"Всюду клевета или чрезмерное упрощение". Чем актуален Достоевский
11 ноября исполнилось 200 лет со дня рождения Федора Достоевского. Почему Достоевский до сих пор актуален, о мифах и правде вокруг имени великого писателя корреспонденту Север.Реалии рассказал ведущий научный сотрудник Пушкинского Дома, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Сергей Кибальник.
– За 200 лет многих писателей прочно забыли, а Достоевский с нами – почему? Чем он важен и нужен нам сегодня?
– В этом году наша группа в Пушкинском Доме как раз выпустила книжку "Достоевский в медийном пространстве современной русской культуры" под моей редакцией, там мы пытаемся ответить и на этот вопрос. И говорим о том, что пора пересмотреть облик Достоевского, сложившийся в массовом сознании. Потому что это превратная и тлетворная картина, что Достоевский – это такой садо-мазохист, культивирующий некие комплексы, ненавидящий Европу. Это на самом деле относится к "достоевщине", к его героям, а не к нему самому – так думает и большинство исследователей. Блок в 1921 году впервые сказал о веселом имени Пушкин, и я предложил заговорить, наконец, о светлом имени Достоевского. Ведь он ставил целью возрождение человеческой души, спасение человека, предотвращение его гибели – тема погибшего человека у него одна из центральных. И не стоит путать его с некоторыми его героями, которые воплощают мрачные стороны жизни. Все это встречается – и смерти, и болезни, и разные отклонения в психике, за описание которых Достоевского так оценил мир, пытаясь присвоить его – начиная с Ницше и Фрейда вплоть до Лакана и философов французского экзистенциализма.
– Это прекрасная идея – очистить Достоевского от достоевщины. Но почему же все-таки разные темные силы, в том числе националистические, изоляционистские, так часто пишут имя Достоевского на своих знаменах?
– Потому что темные силы на то и темные, что они стараются использовать в своих интересах все, что угодно. В том числе и светлые силы, когда те уже обрели такой непререкаемый авторитет, что с ними уже ничего нельзя сделать – только присвоить, извратив и перетолковав их смысл. Но на то и существует научное достоевсковедение, нормальная ученая среда, которая должна своих героев защищать. А Достоевский – один из наших культурных героев, гордость русской культуры. В основном, все, в чем его обвиняют – это мифы. Возьмем ту же ненависть к Западу, к Европе, которая у него якобы была. Но кто сказал "страна святых чудес", кто устами Версилова говорил, что нам Европа дорога не меньше, чем самим европейцам, дорога не меньше, чем Россия? Да, есть у него образы отрицательных героев-иностранцев, в которых он отразил свое неприятие буржуазной цивилизации: Де-Грие и Бланш, барон и баронесса Вурмергельм из "Игрока", Ламберт и Альфонсина из "Подростка". Но вспомним, что в том же "Игроке" у него есть мистер Астлей. На самом деле, у Достоевского в каждом романе есть много положительных героев, их гораздо больше, чем принято считать, это не только князь Мышкин и старец Зосима. Так вот, в светлых образах князя Мышкина и Елизаветы Прокофьевны Епанчиной в “Идиоте” видны отчетливые авто-реминисценции из образа мистера Астлея. Хоть он, не побоюсь этого слова, англичанин, но он у Достоевского – прообраз по-настоящему прекрасного человека. Да, он, возможно, отличается излишним рационализмом, европейской чертой, как полагал Достоевский, но в целом это положительно прекрасный человек.
– Так, значит, это миф – о нелюбви достоевского к Европе?
– Не просто миф, а прямо надо сказать – клевета. Да, Достоевский был оклеветан при жизни – и это обычная вещь, большинство писателей были оклеветаны критиками. Пока писатель жив, он с этим борется, а когда умирает, остается совершенно беззащитным, и тут налетает море всяких интерпретаторов, происходит извращение, иногда невольное. А как только мы возвращаемся к текстам, мы чувствуем совсем другое. Есть замечательный американский исследователь Роберт Джексон, он разделяет концепцию катарсического Достоевского, есть книга финского исследователя Оскара фон Шульца, она так и называется "Светлый, жизнерадостный Достоевский" – такие блестящие исследователи прекрасно понимают светлую сторону Достоевского. А ведь Достоевский был еще и блестящим комическим писателем. "Село Степанчиково" и "Дядюшкин сон" – очень смешные произведения. Любимым писателем его был Диккенс, а одна из книг, на которую ориентирован роман "Идиот" – это "Записки Пиквикского клуба". И даже в романах так называемого великого пятикнижия – "Преступление и наказание", "Бесы", "Братья Карамазовы" куча очень смешных героев, чего стоит один капитан Лебядкин из "Бесов" или госпожа Хохлакова из "Братьев Карамазовых". И есть у него не только сатирические герои, но и очень трогательные комические, как отец Петра Верховенского, и роман "Бесы" на самом деле заканчивается проникновенными строками о гибели Степана Трофимовича. А многочисленные экранизации, театральные адаптации, к сожалению, в большинстве своем представляют искажения – там обязательно фоном идет какая-нибудь трагическая музыка, ударные инструменты, сплошной мрак. А Достоевский создал целый мир, где есть все – и прекрасное, и ужасное, и смешное, как в жизни, как в человеке.
