Облава.
Кто-то повадился жечь дома в деревне. Председатель колхоза отчаялся поймать поджигателей. Милиция не помогала. Тогда, он организовал ночные поочередные дежурства.
- Значит так! Дежурим по очереди – домами. Поймаете – соберем совет. Сначала самосуд, потом милицию вызовем.
Мишка с женой приехали к матери из Москвы в отпуск. Жена красавица, умница. Похвастать такой невесткой вовсе и не грех.
- Инка! - сосредоточено бубнила баба Женя. - У тебя вещей-то, она, полный сундук. Во-от. Так их все и одевай, пока ты тут.
- Мама! - смущалась молодая. — Да когда же я все это надену?
- Вот сейчас, одевай вон ту, в горошку! А в обед, крИПТЫшиновое. А вечером юбку с кофтой.
- Мама! - вмешался Мишка. – Сегодня же наша очередь дежурить. Как она в юбке пойдет? И потом, сколько раз тебе говорить: крепдешин.
- Иди уж! - разозлилась баба Женя. – Шибко умный стал.
И, поджав губы, гордо удалилась.
Дежурить решили вместе. Мишка с женой с фонариком патруль проводят уличный. Баба Женя - с вилами в засаде. Дед Федор в случае чего - к председателю и за подмогой.
Бабка Таня женщина была хозяйственная – все в дом. А работала она не где-нибудь, а в районе, на спиртзаводе. В деревне спирт что? Первый ходовой товар. И вовсе не грех это, домой себе отволочь некоторую часть продукции. Надо же как-то одинокой женщине выкручиваться. Правда, пришлось ждать, когда стемнеет. Не очень-то начальство такую инициативу своих работников приветствовало. А уж как до родной деревни добралась, и вовсе ночь глубокая была. Впору уж петухам петь было.
Прижимая к груди заветные литры продукта, бабка Таня пробиралась огородами к своей хате: через кусты, Енькину картошку, Валькины хоздворы. И лишь пару метров до родного крыльца оставалось добраться по центральной улице.
- Стой! Кто идет!
Грозный мужской окрик и яркий свет, полоснувший по глазам, застал бабку Таню врасплох. Она хрюкнула и, споткнувшись, поняла, что драгоценная ноша под кофтой сползает и выскальзывает из рук.
- Попалися, окаянные!
На бабку Таню неслось что-то с вилами наперевес. Бабка Таня хорошо знала, сколько сулит статья за воровство с государственного предприятия. Но расставаться с заветной ношей ей все равно не хотелось. Из последних сил она припустила, петляя, в надежде уйти от неминуемой расплаты.
Между тем в окнах домов стал зажигаться свет, и на улицу выскакивали люди. Кто в ночных рубахах, кто в льняных портках, кто с топором, кто с вилами, кто же просто голосил:
- От они, окаянные! Грабят, убивают, караул! Бей их, лови!
У бабки Таньки ветер свистел в ушах, а глаза слезились от страха и обиды.
- Стой, кому говорю! – звонкий мужской голос прозвучал прямо над ухом. – Именем Советской власти!
И тут бабка Таня сдалась. Десятилитровая бутыль со спиртом выскользнула из-под одежды и с погребальным звоном разбилась о камни. Этот звон хоронил все надежды и мечты бабки Тани, да и ее саму.
Она с поросячьим визгом упала на колени в мгновенно впитывающуюся лужу и поползла на четвереньках, громко голося:
- Ой, не губите, люди добрые! Ой, бес попутал одинокую слабую женщину! Ой, не убивайте!
Свет фонаря скользнул еще раз по глазам.
- Ой, да это ж Танькя!
Чучело с вилами оказалось Енькой, а обладателем грозного голоса, представляющего советскую власть, оказался Мишка, ее сын. Маленькая хрупкая девушка испуганно жалась к нему. Енька говорила, что к ней невестка с Москвы приехала – наверное она.
- Миша! Не губи! Не буду больше! – выла бабка Таня.
- Тьфу, ты! Не того поймали, что ли?!
Дед Федор досадливо почесывал лысину. За ним вырисовывалась фигура председателя.
- Это чего это вы тут?
- Дык эта, выполняем твой наказ, предсядатель! Самосуд у нас! Щаз за милицией пойдем, – распалилась баба Женя.
- Вы над кем самосуд чините? Это ж Танька! Тьфу! Эта, Татьяна Семеновна! Ты, Семеновна, лучше скажи, зачем бежала-то? Да еще ночью?
- Дык, они кричать: стой, мол, убьем! Вот я и бежала!
- Ага! – закричали бабы. — Вона у нее бутыль какая разбилась. Небось, приторговывать собралась, мужиков наших поить!
Все сборище взорвалось громким смехом.
- А ты видела?! – неожиданно разозлилась бабка Таня. – Ты…ты…
- Но-но, бабоньки! – взревел председатель. – Настоящих бандитов ловить надо.
А между тем на другом конце деревни загулявшаяся до утра молодежь тоже выполняла наказ председателя.
Увидев, как ЗИЛок, заглушив мотор и погасив фары, тихо съехал с дороги, парни тихонько подкрались поближе. Мужиков практически схватили за руку, когда они тряпки бензином обливали.
Самосуд был скор и жесток. Даже милиция не понадобилась. Скорее врачи. Отплевываясь кровью, поджигатели еле добрались до машины. Догонять их не стали, да и председателю ничего решили не говорить. К тому же поджоги прекратились с той ночи.
Нинка Камса жила на самом краю деревни. Это ее дом должен был гореть в ту ночь. И совсем не потому, что она была Камса. Звали ее так, потому как она была председателем комсомольской ячейки в колхозе. А в ячейку ту входили сама Нинка, да Людка портниха с Рыбного.
Так видно она ночью ту самую настоящую расправу и углядела из окна. А кто там был, да зачем…
Камса встретила на улице Мишку с женой, когда те с речки возвращались. Шла она от бабы Жени довольная и счастливая. Поохав на красоту девичью и польстив этим Мишке, она через минуту поразила его еще больше:
- Мишенька! Спасибо тебе, сынок!
- Эт за что, теть Нин?
- Да как же! Они же мою хату спалить хотели! Да, говорят, ты их споймал и заставил землю есть! А они так и ползли до своей машины, пока всю дорогу языком не вылизали. Так и убёгли восвояси. Ой, спасибо те, Мишенька!
Мишка, ворвавшись в горницу, заорал во все горло:
- Мама! Это что такое?!
- Ты что кричишь-то, Миша?
Бабка Женя вошла вытирая руки о передник.
- Это кого это я поймал? Кто это там полз и землю ел? Ты что, мама, наговорила?!
Баба Женя хитро улыбнулась.
- Я знаю, что сказала. Споймал? Споймал! Ползла? Ползла! Горит? Не горит больше! А так и мне почет, и про Таньку скоро забудут. Что мне, уж сыном с невесткой похвастать нельзя?!
Мишка досадно отмахнулся от матери. Разве ж ее переубедишь теперь!