Кофе против чебуреков
Хочется ведь, чтобы в городе жила традиция
На открытии нового культурного пространства «Бункер на Лубянке» замечательные актёры прочитали старинное стихотворение Юнны Мориц с рефреном «И за углом – кофейня».
Влюбиться – пара пустяков:
Осенний свет из облаков,
Жар-птице двадцать тысяч лет,
И за углом – кофейня.
Четыре или пять шагов –
И нет врагов, и нет долгов,
И молод в сорок тысяч лет,
И за углом – кофейня.
Вдоль улиц Длинная Нога
Или Короткая Нога
Шатайся двадцать тысяч лет, –
И за углом – кофейня.
А в Хельсинках – сухой закон,
И финн приплыл за коньяком,
Он сбросил сорок тысяч лет, –
И за углом – кофейня!
И так далее.
Фото: fotokto.ru
Я подумал, что новому поколению эти стихи, возможно, уже не вполне понятны. Ну кофейня – и что в этом удивительного?
Что происходит в стихотворении? Автор получила заказ на перевод с эстонского языка – а может быть, и гонорар за уже выполненный перевод, – и радуется этому событию на улицах старого Таллина (ещё никто тогда не пытался писать это слово с двумя «н»). А Таллин, как и другие столицы прибалтийских советских республик, славился своими кофейнями, прямо как в Европе. В России кофеен было мало, а те, которые были, с Европой никак не ассоциировались.
И вот прошло пусть не двадцать тысяч, но тоже довольно много лет. Государство, которое щедро платило за переводы с эстонского, грузинского, каракалпакского, исчезло, а зато кофейни появились на Руси в большом количестве. И не только в Москве и Петербурге. В Твери, Ярославле, Красноярске – всюду теперь стараются устроить кофейные заведения на венский, итальянский или французский манер. А также винотеки, гастропабы, барбершопы и другие приметы нового быта. Так что ни в какие страны Балтии для наслаждения этим бытом ехать уже не надо – даже если бы это сейчас было возможно.
Но если утверждается новый быт, то уходит старый.
И вот ещё один эпизод расставания с прежним бытом. Только что закрылась самая культовая московская чебуречная – «Дружба» на Сухаревской. Мне так и не довелось там побывать – всё собирался, но так и не дошли ноги. Теперь скорблю вдвойне. Впрочем, я бывал в других заведениях из этого ряда.
Чебуречная «Дружба» на Сухаревской. Фото: десяткА — Яндекс Дзен
Много вечеров я провел в рюмочной на Никитской, встречал там самых разных людей – от рядовых скинхедов до всемирно известных музыкантов. Там я познакомился с поэтом Емелиным, ещё даже не зная, что есть такой поэт. За столиком у окна там часто сидел писатель Владимир Орлов, автор «Альтиста Данилова». Позже он описал эту рюмочную в своем последнем романе.
Старый писатель умер, а рюмочную закрыли, сначала вместо нее был продовольственный магазин, потом секс-шоп. Бывал я в чебуречной на Китай-городе, не такой знаменитой, как «Дружба», но тоже очень душевной – настоящей, стоячей. Её тоже закрыли. Пару раз заходил во «Второе дыхание» на Новокузнецкой – ох и жёсткая же там была водка. Теперь на этом месте – невнятный грузинский общепит. Хорошо, что жива старейшая блинная на Воронцовской, которую показывали ещё в фильме «Место встречи изменить нельзя».
Традиционная столичная забегаловка – это парадоксальное культурное явление. Алкоголь здесь не главное, да и еда тоже. Дёшево поесть можно и в «Макдональдсе», и во множестве иных сетей быстрого питания, а потребление алкоголя у нас, слава Богу, неуклонно снижается. Забегаловка противопоставлена ресторану. В ресторан люди ходят, чтобы выделиться из толпы, подтвердить свой социальный статус. В забегаловку – чтобы отдаться народной стихии, которая в буквальном смысле становится стихией свободы, равенства и братства.
Чебуречная «Дружба» на Сухаревской. Фото: десяткА — Яндекс Дзен
А парадокс состоит в том, что в ресторане человек становится «как все», «комильфо», а вокруг забегаловки образуется человеческий сговор, сообщество избранных. Возникает та самая аутентичность, которая заставляет людей приводить в забегаловку своих знакомых иностранцев: пойдёмте, я покажу вам настоящее. Старое советское, старое русское. Яйцо под майонезом, или бутерброд со шпротиной, или чебуреки.
Забегаловка – лучшее место для беседы «русских мальчиков»: «два существа в беспредельности», как писал Достоевский. При этом беспредельность отзывается какими-то другими голосами, которые вклиниваются, вливаются в беседу. Русский мальчик не имеет возраста, но он не бессмертен, увы. Может быть, чебуречная «Дружба» закрылась, потому что своих людей у неё в городе стало меньше; прежние человеческие типы уходят. Такие места становятся местами ностальгии, в них человек может вновь почувствовать себя молодым, потому что молодость идет рука об руку с бедностью и непритязательностью.
Может ли быть так, что новые люди через двадцать или сорок лет будут ностальгировать по едально-питейным местам совсем другого типа? Может быть, они будут чувствовать себя молодыми, оказавшись в гастропабе или кофейне? Открываются же и новые забегаловки и наливайки, например, «Дежурная рюмочная» на Новом Арбате?
Я там был и ничего плохого сказать не могу, но если тамошняя атмосфера и отсылает к какой-то истории, то к совсем недавней, времён «Проекта ОГИ», «Пирогов» и других аналогичных мест начала нулевых, которые ориентировались на молодых людей, читающих книжки. К тому же сейчас модные места долго не живут и чем моднее, тем скорее закрываются. А хочется ведь, чтобы в городе жила традиция, пусть уже не очень многим нужная и не очень многим понятная, но живая и подлинная.
Но, быть может, и не надо тужить по старой песне и по старым вывескам. Не исключаю, что в наступающей эпохе чебуречные или кофейни будут пониматься в буквальном смысле – как места, куда ходят просто поесть чебуреков или просто выпить кофе, а среда общения окончательно уйдет в онлайн. Или, возможно, возникнут иные очаги, в которых будут поддерживаться традиция и связь времен – например, такие, как «Бункер на Лубянке».