– А антисемитизм Достоевского – реальная вещь или миф?
– Да не было у него никакого антисемитизма. Достоевский сам прямо об этом говорит в "Дневнике писателя". Он говорил о сложных отношениях – и о том, что эти два народа живут вместе и будут жить дальше. Да, я не спорю, есть у него неосторожные слова – человеком он был увлекающимся, пылким, публицистика – это такой жанр, где часто какие-то слова лишние проскакивают. На самом деле "Дневник писателя" в большой степени укрепил репутацию Достоевского, не зря сейчас о Достоевском говорят как о первом блогере. Он ведь не просто откликался на злобу дня, поддерживал суд присяжных, заступался за огромное количество людей, лично способствовал освобождению многих. Между прочим, то, что за его гробом шла такая толпа, это было в значительной степени благодаря "Дневнику писателя", упрочившего его славу. Мало того, что в "Братьях Карамазовых" он устами старца Зосимы выдвигает идею деятельного добра, говорит, что уверовать в Бога можно только опытом деятельной любви – так он это опыт сам воплощает в жизнь. О "Братьях Карамазовых" говорят как о мучительном произведении, но ведь там провозглашается идея братской любви и взаимной ответственности, та идея, которую потом брали на вооружение такие люди, как Волошин, спасавший во время революции и гражданской войны и белых, и красных. И с Некрасовым, издававшим журналы не близкого Достоевскому направления, Достоевский в конце жизни примирился – так что куда не кинь, всюду идет клевета или чрезмерное упрощение, а на самом деле все гораздо сложнее.
– А то, что Достоевский сейчас так популярен во всем мире – разве не говорит о том, что он на деле давно перешагнул границы России, что он не только наш, но и европейский писатель?
– Конечно, и Достоевский, и Толстой, и Чехов прочно вошли в плоть западных культур, да и восточных – взять хоть того же Акутогаву Рюноскэ. Без Достоевского невозможно представить Камю или Сартра, у них идет переосмысление Достоевского. А если кто-то от него отталкивался, критиковал, как Набоков, то, в основном, это связано с тем, что Достоевский на самом деле сильнее их всех. За редким исключением – может быть, еще Томас Манн рядом встанет. Тот же Набоков прекрасно чувствовал, что сравнение с Достоевским ему невыгодно, что образы у Достоевского более жизненные и правдивые. Когда Набоков еще только начинал писать, в Берлине он читал лекцию о "Братьях Карамазовых" и откровенно восхищался Достоевским. А потом он начал отзываться о нем как о детективном писателе, критиковать его. Сегодня Достоевский нас объединяет – несмотря ни на какие политические обстоятельства, мы как дружили с учеными из разных стран, так и дружим, есть Международное общество Достоевского, которому в этом году исполнилось 50 лет. И в прошлом году мы провели в Бостоне международный симпозиум по Достоевскому. И сегодняшние философы, интерпретируя современность, даже самую острую, не могут обойтись без Достоевского. Отказаться от Достоевского – это для нас как отказаться от общего языка.
– А есть идеи Достоевского, которые ближе российским читателям и исследователям или западным – или такого разделения нет?
– Пожалуй, нет. О чем идет речь в "Сне смешного человека" – о том, что мы живем в раю, только не осознаем этого. Надо просто осознать свое счастье – когда мы видим дерево или другого человека, особенно когда мы беседуем с ним. Стоит это понять, и все изменится. Сам Достоевский критиковал западных социалистов, но в то же время многие его образы на них похожи. Его кумир – Пушкин, и он многое берет у русских славянофилов, но, в то же время, он в значительной степени выходит из европейской мысли, его идеалы во многом – это идеалы социального христианства, идеалы внутреннего преображения человека, понимания того, что при всей важности социальных институтов, пока человек не разовьется до определенного уровня, ничего не произойдет. Достоевский – плоть от плоти европейской культуры, он создал сплав русской и европейской культур и тем самым продвинул вперед и ту, и другую.
