Чтение выходного дня: Михаил Данилов
Седьмой выпуск рубрики «Чтение выходного дня» мы решили сделать счастливым. И вот по какому поводу.
Семь недель подряд мы даём возможность профессиональным писателям и начинающим авторам, нашим землякам, познакомить со своим творчеством широкую публику. И вот на что мы обратили внимание: наибольший интерес среди опубликованных на сегодняшний день произведений у наших читаелей вызвал рассказ Михаила Данилова.
Кстати, если вы впервые попали на страницу рубрики и ещё не читали «Карманную авиацию...» Михаила, то рекомендуем это сделать (загляните сюда). Там же можно познакомиться с Михаилом. А ещё вот здесь.
Сегодня предлагаем прочитать ещё один необычный рассказ автора. Сюжет рассказа построен на реальном случае, произошедшем с Евгением Петровым (Катаевым), соавтором Ильи Ильфа по романам «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок».
Друзья, напоминаем, если вы хотите опубликовать свои произведения, пишите на наш электронный адрес: info@vnnews.ru Не забудьте написать несколько слов о себе.
Все выпуски рубрики можно найти по ссылке.
Всем приятного чтения!
**************************************
Михаил Данилов
СТРАННОЕ ХОББИ ЕВГЕНИЯ КАТАЕВА
Рассказ в письмах
****
УССР, город Киев, ул. Крещатик,8, кв.25. Брик Лиле Уриевне
«Здравствуй, Лилечка, вкусняшечка моя! Как переезд? Нашла подходящую работу? Извини за то, что целый месяц тебе не писала. Женя тяжело болел. Попал в больницу с подозрением на двухстороннее воспаление лёгких. Провалялся там с 25 сентября по самый конец октября. Неделю был в бессознательном состоянии. Сейчас ещё очень слаб. Поэтому я пока не в настроении. Ты уж извини. Целую-обнимаю, пиши».
Валентина Петрова-Катаева
1 ноября 1938 года
Англия, побережье Корноулл, поселок Боскасл, Даун-стрит, 22. Роджеру Пристли.
«Привет, Роджер! Пишет тебе Евгений Катаев, твой друг из России. Как ты? Всё развозишь по побережью свежий хлеб? Уже два года прошло с тех пор, как я видел тебя в последний раз, а у меня всё не идёт из головы тот кошмарный пожар в Плимуте.
Я проснулся тогда в местной гостинице от диких воплей. Какая-то женщина кричала смертным криком. Я почувствовал запах гари, и сразу понял, что дело дрянь. А мой номер на последнем, пятом этаже. Кинулся я было в коридор, да вот беда, кто-то вышиб стёкла в торцевых дверях, и коридор превратился в огненную трубу! Вернулся я обратно в номер, стал рвать на лоскуты простыни, и скручивать из них верёвку. В номере, помимо моей кровати, стояла ещё одна, застеленная. Хорошо, что при мне ножичек оказался. Толковый такой, я в Берлине купил. Там и ножницы небольшие, и два лезвия. Я одеяло разрезал, плед с кресла. Только верёвка всё равно коротковата оказалась. И не подкати ты тогда под окна гостиницы свой хлебный фургон, падал бы я, полузадохшийся от дыма, с обрывком скрученной простыни в руках, не на крышу твоего фургона, а на булыжную мостовую! Так что я тебе как минимум здоровьем обязан. Настоящее мужское спасибо от меня. Удачи в бизнесе. И привет Джейн и детишкам!»
Твой друг Евгений
4 ноября 1938 года
США, штат Мичиган, город Лонгхенд, ферма Коуди. Брайану Коуди-младшему
«Хай, старик Брайан! Сто лет не виделись. Ну, конечно не сто, а всего лишь двадцать три года, но всё же.… Как там Коуди-старший? Вдвоем, вы, наверное, уже кучу дел наворотили. Помнишь, как я гостил у вас в 1915 году? Холодно было тем летом. Твой отец сказал, что в Лонгхенде такую пору в июне называют «ежевичным холодом».
