Первой мировой войны, пока Россия из нее не вышла — с 1914 по 1917 годы, сельское хозяйство не деградировало. Крестьяне кормили страну. Да, были перебои, но Россия получала ресурсы из деревни.
А когда мы видим, что творилось в деревне уже в годы Великой Отечественной, когда деревня просто умирала — реально, вновь, а первый раз она умирала в начале 30-х годов — то надо задуматься, а почему это произошло?
И мы задаем себе вопрос — а что, крестьянство было таким безнадежно отсталым и консервативным, что против него надо было направить репрессивный удар? И такой силы, что из деревни только в 1930-1933 годах бежало от 8 до 10 млн человек? Голодомор постиг не только хлебопроизводящие регионы, но и другие, которые должны были эту продукцию потреблять.
А в это время шло на экспорт зерно, которое продавали, чтобы создавать заводы-гиганты. О чем думали — о том, чтобы очередной завод привезти с запада, или о том, чтобы спасти 7-8 млн человек, которые погибли от голода и от болезней?
Это — вопрос цены. Для истории теперь ключевая категория — это цена в человеческом измерении.
Какие бы достижения не выдавались на гора. И мы бы гордились миллионами тонн выплавленного чугуна, в то время, как миллионами людей пожертвовали ради того, чтобы выплавлялась сталь. Так вот цена человеческой жизни — это ключевой вопрос. И с этой точки отсчета мы и должны смотреть, что и происходило с крестьянством и деревней.
Не может быть никакого оправдания тому, что произошло с нашим народом. Но про «крестьянский ГУЛАГ» не было сделано того, что сделал Солженицын. Если бы появилось мощное литературное исследование — повесть, роман или что-то в этом роде — возможно, крестьянская трагедия могла бы получить такое же измерение.
Да, сопротивление казалось зачастую безвыходным. Но если мы будем говорить, что люди протестовали, боролись, пытались либо пассивно бежать, либо активно разоружить охрану, развернуть баржу, то я не исключаю, что мы будем поддерживать и интерес, и формировать некоторую ценность.
А ценность — это человеческая жизнь. Нет ничего ценнее. Какие бы там ни были государственные программы, задачи и так далее — они все меркнут. Основная единица измерения того, что мы в ХХ веке пережили — цена человеческой жизни. Она бесценна» .
Работа над третьим фильмом из серии «Антропология террора» уже началась. Он будет посвящен сопротивлению. Рабочее название — «Не сдавшиеся».
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ: Яма. Дорога спецпереселенцев Яр. Колпашевская трагедия «Такие глубокие ямы не зарастут никогда...» «А были ли мы вообще?»: в томской Палочке открылся первый в стране Центр памяти раскулаченных Сергей Пархоменко: «Памятник Колпашевскому яру есть. Это помойка» ПОДДЕРЖИ ТВ2 ! Мы пишем о том, что важно