– Насколько актуальны сегодня "Бесы" Достоевского?
– Нельзя их вырывать из контекста. Не зря говорят – тот подлец, кто смолоду не был либералом, и тот дурак, кто к старости не стал консерватором. Достоевскому повезло, его молодость пришлась на время николаевской реакции, и он, как всякий порядочный человек, был либералом. Судили их ни за что, хотя и в кружке Петрашевского Достоевский был одним из самых увлекающихся и активных заговорщиков, недаром он говорил, что Нечаевым он не стал бы, а вот нечаевцем – вполне мог бы стать. Не надо забывать, что Достоевский написал этот роман в эпоху, когда правительство провело очень значительные реформы и собиралось их продолжать, но социалисты устроили настоящую охоту на императора, организовали около 20 покушений и, в конце концов, убили. Это, естественно, привело к тому, что новый самодержец вообще отказался от реформ. Но все же это не антинигилистический роман – Достоевский до самого конца верил в возможность социальной гармонии и очень уважал тех, кто за нее боролся. Но ведь в своем романе он не изображает настоящих социалистов, он изображает мошенников. И Нечаев, один из прототипов Петра Верховенского, и Петрашевский, кстати, во многом похожий на Нечаева – это были люди совершенно безо всяких принципов. Петрашевский еще в Сибири устраивал заговор против Николая Николаевича Муравьева-Амурского, губернатора Восточной Сибири, очень много сделавшего и для нее, и для России и серьезно смягчившего участь декабристов. А в результате его сместили – хотя Петрашевский чуть ли не в его доме жил. Вот о чем идет речь в романе.
– Так, может, это тоже предвидение – разве мы не знаем, как личные амбиции вмешивались в работу всяких революционных органов?
– Конечно, Мережковский это и имел в виду, говоря о Достоевском как о пророке русской революции. В романе изображены наивные люди, действующие ради своих идеалов, а Петр Верховенский просто использует их в своих целях, ведет себя, как мошенник. Как вел себя и Нечаев, хотевший завладеть Бахметьевским фондом (речь идет о средствах, переданных Герцену помещиком Бахметьевым на нужды русской революции. – СР) – вот о чем писал Достоевский. Социалистов он критиковал, потому что был убежден, что обобществлением собственности проблему не решишь – что это так и есть, доказал нам наш советский опыт.
– Говорят ли нам сегодня о чем-то важном "Бесы”"Достоевского?
– Конечно, говорят. "Бесы" – это протест против политического имморализма, маккиавелизма. Это ведь еще очень резкая сатира и на губернаторское правление – похлеще щедринской сатиры. И на маккиавелистов, которые встречались в освободительном движении, начиная с Пестеля и кончая Ткачевым. Вот против чего выступает Достоевский, а ни в коем случае не против идеалов и необходимости бороться за них. "Бесы" в советское время были запрещены, и первое полное издание вышло только с 1972 по 1990 год, а сейчас мы в Пушкинском Доме делаем новое издание Достоевского в 35 томах.
– То есть опять же речь о том, что пока человек не изменит свою душу, хороших изменений в общественной жизни ждать не стоит?
– Конечно. В какой-то степени Достоевский следует Пушкину, чей бюст стоят у него на рабочем столе до смерти, и у которого в "Капитанской дочке" мы читаем: "Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений". Достоевский учит нас тому, что чем сложнее ситуация, тем больше мы должны сплачиваться. Эпоху "Братьев Карамазовых" он называл "эпохой уединенности" – имея в виду разъединенность людей. И нынешняя обстановка, да и пандемия тоже объединению не способствует. Но Достоевский всегда говорит, что в конечном итоге все решают люди, и все зависит от них. Если бы каждый человек не забывал о взаимной ответственности друг перед другом, наверное, и социальная наша жизнь иначе бы развивалась.
– Достоевский ведь сам в свое время очень пострадал, не только от каторги, но и от постоянного полицейского надзора…
– Да, вот все говорят – чего это он столько говорит о страданиях, но ведь через что ему пришлось пройти! Одна инсценировка расстрела чего стоит – его товарищ, Григорьев, на том Семеновском плацу просто сошел с ума, а у Достоевского в Сибири начались эпилептические припадки. С социалистами он потом отношений не поддерживал, но со стороны государства было еще хуже – у него изымались письма, прочитывались, надзор полицейский был постоянным. И есть письма, где Достоевский возмущается и пишет, что любого патриота России можно таким образом отвадить от какого-либо желания ассоциироваться с властью, которая себя так ведет.
– Кажется, все так и осталось…
– К сожалению, все плохое изживается с большим трудом – и хорошее тоже приживается трудно.