В ту памятную ночь дождь хлестал без остановки. Наутро оказалось, что дренажная труба на птичьем дворе забилась мусором, и все ваши цыплята, увы, захлебнулись. Странное зрелище это было - десятки крохотных жёлтых комков в мутной глинистой воде. Ругаясь сквозь зубы, Коуди-старший прочищал ломом сточную трубу. А мы с тобой, шлёпая по воде резиновыми сапогами, побежали в сарай за большой плетёной корзиной.
Вот тогда он и появился из леса. Небритый, в помятой фетровой шляпе, джинсах и пиджаке вместо куртки. Вообще-то, в ваших холодных краях пиджак куртке плохая замена. Собаки, чёрный лабрадор Корто и огромный рыжий колли Чинук, с яростным лаем бросились к незнакомцу. Он остановился, воровато оглянулся, и вытащил из кармана нож. Это был один из тех мерзких ножей, которые годятся только для драки. Твой отец выпрямился и властным криком отозвал собак. Незнакомец сложил свой нож и спрятал обратно. И правильно. Нож - никудышная защита от собак. Корто и Чинука можно было остановить только палкой, да и то, поодиночке.
Твой отец предложил незнакомцу зайти во двор. Тот нехотя рассказал, что сошёл с поезда в Твинсе, хотел добраться до Лонгхеда пешком, но заблудился, и поэтому вышел по лесной дороге прямо на ферму. А ещё он очень хочет есть. Мистер Коуди на мгновение задумался. А потом предложил незнакомцу заработать пару долларов, собрав во дворе дохлых цыплят. Тот молча кивнул. С выражением крайней брезгливости на лице, он ходил по двору с плетёной корзиной, грязно ругаясь всякий раз, когда ему приходилось поднимать очередную тушку. Когда, наконец, он собрал всех цыплят, твой отец подошёл к нему и протянул деньги. «Вы могли бы, мистер, пообедать с нами, - приветливо сказал он, - на моей ферме найдётся ещё кое-какая работёнка для вас».
Глаза незнакомца гневно блеснули под низко надвинутой шляпой. «Я не собирался работать на твоей грёбаной ферме», - процедил он сквозь зубы. Коуди-старший сжал челюсти так, что у него желваки на лице заиграли. «Немедленно убирайтесь отсюда, а не то я спущу собак», - громко и внятно произнёс твой отец. И бродяга ушёл по той же лесной дороге…
Интересно, а в ваших краях вообще бывает тёплое лето? Успехов тебе, Брайан Коуди, в твоём нелёгком крестьянском труде! Коуди-старшему привет от меня большой.
Я обязательно как-нибудь приеду в гости на вашу ферму. Летом, конечно».
Твой друг Евгений
25 ноября 1938 года
УССР, город Киев, ул. Крещатик,8, кв.25. Брик Лиле Уриевне
«Здравствуй, Лилечка, вкусняшечка моя! Как там славный Киев-град? Как твоя работа в «Червоном прапоре»? Пришли мне при случае пару экземпляров. У нас в Москве с прессой от братских республик теперь проблемы. Был киоск на Садовом, назывался «Дружба народов». Там продавалась литература со всего Союза. Но после скандальной статьи товарища Нараямова в казахском журнале «Улдуз» киоск прикрыли. Как твой Катанян? Нашёл наконец-то работу? А у меня с Женей беда просто какая-то. После смерти Ильи, он целый год был сам не свой. Места себе просто не находил. Не ел, ни пил. Про творчество я уж молчу. Да и воспаление лёгких его здорово из колеи выбило. Последний киносценарий по заказу Мунблита через силу выжимал из себя. И дописывал, как всегда, в последнюю ночь! А тут прошлой осенью прямо расцвёл! Я уж думала, влюбился, и теперь меня, дуру старую, бросит. А ведь я ни одного дня в своей жизни не работала, ты знаешь. В случае чего помру сразу. Слава Всевышнему, не так всё. Он просто придумал себе новое хобби. Как ты помнишь, английский Женя знает безупречно. И теперь он вот уже полгода пишет письма в англоязычные страны. Сочиняет на ходу разные истории, которые якобы он переживал с несуществующими адресатами. Потом подписывает конверт, страну указывает правильно, и город, а улицу, дом и имя человека неверные пишет, придумывает. И отсылает с Главпочтамта. А когда письмо возвращается назад со штемпелем «Адресат не найден», радуется, как ребёнок, и булавкой к обоям в прихожей прикалывает. И стоит по полчаса, марки почтовые в лупу рассматривает, меня подзовёт, говорит: «Смотри, как буржуи в полиграфии-то, мол, изгаляются»! А я поддакиваю, и думаю про себя: «Пусть лучше так, зато хоть немного от смерти Илюши отвлечётся»! По радио слышала, у вас снова карточки на хлеб и на водку ввели…
Ну всё, обнимаю, целую, пиши. Пока!
