Почему Суворову так и не удалось схватить Емельяна Пугачева

Летом 1774 года крестьянская война под предводительством донского казака Емельяна Пугачёва стала угрожать центральным губерниям Российской империи. Несмотря на отдельные поражения, мятежникам удалось взять Казань (кроме кремля) и переправиться на правый берег Волги. В Москве и Петербурге среди привилегированных классов распространилась паника. Боялись, что бунтовщики пойдут на Москву. Императрица Екатерина II в растерянности отрядила на театр военных действий графа Петра Панина с диктаторскими полномочиями.

Назначение Суворова

Екатерина II боялась, что мятежом может воспользоваться её сын Павел, незаконно оттёртый ею от наследования престола, а в Панине она видела наиболее опасного человека, который может действовать в пользу Павла. Но кандидатуру Петра Панина поддержал сам всесильный фаворит императрицы Григорий Потёмкин. Однако императрица хотела обезопасить себя. Она вспомнила об Александре Суворове, в то время воевавшем с турками, решила вызвать его с театра войны и назначить командующим одним из крупных соединений, действующих против мятежников.

Сам Суворов до последнего момента не помышлял о том, что его призовут на подавление смуты. 10 июня 1774 года он одержал блестящую победу в битве у селения Козлуджа (ныне в Болгарии). Екатерина прислала главнокомандующему графу Петру Румянцеву (который получил в той войне почётное наименование Задунайский) распоряжение скорее покончить с турками миром. 10 июля в местечке Кучюк-Кайнаржди был подписании мирный договор, а Суворов выехал к семье.

29 июля Екатерина назначила Панина главнокомандующим с чрезвычайными полномочиями в Оренбургской, Казанской и Нижегородской губерниях для подавления мятежа. Одновременно она послала курьера в Киев, где Суворов в это время находился с женой. Как отмечает историк Вячеслав Лопатин, назначение как Панина, так и Суворова, лоббировал Потёмкин. Курьер вручил Суворову повеление императрицы явиться в Москву. В Москве Суворову передали приказ Военной коллегии, в которой главенствовал Потёмкин. Суворов назначался командиром 6-й Московской дивизии и должен был немедленно прибыть в Поволжье, принять войска.

Между тем 31 июля Пугачёв издал в Пензе от имени «императора Петра III» «манифест» об уничтожении крепостного права. Крестьяне к юго-востоку от Москвы, прослышав об этом, повсеместно восставали, жгли помещичьи усадьбы, создавали шайки, уходили в леса. Суворов поехал через край, охваченный мятежом. Как он сам впоследствии признавался, ему несколько раз пришлось назваться Пугачёвым, чтобы избежать расправы местных жителей.

Наконец, 25 августа Суворов прибыл к Панину в Ухолово под Рязанью и в тот же день, получив от Панина соответствующие предписания, поскакал дальше. К этому времени в его статусе произошли перемены. Сначала императрица хотела создать в лице Суворова противовес опасному Панину и подчинить его непосредственно Военной коллегии в Петербурге. Но Панин резонно доказал, что единство командования необходимо для усмирения мятежа. Потёмкин снова поддержал Панина, и Екатерина подчинила Суворова Панину.

Шустрый Михельсон

В это же время подполковник Иван Михельсон, всё лето гонявшийся за Пугачёвым и наносивший ему страшные удары, в очередной раз настиг его у Чёрного Яра под Царицыном. Там 25 августа 1774 года Пугачёву было нанесено окончательное поражение. Солдаты Михельсона в самом начале боя захватили пушки, которые мятежники, ничего не смыслившие в тактике, выставили на уязвимую позицию. Эти пушки были обращены против Пугачёва, и его «армия» была полностью рассеяна артиллерийским огнём. Кавалерия преследовала и добивала восставших, а пехоте Михельсона так и не пришлось вступить в бой. Больше 2000 мятежников погибло, свыше 6000 было взято в плен (большинство потом казнено).

Итак, в день этого решающего сражения Суворов был ещё за тысячу вёрст от места событий. Только 15 сентября он достиг Яицкого городка, куда в тот же день доставили Пугачёва. Неделею раньше его сообщники, в надежде на монаршье помилование, схватили его и 11 сентября передали царским властям. Таким образом, Суворову оставалось лишь принять участие в конвоировании предводителя мятежников. Вся слава его разгрома и его поимки досталась Михельсону, который был произведён за это лишь в очередной чин полковника.

Суворов, ранее хорошо знавший Михельсона по службе, признавал и высоко оценивал его заслуги. Он писал: «Большая часть начальников наших отдыхала на красносплетённых реляциях; и если бы хоть одна десятая из них била [мятежников] также, как г-н Михельсон, давно бы всё разлетелось [т.е. мятежное войско рассыпалось], как метеор».

Вряд ли Суворова можно упрекнуть в нерадивости и неторопливости при движении на театр внутренней войны. Он довольно поздно получил соответствующий приказ. При всём желании он вряд ли мог успеть быстрее. Граф Панин отмечал, что Суворов прискакал к нему «в одном только кафтане, на открытой почтовой телеге» и тут же отбыл на место назначения. Панин не преминул отметить в донесении Екатерине II «таковую неутомлённость и усерднейшее рвение в службе Вашего императорского величества». Таким образом, «виновником» опоздания Суворова следует целиком считать деятельного и быстрого Михельсона, покончившего с мятежом задолго до прибытия Суворова.

Некоторую роль наверняка сыграло и то, что Суворову пришлось ехать осторожно. Как сказано выше, его жизни угрожала прямая опасность от мятежных отрядов, напрямую не связанных с Пугачёвым, но действовавших именем последнего. Кроме того, приказ достиг Суворова довольно поздно, а сам он не рвался принять новое назначение в малопочётной войне с мятежниками, предпочитая проводить время с женой после долгой разлуки.

Можно сказать, что памяти о Суворове сильно повезло благодаря его опозданию. Ведь для советских историков Пугачёв был героем. А если бы Суворов успел принять участие в подавлении бунта, то непонятно, сделали бы они героем также и его, за победы над внешним неприятелем, или нет.

А.С. Пушкин писал в «Капитанской дочке», что Суворов беседовал с Пугачёвым, когда конвоировал его в Симбирск, расспрашивая о военных сражениях и планах того. Однако это мы можем отнести на счёт литературной фантазии. Никаких достоверных свидетельств о содержании допросов Суворовым Пугачёва ни от кого не осталось.