P.S. И с прошедшим тебя Рождеством Господним! »
Валентина Петрова-Катаева
16 января 1939 года
Новая Зеландия, город Хайдбервилл, Ратбич-стрит,7 Мериллу Оджину Уэйзли
«Здравствуй, дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с трагической гибелью дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что я так долго молчал. Полгода не мог прийти в себя после смерти моего соавтора и близкого друга, Ильи Ильфа. Потом сам слёг на месяц с пневмонией… Валентина, мой добрый ангел, меня выходила. А как там твоя семья? Надеюсь, что с Ингрид всё в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, совсем уже большая.
А у меня из головы всё не идёт тот случай. Помнишь, во время моего последнего приезда мы затеяли барбекю на улице? Розанна вышла из дома с пустой жестянкой и объявила, что соль закончилась. Ты, бросив на меня озорной взгляд, с задором крикнул: «Евгений у нас давно хотел на лошади покататься! Вот он и съездит в Джарвич, купит мешок соли!»
Спустя полчаса я уже привязывал лошадь в посёлке Джарвич, у входа на склад старика Барри. Купив соли, я решил выпить виски. На складе был небольшой бар. На одном из трёх высоких стульев сидел один парень, которого я смутно помнил по прошлому приезду к тебе. Он был выходец откуда-то из Центральной Америки, и звали его, если мне не изменяет память, Жоакин. Я вежливо поздоровался, снял шляпу и сел через стул от парня. Жоакин был здорово пьян. Бросив на меня косой взгляд, он пробормотал что-то насчет «проклятых поляков». Я пригубил виски, пропустив его реплику мимо ушей. Но пьяный фермер не успокоился. Ударив кулаком по столу, он назвал меня «гринго», и, неожиданно легко соскочив с барного стула, одним движением вытащил из-за спины большой «гаучо»*. Я проработал пять лет в Московском уголовном розыске, и на меня не единожды бросались с ножом. Но здесь, в этой мирной глуши, я настолько расслабился, что неожиданная агрессия пьяного метиса застала меня врасплох. Руки и ноги стали ватными, но я постарался максимально взять себя в руки, и, по возможности спокойнее, отхлебнул виски. И тут старик Барри чуть было всё не испортил. Желая меня поддержать, он вытащил из-под барной стойки баронг** и многозначительно положил передо мной. Получалось так, что я должен был незамедлительно вступить в схватку с Жоакином. Я одним глотком допил виски, схватил баронг, и, спрыгнув со стула, оказался с Жоакином лицом к лицу. Несколько секунд я пристально смотрел ему в переносицу, а потом медленно, но чётко произнёс: «…«проклятый поляк»… ты ошибся, Жоакин, я хуже, я гораздо хуже, я – русский!». Боевой пыл фермера сразу куда-то улетучился, он устало махнул левой рукой, а правой небрежно сунул нож в ножны за спиной. Он взобрался назад на стул и потребовал у старика Барри ещё виски. Я бросил на стойку доллар, подхватил соль и быстро вышел на солнечный свет. Только подойдя к лошади, я обнаружил, что держу в левой руке мешок с солью, а в правой по-прежнему сжимаю баронг… Так у тебя и оказался в доме этот старинный мачете… на память о моём приезде. Счастливо, Мерилл, увидимся!»
Твой друг Евгений
20 января 1939 года
РСФСР, Москва, ул. Садовая,10, кв.72 Евгению Катаеву
«Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита напрочь выбила нас из колеи. Надеюсь, ты простишь меня за такую задержку с ответом. Мы с Розанной часто вспоминаем ту неделю, что ты гостил у нас. Ингрид совсем большая и осенью пойдёт во второй класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привёз из России. А что касается ржавого мачете, я хотел вернуть его старику Барри, но у бедного торговца, серьёзные проблемы с памятью, потому что он всё время твердил, что баронг не его. Он рассказал, что ты пришёл тогда на склад в изрядном подпитии, поигрывая этим мачете, и купил пуд соли, после чего затеял ссору с честным фермером Жоакином…, а он, Барри, вас еле растащил. Но я то знаю, Евгений, что всё это полный вздор, потому как ты приехал тогда домой совершенно трезвый и очень серьёзный... Не пропадай, друг, пиши. А при случае приезжай к нам в гости!»
Мерилл Оджин Уэйзли
25 апреля 1939 года
УССР, город Киев, ул. Крещатик,8, кв.25. Брик Лиле Уриевне
«Здравствуй, Лилечка, вкусняшечка ты наша! С праздничком майским прошедшим! Слышала по радио репортаж из Киева. У вас на первое мая температура плюс двадцать пять была! Здорово как, прямо Сахара! Рада, что Катанян твой нашёл наконец-то работу. Плохо, если в семье баба мужика содержит. А с моим Женей случай непонятный произошёл. Помнишь, я писала тебе месяца три назад про его хобби? Так вот, он неожиданно получил ответ на придуманное письмо! Три дня он его не распечатывал, всё ходил вокруг, смотрел через лупу на марки. Потом решился, открыл. Прочитал, мне перевёл. Думали, кто-то на почте в Новой Зеландии пошутил и сочинил ответ. Ну какой-нибудь юморист местный вроде моего Катаева. Но там ещё фотография была. На ней мужчина в белой шляпе, здоровый такой, обнимает Женю за плечи. И подпись: «Дорогому другу Евгению на память. Хайдбервилл, 9 октября 1938 года». Моему чуть плохо не стало. Ведь он как раз в это время лежал в больнице с пневмонией, чуть не умер тогда! Так мы объяснения этому странному снимку и не нашли. Женя сел ответ писать. Не знаю, что из этого выйдет. Целую-обнимаю.
P.S. В июне собираюсь к вам в гости. Вам в квартиру когда телефон проведут? А то придётся телеграмму слать».
Валентина Петрова-Катаева
3 мая 1939 года
РСФСР, Москва, ул. Садовая,10, кв.72 Петровой- Катаевой Валентине Леонтьевне
«Ваш муж, Петров (Катаев) Евгений Петрович, 1903 г.р., уроженец г. Одесса, следовал пассажиром на самолёте «Дуглас» по маршруту Севастополь-Москва. Над Семикаракорским районом Ростовской области самолёт был сбит вражеским истребителем. Поисков обломков не велось ввиду позиционных боевых действий на данной территории.
Настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о пенсии / приказ Н.К.О. СССР №023-1942г. /»
Подполковник Самойлов А.П.
Уполномоченный НКВД, Чертково.
10 июля 1942 года
РСФСР, Москва, ул. Садовая,10, кв.72 Евгению Катаеву
«Дорогой Евгений! Извини за такую задержку с ответом. Целый год Новозеландская почта из-за японцев не принимала письма в СССР. Мы восхищаемся мужеством советских людей в борьбе против Гитлера. Мои любимые женщины, Розанна и Ингрид, очень беспокоятся о тебе, наш непоседа! Ты всегда говорил, что оружие писателя - это его перо, а его долг - это присутствие в самых опасных местах, где простые люди себя не жалеют и не щадят. Мы совсем не поняли твоего последнего письма, а разобрали с Розанной только то, что ты тяжело болел, и у тебя были провалы в памяти. А я тебе говорил, когда ты купался у нас в горном озере, что в такой холодной воде очень вредно плавать. Но ты ответил, что в России плаваешь зимой в проруби, и что скорее разобьёшься на самолёте, чем утонешь в озере. Береги себя. Привет твоей жене Валентине и детям!»
Мерил, Розанна и Ингрид Уэйзли,
2 июля 1939 года
*Гаучо – большой нож у пастухов Центральной и Южной Америки.
**Баронг – филиппинский мачете для расчистки зарослей.